– Я знаю, ты там! – Дверь дрожала в раме. – Выходи, или я разобью твои чертовые окна. Немедленно выходи!
Кулаки сжались. Дома отец взял бы винтовку, распахнул дверь, и стоявший за ней сразу бы попятился и умолк. Но я был не у себя дома, и винтовки у меня не было.
Я вышел в коридор и постучал в дверь комнаты Середит.
– Середит? – Ответа не было. Толкнув дверь, я огляделся, пытаясь понять, где ее кровать. В эту комнату я еще никогда не заходил. – Середит, кто-то стоит на пороге. Вы спите?
Тишина. Присмотревшись, я увидел бледную гору смятых подушек и сбившихся простыней. Кровать. Середит в кровати не было.
– Середит? – снова окликнул я.
Во тьме послышалось бормотание. Я обернулся. Переплетчица скрючилась на стуле в углу, закрыв руками голову, словно боялась, что обрушатся небеса. Глаза были открыты и сверкали в темноте. Мертвенно-бледное лицо, казалось, парило в воздухе отдельно от тела.
– Середит, кто-то стучит в дверь. Мне открыть? Что происходит?
– Они пришли за нами, – пробормотала она. – Пришли, я знала, что этим все закончится. Крестоносцы…
– Я вас не понимаю. – Мой голос дрогнул, и я крепче сжал кулаки. – Мне открыть? Вы будете говорить с тем, кто пришел?
– Крестоносцы… они пришли нас сжечь, убить нас… и бежать некуда, но можно спрятаться, укрыться в подвале; только книги не бросай, умри, если придется, но не бросай книги…
– Середит, прошу! – Я упал перед ней на колени, и наши глаза оказались на одном уровне. Аккуратно отодвинув ее руку, я попытался освободить ее ухо, чтобы она слышала. – Я не понимаю вас. Вы хотите, чтобы я…
Она отпрянула.
– Кто… прочь от меня, прочь! Кто… кто… кто…
Я качнулся назад и чуть не потерял равновесие.
– Это я! Середит, это я, Эмметт.
Тишина. Стук прекратился. Мы смотрели друг на друга в плотной зернистой темноте. Я слышал ее хриплое дыхание, и свое тоже. Внизу раздался звон разбитого стекла.
– Эй! – крикнул ночной гость. – Иди сюда, старая карга!
Переплетчица вздрогнула и вскочила. Я попытался взять ее за руку, но она забилась в угол комнаты, лихорадочно вжалась в стену, царапая штукатурку. Лицо блестело от пота, полуоткрытый рот исказился в гримасе. Еще секунду назад она знала, кто я, но теперь смотрела мимо; губы ее дрожали, и я не смел снова прикоснуться к ней.
Она сама схватила меня за рубашку и потянула. Я чуть не упал.
– Середит, пожалуйста… – Я стал отгибать ее пальцы по одному; они были тонкими и влажными от пота, и я боялся их сломать. – Пожалуйста, отпустите меня. Я должен…
Вероятно, я дернул слишком сильно, переплетчица вскрикнула. Но боль привела ее в чувство: она встряхнула рукой, и взгляд прояснился.
– Эмметт, – пробормотала она.
– Да.
– Мне приснился кошмар. Помоги мне снова лечь.
– Ничего. Я пойду к нему. А вы оставайтесь здесь.
На трясущихся ногах я вышел в коридор.
Теперь, когда стекла в окне не было, голос мужчины звучал отчетливее.
– Я тебя оттуда выкурю! Выходи и поговори со мной, ведьма!
Не знаю, как я дошел и как открыл тяжелый засов на входной двери, но я это сделал. Стоявший на крыльце попятился, опешив. Он оказался меньше ростом и тщедушнее, чем я представлял; у него было заостренное крысиное лицо. За ним виднелось несколько темных фигур; у кого-то в руках полыхал факел. Значит, запах дыма мне не почудился.
Мужчина выпятил грудь и приблизился, держась так, будто мы с ним были одного роста, хотя ему пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть мне в глаза.
– А ты кто такой?
– Ученик, как вы говорите, ведьмы. А кто вы такой, хотелось бы знать?
– Позови ее!
– Что вам нужно?
– Моя дочь! Хочу ее вернуть.
– Ваша дочь? Ее здесь нет. Здесь только я и… – Я осекся.
– Не умничай мне тут. Ты знаешь, о чем я. Доставай ее книгу и неси сюда, сию же минуту. Или мы…
– Или вы что?
– Или мы сожжем этот дом дотла. И все, что в нем.
– Оглянитесь. Снег идет уже сутки. Эти стены три фута толщиной. Вы же не думаете, что одного факела хватит, чтобы поджечь такой дом? Почему бы вам и вашей любительской армии…
– Ты нас за дураков держишь, да? – Он кивнул своему приятелю, и тот с ухмылкой подтащил накрытое ведро. Жидкость расплескалась, я унюхал масло. – Думаешь, мы притащились сюда с пустыми угрозами? Поверь, сынок, я не шучу. Я абсолютно серьезен. А теперь неси книгу.
Я сглотнул комок. Стены в доме действительно были толстые, и тростниковую крышу завалило снегом, но я видел, как горел амбар на ферме Грейтсов однажды зимой, и знал, что стоит пламени разгореться…
– Я не знаю, где книга. Я…
– Ступайте домой, – раздался голос Середит за моей спиной.
– Это она, – заголосил кто-то. – Старуха! Это она!
Лицо мужчины исказил гнев.
– Не приказывай мне, старуха. Ты слышала, что я велел твоему… кем бы он ни был. Мне нужна книга моей дочери. Она не имела права приезжать сюда.
– Имела полное право.
– Безумная старая кляча! Она улизнула из дому без моего позволения, а вернулась наполовину пустая. Смотрит на меня и не понимает, кто я такой!
– Такой выбор она сама сделала. Все, что произошло, – ее личный выбор. Если бы вы не…
– Заткнись! – Он дернулся вперед, и, не стой я между ними, он мог бы ее ударить. Изо рта его пахнуло кислым пивом и другим, более крепким алкоголем. – Знаю я вашу братию. Еще не хватало, чтобы вы продали книгу моей дочери какому-нибудь…
– Я не продаю книги, а храню их в безопасном месте. А теперь уходите.
Последовало молчание. Кулаки мужчины сжимались и разжимались, как клешни. Он оглянулся через плечо, словно искал поддержки у соратников.
Пламя факела затрепетало. На мгновение я ощутил влажное дуновение ветра на своей щеке, запах дыма пропал; затем ветер стих, и пламя с треском устремилось вверх.
– Ладно, – произнес зачинщик, – не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. – Он взял ведро с маслом из рук другого мужчины и поднялся на крыльцо, ступая тяжело и неуклюже. – Эта книга должна сгореть. Не принесешь ее мне – я спалю твой дом и книгу заодно.
Я попытался рассмеяться.
– Что за глупость!
– Я вас предупредил. Вы бы лучше вышли.
– Посмотрите на нас – старуха и ее ученик! Вы же не можете…
– Еще как могу.
Я вцепился в дверной косяк. Кровь пульсировала в пальцах так отчаянно, что казалось, рука вот-вот соскользнет. Перевел взгляд на Середит. Побелев, та смотрела на ночного гостя; белые волосы рассыпались по плечам. Если бы я увидел ее впервые, то и впрямь решил бы, что она ведьма.
Она тихо сказала что-то, я не расслышал.
– Прошу вас, – взмолился я, – это же просто старая женщина, она не сделала ничего плохого. Что бы ни случилось с вашей дочерью…
– Что бы ни случилось? Да ее переплели, вот что случилось! А ну, убирайся с дороги, или, клянусь, я сожгу тебя со всем остальным в этом чертовом доме!
Он кинулся ко мне и потащил за порог. Я сделал несколько шагов, удивленный силой его хватки, но мне все же удалось выбросить руку вперед и оттолкнуть его. Зашатавшись, я потерял равновесие, и тут же кто-то схватил меня сзади. Державший факел, размахивал им передо мной, как перед диким зверем. Жар опалил мне щеки, слезы обожгли глаза, и я заморгал.
– И ты, – закричал мужчина в открытую дверь, – ты тоже выходи! Выходи, и мы не причиним тебе зла.
Я попытался оттолкнуть того, кто крепко держал меня.
– То есть вы просто оставите нас здесь, в снегу? До ближайшей деревни десятки миль. Она же старуха!
– Замолчи! – Он повернулся ко мне. – Я и так слишком добр. Мог бы и не предупреждать.
Мне захотелось его удушить. Я заставил себя глубоко вздохнуть.
– Послушайте, так нельзя. Вас могут депортировать. Подумайте, чем вы рискуете.
– Депортировать за то, что сожгли дотла дом переплетчицы? Да не меньше десятка моих друзей готовы присягнуть, что я всю ночь провел в таверне. А теперь тащи сюда старую ведьму, пока та не прокоптилась, как селедка, со всем остальным добром.
Входная дверь захлопнулась. Задвинулся засов.
Вдруг с крыши закапал ручеек растаявшего снега, словно там, наверху, скопилась влага и вылилась через край. Ветер налетел и снова стих. Но я, кажется, услышал, как он ноет в разбитом окне. Я сглотнул и позвал:
– Середит?
Она не отозвалась. Я рванулся из рук державшего меня мужчины. Тот отпустил меня без борьбы.
– Середит, пожалуйста, откройте дверь. – Я заглянул в разбитое окно с торчавшими обломками стекла. Старуха сидела на лестнице, как ребенок, скрестив лодыжки. Она даже не взглянула на меня. – Середит? Что вы делаете?
Она что-то пробормотала себе под нос.
– Что? Я не слышу. Прошу, впустите меня.
– Довольно. Ведьма хочет на костер. – Мне показалось, что голос мужчины дрогнул, как будто он храбрился напоказ, но когда я взглянул на него, он широко улыбнулся гнилыми зубами. – Старая карга сама сделала выбор. А теперь прочь с дороги. – Он подался вперед и плеснул масло на стену прямо у моих ног. В нос ударил густой запах.
– Не смейте! Так нельзя! Умоляю…
Он продолжал улыбаться, не мигая.
Я бросился к окну и выбил кулаком оставшиеся обломки стекла, но проем был слишком узким; я не мог в него пролезть.
– Середит, выходите! Они сейчас подожгут дом! Умоляю!
Она не шевельнулась. Я подумал, что она меня не слышит, но ее плечи слегка дрогнули, когда я прокричал «умоляю».
– Вы не можете поджечь дом, зная, что она внутри! Это убийство! – хриплым высоким голосом выпалил я.
– Не путайся под ногами, парень.
Масло плеснуло мне на брюки. Вылив остатки на боковую стену, мужчина отошел. Другой, с факелом, ждал команды; на лице его застыло искреннее любопытство, как у мальчишки.
Может, у них ничего и не выйдет? Может, снег на крыше затушит пламя или стены окажутся достаточно отсыревшими? Но Середит слишком стара и может умереть от удушья, находясь внутри.
– Эй, Болдуин. Принеси-ка еще ведро. С того края польем. – Мужчина указал на торцевую стену.