– Это же терьер, – ответил я. – Не каретная собака[5]и не охотничья.
– И что?
– Если она никому не нужна, значит, ничего не поделаешь, придется…
– Брось, Эм, – вмешалась Альта. – Кто-то из Миллеров наверняка ее возьмет. Или цыгане, если вернутся в этом году… Им же всегда собаки нужны, верно? – Веселость в ее голосе была напускной.
Малыши перебирали лапками, забывшись доверчивым щенячьим сном.
– Да, – ответил я, – мы обязательно ее пристроим.
Дарне нахмурился.
– А если не пристроите?
Я бросил быстрый взгляд на Альту. Та смотрела на щенков и притворялась, что не слышала, но глаза ее были безрадостными.
– Не волнуйся об этом, – ответил я.
– Но что с ней будет?
Я заколебался. Альта подняла взгляд и опустила. Взяв соломинку, стала теребить ее и оплетать пальцы. Дарне не отрывал от нее взгляд.
– Тогда отец ее утопит, – сказал я. Последовала тишина, в которой слышался лишь шорох соломы и плеск струи помочившейся лошади. Альта бросила соломинку в стойло, сжав губы.
– Но ведь не может…
– Ты спросил, Дарне. А я ответил.
– Ясно.
– Неужели? Здесь, на ферме, мы не можем позволить себе привязываться к животным.
Вмешалась Альта:
– Эм, прекрати, прошу. Не надо…
И в ту же секунду Дарне спросил:
– А можете отдать ее мне?
Альта резко развернулась, уцепившись рукой за стенку стойла. Мы оба уставились на Дарне. Наконец я произнес:
– Что?
– Можно я… возьму ее себе? Я вам заплачу. И буду о ней заботиться. Я никогда… я хоть и не фермер, но постараюсь хорошо за ней ухаживать.
– За беленькой?
– Что? Да. А ты думал, я о ком?
– Но зачем тебе терьер?
– Я просто… – Он сделал глубокий вдох. Что-то мелькнуло в его глазах. – А какое это имеет значение? Обещаю, я позабочусь о ней.
– Ну конечно, идеально, большое спасибо! И у щенка будет хороший дом, правда, Эм? Папа так обрадуется! Спасибо, Люциан!
Альта спрыгнула с перегородки, и Дарне протянул руку, поддерживая ее. На миг она засомневалась, брать его руку или нет; их ладони почти коснулись друг друга, и она вспыхнула. Дарне улыбнулся, она ответила ему тем же. Не глядя на меня, она проговорила:
– Какой Люциан добрый, верно, Эм?
– Мы найдем ей другой дом.
Я обрадовался, увидев, как померкла улыбка Дарне.
– Не говори ерунду! Ты можешь взять ее, Люциан. Ты ведь спас мне жизнь! А теперь спасешь еще одну. – Она шагнула ему навстречу, сжав пальцы в кулак, словно все еще чувствовала его полуприкосновение.
Он покосился на меня, и взгляд его был нечитаемым. То, что на миг в нем промелькнуло раньше, исчезло. Он повернулся к Альте и сказал:
– Спасибо.
– Пойду скажу отцу! – выпалила Альта, ее глаза блестели. Она хлопнула дверью конюшни и закашлялась на холоде. Потом снова стало тихо.
Дарне молча разглядывал щенков. Я же сверлил его взглядом до тех пор, пока он не поднял голову и не посмотрел на меня.
– Ты сможешь забрать щенка, лишь когда ему исполнится три месяца, не раньше.
Он кивнул. Золотистый отблеск лампы делал его лицо похожим на древнее позолоченное изваяние. В дверь ворвался сквозняк и погнал по полу соломинки; меня пробрала дрожь. Я стиснул зубы, чтобы он не заметил.
– Но я бы хотел навещать ее в промежутке. Чтобы она ко мне привыкла.
Я уже собирался уходить, но споткнулся и остановился; гвозди на подошвах так громко царапнули по полу, что Крепыш зашевелился в стойле и шумно выдохнул через рот. Дарне смотрел на меня открыто, бесхитростно; мой взгляд скользнул по его белоснежному воротнику, соломинке на лацкане, блестящим черным сапогам. Как он умудрился пройти по двору и не запачкать их?
Я протянул ему руку.
– Хорошо сыграно, отдаю тебе должное.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты ведь этого добивался? Теперь у тебя есть повод приходить к нам постоянно.
Он взглянул на мою протянутую руку. Я отдернул ее, прежде чем он успел пожать ее и унизить меня этим.
– Вообще-то, я всегда хотел завести собаку.
– Не сомневаюсь.
– А если твой отец все равно собирается утопить щенка…
Я зашипел сквозь зубы:
– Забудь. Ты выиграл.
– Послушай, я не знаю, с чего ты взял, что мы соревнуемся…
– Прошу, не надо пытаться сразить меня своим обаянием. Достаточно того, что другие валяются у тебя в ногах.
Он пристально смотрел на меня; меж бровей залегла тонкая морщинка. Под этим взглядом меня охватил жар; я словно почуял наступление лихорадки.
Дверь с грохотом распахнулась.
– Папа так рад, Люциан! – воскликнула Альта. – Я знала, что он обрадуется. Давай я достану малышку из стойла и дам тебе подержать? Только ненадолго, Пружинке это не понравится, но малышка хоть тебя понюхает и… Что это у вас произошло? – Она переводила взгляд с меня на Люциана. – Эмметт, ты чего такой надутый? Как будто у тебя запор.
– Не задерживайся допоздна, Альта.
Я вышел и оставил их вдвоем.
XIV
Я надеялся, что Дарне передумает, но когда на следующий день он не пришел, меня отчего-то охватило разочарование, словно я планировал подраться с кем-то, а тот извинился и драка не состоялась.
Неделю после его визита погода стояла бесцветная, белесая – снег не шел, но небо сливалось с землей и играло со зрением шутки. Я пытался не думать о Дарне, но взгляд скользил по непривычно мягким контурам и гладким полям, которые прежде всегда выглядели иначе, и мысли начинали блуждать, а потом… Как-то раз я возвращался с верхнего поля по глубоким сугробам и, споткнувшись о невидимый камень, полетел вперед. У меня возникло странное ощущение: я не сразу понял, где нахожусь. Лишь поднявшись на ноги, я узнал сломанный участок забора, которым собирался заняться уже несколько месяцев, и изумленно покачал головой: это ж надо было заблудиться здесь. В ту ночь я плохо спал, и на следующий день был дерганым и раздражительным. Все валилось из рук, все шло не так: я споткнулся о ведро с молоком и опрокинул его; неплотно закрыл задвижку в маслобойне, и туда пробралась свинья; крыша молотильни едва не обрушилась, а одну из наших овец загрызла лиса. Отец, как и я, пребывал в скверном расположении духа, а у мамы своих дел было по горло: она кормила цыплят и выполняла прочие обязанности Альты, а меня послала таскать воду для стирки. Наконец я чуть не отхватил палец резкой для репы; это привело меня в чувство.
Улучив момент, когда мама повернулась ко мне спиной, я стащил кусок хлебного пудинга и пошел в конюшню. Там я ел и смотрел, как Пружинка кормит щенков. Но даже эти новорожденные комочки почему-то меня раздражали; сначала я не мог понять, чем они могли мне досадить, но потом понял, что они напоминали мне о нем, о Люциане Дарне, о том, как он смотрел на меня; его презрительный взгляд лежал на мне печатью, даже когда его самого рядом не было.
– Люциан!
Альта звала его – не знаю, давно ли. Я запихнул в рот остатки пудинга и вышел во двор. Сестра стояла у окна и махала рукой; на дороге у ворот слышался приближающийся стук копыт. Но снег приглушал все звуки, и когда секунду спустя он спешился прямо передо мной, я вздрогнул от неожиданности. Наши взгляды встретились. Он вежливо и осторожно кивнул и с преувеличенной тщательностью отряхнулся. Его куртка пахла лошадью, а высокие сапоги были забрызганы грязью; я же работал целый день и знал, что от меня разит потом и я весь в грязи, паутине и овечьем помете. И хотя мы оба не блистали чистотой, я почему-то отвернулся и покраснел против своей воли. На пне лежал топор; не зная, куда себя деть, я взял его и сделал вид, будто рубил дрова перед его приездом. Схватил ближайшее полено и с громким стуком расколол его пополам.
Кажется, он хотел что-то сказать, но тут на порог выбежала Альта.
– Пойдем смотреть щенков! – выпалила она, и Люциан пошел за ней. Задержался ли он у ворот, ожидая, что и я его поприветствую? Мне было безразлично. Я расколол еще три полена и последовал за ними в конюшню.
– Смотри, вот тут у нее будет большое черное пятнышко, – говорила Альта, когда я вошел, бережно держа щенка под грудь. – Вот, подержи.
– А если уроню?
– Не уронишь, – успокоила его Альта. – Вот так. Хорошенькая, правда? Как ты ее назовешь?
– Еще не думал об этом. – Он неуклюже поднял щенка. – Ты права, на нее как будто чернила пролили. Вот тут как будто пятно. Может, назвать ее…
– Надеюсь, ты не собираешься назвать ее Пятном, – сказал я.
Люциан Дарне оглянулся: он не заметил, как я вошел.
– Я этого не говорил. Может, Капелька? Или Чернушка?
– Клякса, – предложила Альта.
Щенок раскрыл рот и зевнул, точно услышал ее, и Альта засмеялась.
– Видишь? Ей нравится. Пусть будет Клякса.
Так собака и стала Кляксой. Впрочем, Дарне, похоже, было безразлично; он улыбнулся лишь потому, что Альта улыбнулась, как будто был готов соглашаться с ней во всем. С щенком он держался, как с младенцем, – осторожно, во всем слушаясь Альту, – и я презирал его за это. Я не сомневался в том, что он ведет игру: его улыбки, ласковые постукивания по носу щенка – все было ради Альты. И на ферму он приезжал, чтобы повидаться с Альтой, а не со щенком. Теперь он наведывался к нам раз в пару дней. Когда кашель усилился и Альте пришлось неделю пролежать в постели, он часами сидел рядом, играл с ней в игры и дразнил ее, а она объедалась шоколадом, который он специально для нее заказал из Каслфорда.
Поначалу я держался в стороне. Пусть приезжает, думал я, но видеть их вдвоем мне совсем не хочется. Но примерно через неделю мама затащила меня в кладовую, когда я проходил мимо, и закрыла за собой дверь.
– Эмметт, можно поговорить?
– Что? Здесь? Холодно же.
– Я быстро. Речь об Альте и… мистере Дарне.
Мистер Дарне. Должно быть, мои чувства отобразились на моем лице, потому что она не дала мне ответить.
– Послушай, Эмметт. Я знаю, что он тебе не нравится – и не смотри на меня так, думаешь, никто ничего не заметил? Но прошу, подумай об Альте.