Следующей ночью под весом снега провалился подгнивший угол сарая. Покормив скот, подоив коров и вычистив поддоны от сыворотки, я все утром пытался его починить и промерз до костей. Талая вода текла по рукавам и затекала за шиворот. После я занялся другими привычными делами – вычистил свинарник и конюшню, нарубил дров… От холода и навалившего снега каждое движение давалось с трудом, но мою работу за меня никто делать не собирался. Помимо всех бед, мы потеряли одну овцу после первой стрижки, а когда отец отказался продать Альфреду Стивенсу мясо по дешевке, тот вышел из себя, и мне пришлось их разнимать. Нервы у всех были на пределе, даже мама на меня рявкнула. Поджидая врача, чтобы тот послушал Альту, она случайно сыпанула в пирог соли вместо сахара, и я нашел ее плачущей от злости.
Во всей этой суматохе у меня осталось так мало времени на себя, что не думать о Дарне было легко. Но иногда я все же отвлекался от дел и вспоминал о нем. Мне стало любопытно, где он сейчас, где живет, добрался ли до дома в одной рубахе, не подхватив простуду. Он сдержал слово и рубашку не вернул; мне пришлось выменять запасную у Фреда Купера, и надеялся, что мама не заметит подмены. Этот Дарне не такой уж рыцарь, каким хотел предстать, думал я, и меня это радовало; еще больше я радовался, что сумел отвадить его от Альты. Но вместе с тем я был как на иголках, будто ждал чего-то; мне казалось, что я упустил что-то важное.
Прошла неделя или две, прежде чем Альта поправилась достаточно и вспомнила о нем. Однажды после ужина, в один из тех дней, когда солнце не хочет клониться к закату, но дневного света все равно не хватает, чтобы переделать все дела, я устал, и все тело у меня болело, а от слепящих солнечных лучей на снегу перед глазами плясали звезды. Надо было лечь спать, но в комнате Альты горел камин, в отличие от моей – холодной, темной и неприветливой. Я вошел на цыпочках и сел на стул у ее кровати. Теплая спальня освещалась лишь пламенем в камине и одной-единственной лампой; золотистый полумрак смягчал все контуры – лица спящей Альты, замысловатого узора из сердец и ромбов на выцветшем бледно-розовом одеяле, старых штор, массивного изголовья железной кровати. Я смотрел в огонь, думая обо всем и ни о чем: когда ощенится наша собака Пружинка, пригласить ли мне Пераннон Купер на ужин в честь Завершения, не лучше ли пускать овец пастись на поле у рощи и окупится ли баран, купленный по настоянию отца. Но о чем бы я ни думал, в глубине сознания неотступно маячила фигура – худощавая, темноглазая, смотревшая на меня с вызовом.
– А Люциан приходил меня проведать?
Я вздрогнул.
– Что?
Альта перекатилась на другой бок и откинула со лба влажные пряди волос.
– Люциан приходил меня проведать? Мама сказала, что я долго пролежала в лихорадке. Я ничего не помню.
– Нет.
– Ни разу?
– Нет.
У нее на шее пульсировала жилка.
– А ведь он обещал.
– Значит, не сдержал обещание.
– А как же его одежда?
Я пожал плечами. Как раз с утра мама в испуге вспомнила:
– Ох, а ведь тот юноша так и не вернулся за рубашкой! И такой дорогой плащ… Еще решит, что мы воры.
Ничего не сказав в ответ, я незаметно ускользнул в конюшню и принес лошадям гораздо больше воды, чем нужно, а потом уработался до седьмого пота.
– Но это ужасно, – заметила Альта. – Он решит, что ты украл его вещи.
– Они, наверное, ему больше не нужны.
– Но как же так? И он обещал меня проведать. Не понимаю, почему он не пришел.
– Думаю, он просто забыл о твоем существовании.
Сестра нахмурилась и села на подушках, завернувшись в покрывало. От движения она закашлялась. Я потянулся, взял ее за руку и держал, слегка сжимая, пока ее дыхание не восстановилось.
– Глупышка, – проговорил я, – посмотри на себя. Кряхтишь и плюешься, как старая молотилка Дженсона.
Она закатила глаза.
– Я же не нарочно заболела.
– А кто в этом виноват? – Я старался не слишком на нее наседать. – И все ради чего? Ради какого-то мальчишки, который даже не пришел тебя навестить. Наверняка он давно уехал.
– Он племянник лорда Арчимбольта.
– Что?
Альта поморщилась и выдернула руку: наверное, я сжал ее слишком сильно.
– Мне Сисси Купер сказала. Он из Каслфорда, но сейчас живет у лорда и помогает ему… управлять замком или что-то в этом роде. Сисси говорит, он из очень богатой семьи. Управляющий лорда Арчимбольта сказал другу ее деда, а тот сказал отцу Сисси, а она…
– Так он живет в Новом доме? И надолго он приехал?
– Никто не знает. Может, и навсегда. Может, после смерти лорда Арчимбольта он унаследует поместье и замок.
Я встал, но в маленькой комнате даже некуда было отойти. Сел на корточки у очага и стал тыкать кочергой в огонь, пытаясь разломать наполовину прогоревшие дрова.
– Он обещал зайти и навестить меня. А еще сказал, что пришлет мне фруктов из Каслфорда!
– Видимо, пошутил. – Я сломал пополам самое больше полено, и оно развалилось, выпустив сноп искр.
– Эмметт, что с тобой? За что ты его так ненавидишь?
Я сел на пятки. Сквозняк приподнял кусок коры в очаге, и по его краю поползла огненная полоса; затем он взлетел и закружился, словно серая снежинка.
– Лучше, чтобы вы с ним не виделись, – проговорил я наконец. – Он не станет… такие люди, как мы, не можем… Ты не можешь… Ты понимаешь, о чем я. Лучше тебе о нем забыть.
– Нет, не понимаю.
Я взглянул на нее: она наклонилась вперед, щеки ее пылали.
– Ты ничего о нем не знаешь. Почему я не могу ему понравиться?
– Понравиться? Альта, ты ребенок, которого он вытащил из воды. Вот и все. Забудь о нем, ради всего святого! – Мы обменялись гневными взглядами. – В любом случае, – сказал я медленнее, – как ты сама заметила, он обещал тебя навестить и не пришел. Можешь сделать выводы.
Она молчала. Пепел в очаге вспыхивал и бледнел. Я понял, что если буду продолжать ворошить головешки, огонь совсем потухнет. Вытащил кочергу и встал. На каминной плите тонким слоем лежал пепел; я чувствовал его между пальцев.
– Что ты ему сказал?
– Что?
Альта прищурилась.
– Ты что-то ему сказал, верно?
– Ничего я не говорил. Зачем? Он и не собирался возвращаться, Альта.
– Ну ты и пес, Эмметт!
Она вскочила с кровати и кинулась на меня. Я отбивался, щадя ее, но так боялся причинить ей вред, что она исхитрилась хорошенько вдарить мне по плечу, а потом со всей силы влепила по уху ладонью, как кнутом.
– Альта, ради бога, прекрати!
– Ты лжешь! Что ты ему сказал? – Каждое слово она сопровождала ударом.
Наконец я схватил ее за запястья и бросил на кровать не так осторожно, как хотелось бы. Несколько секунд она продолжала бороться, точно мы снова были детьми, потом обмякла на подушках и закашлялась. Лицо раскраснелось, намокло, как у малышки, темные волосы липли к щекам.
Я сел рядом с ней на кровать и разгладил ближайший к ней кусочек одеяла. Она долго кашляла, а потом затихла.
– Ладно, – сказал я, – ты права, я велел ему держаться от тебя подальше.
– Но почему?
– Потому что испугался…
– Как ты мог? – Она села и взглянула на меня. Глаза ее горели, голос срывался на хрип. – Эмметт, как ты мог? Не понимаю. Ведь он бы наверняка пришел меня проведать, я в этом уверена. А потом…
– Да, а потом что?
Она молча уставилась на меня и натянула одеяло на голову.
– Альта.
Ее голос глухо прозвучал из-под одеяла:
– Ты все испортил! Все. Всю мою жизнь.
Я закатил глаза.
– Не говори ерунду.
– Ты не понимаешь! – Ее лицо показалось из-под одеяла. – Я точно знаю, Эм. В тот момент, как я увидела его, я сразу поняла. Я люблю его.
Последовало молчание. Я ждал, что она прыснет и первой отведет взгляд, но она этого не сделала. Никогда я не видел на ее лице такой уверенности, горячности и страсти. Мои внутренности скрутились в тугой тяжелый узел.
– Не говори глупости. Ты его совсем не знаешь. Разве можно так говорить?
– Но я знаю, что люблю его, – промолвила она. – Стоило мне его увидеть, и я сразу поняла. Это любовь с первого взгляда.
– Любовь с первого взгляда – сказки, Альта. Нельзя влюбиться в человека, не узнав его как следует.
– А мне кажется, будто я знала его всю жизнь! Когда я его увидела… Послушай, Эм, Сисси говорит… – Она снова села; глаза ее были серьезны. – Сисси говорит, что к людям по ночам иногда приходят ведьмы – нет, Эм, послушай, – приходят и оставляют горстку золотых монет, а когда ты просыпаешься, то ничего не помнишь. Они забирают все твои воспоминания, Эм! Что, если я уже знаю его, но просто забыла, что, если мы раньше любили друг друга, и поэтому я…
– Чепуха какая, – отмахнулся я. – Во-первых, тебе не кажется, что все бы заметили, если б ты внезапно память потеряла?
– Сисси говорит, что такое случилось с ее троюродной сестрой, поэтому она немного странная.
– Ты не настолько странная.
– Эмметт, я не шучу!
– Тогда покажи, где ты спрятала свои золотые монеты, – я откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. – Ах, никаких монет у тебя нет? И что я говорил? Хватит нести чепуху.
– Можно подумать, ты что-то в любви понимаешь! – Она зарылась лицом в подушку и заплакала.
Я встал, потом снова сел, протянул руку и коснулся ее плеча. Она резко стряхнула мою руку, продолжая плакать. Я стиснул зубы и попытался заставить себя уйти, но не мог оставить ее в таком состоянии, рыдающей безутешно, будто сердце ее было разбито.
– Ладно, прости. Не плачь, прошу. Талли… обещаю загладить свою вину. Подумаешь, какой-то парень. Таких в деревне полно. – «Но мне нужен именно он», – услышал я ее ответ, хотя она не произнесла ни слова. – Прошу, прекрати. Просто перестань, Альта. Не плачь. Послушай, – я попытался развернуть ее к себе лицом, но она всем телом напряглась, когда я дотронулся до нее, и я оставил попытки. – Прости. Я волновался за тебя.
Она ответила из-под одеяла:
– Ты просишь прощения?