– Я думаю об Альте. Именно поэтому…
– Для нее это может быть хорошая возможность. Если он в нее влюбится…
– Глупость какая! Не влюбится он.
– Тут можно лишь гадать. Но подумай о том, чем это может для нее обернуться, Эм. Если он женится на ней… Такое бывает! Нечасто, но она очень красивая девушка, и может статься, так и будет! Он богат, хорош собой, обаятелен, молод. Лучшего ей и желать нельзя. Постарайся все не испортить.
– Другими словами, ты хочешь продать ее подороже.
Мама теребила себя за ухо, и на мочке остался след от ногтя – крошечный красный полумесяц. Наконец она произнесла:
– Я и не жду, что ты поймешь. Ты очень наивный, Эмметт. Даже наивнее Альты. Но мне нужна твоя помощь.
– Помощь? И чем я могу помочь? Начать распекаться перед ним? Или пообещать, что Альта окажется бесподобной в посте…
– Не смей!
Последовало молчание. Я сунул руки в карманы и сделал глубокий вдох.
– Что я должен делать?
– Что бы ты ни думал, – обиженно произнесла она, – мы любим Альту больше жизни и не желаем ей зла. Я надеюсь – отчаянно надеюсь, – что ее жизнь изменится благодаря мистеру Дарне. Но если этого не случится, я не хочу, чтобы ее репутация пострадала. Мы с отцом хотим быть уверены в том, что она никогда… какими бы ни были ее чувства к нему, она не должна… оступиться.
– Ей кажется, что она его любит, – ответил я. – Разумеется, она захочет оступиться.
– Что ж. Тогда мы с папой просим тебя приглядывать за ними. И проследить за тем, чтобы этого не произошло.
– То есть я должен стать их дуэньей? Мам, да у меня работы невпроворот, а ты просишь меня сидеть целыми днями с вышивкой и слушать их болтовню?
– Не глупи, Эмметт. Я знаю, как ты занят. Не целый день, нет. Просто поглядывай за ними, когда появится свободная минутка, и старайся не оставлять их надолго одних. Нам нужно уберечь ее.
Я сжал кулаки в карманах и уставился мимо нее на банку варенья из локвы. В школе локву называли «зуболомкой». Ее твердые плоды можно было есть, лишь когда те уже немного подгнили.
– Мам… он разобьет ей сердце.
– От этого еще никто не умирал.
– Она еще ребенок.
– Я была на год ее старше, когда вышла за твоего отца. И это чудесная возможность, Эмметт. Неужели не видишь? Что, если бы тебе выпал шанс на лучшую жизнь?
– Если бы этот шанс мне предложил Дарне, я бы велел ему засунуть его… – Мама прищурилась, и я вовремя замолчал. – Я бы отказался.
Вздохнув, мама, взяла с полки пару банок и прошла мимо меня к выходу. У самой двери она деловито проговорила:
– Просто пусть они знают, Эмметт, что в любой момент ты можешь войти неожиданно. Хоть это ты можешь сделать?
– Да, – ответил я, но она уже ушла.
Я сделал все, как просила мама. Мне не хотелось следить за ними, пришлось переступать через себя, и поначалу, поднимаясь по лестнице в комнату Альты, я каждый раз сокрушался, что отрываюсь от дел и трачу время понапрасну. Со стороны кажется, будто зима на ферме – время затишья, но если не доделать весь мелкий ремонт, не починить машины, весной придется поплатиться – точнее, мне придется краснеть перед отцом, что я все не успел. Однако присутствие Дарне претило мне не только поэтому: мне не нравилось, как он смотрел на меня, мне не нравилось, что рядом с ним я острее ощущал вонь свиного навоза, машинного масла и пота, въевшегося в рубашку. Мне не нравилось, как скручивался в узел мой живот, когда он приближался. Я инстинктивно чувствовал его присутствие на ферме, даже если не видел, что он приехал. И сперва я даже надеялся поймать его на чем-нибудь постыдном, чтобы со спокойной душой можно было приказать ему уйти и никогда не возвращаться, но он никогда не выглядел виноватым, словно скрывать ему было нечего. Еще одна причина, почему я совсем не доверял ему: он никогда не позволял себе ничего лишнего, разве что тянул Альту за косицу или щелкал ее по щеке. Он обращался с ней, как брат с сестрой; казалось, для него она – ребенок, только и всего.
Но шли дни, и мы стали проводить больше времени втроем. Как-никак, имелись у меня и дела, которые можно было делать в доме. Стало раньше смеркаться, и я был только рад сидеть при свете лампы и чинить снасти, выстругивать нагели или штудировать каталог семян, готовясь к долгим спорам с отцом по поводу того, в какой пропорции лучше высаживать овсяницу и тимофеевку. Холода стояли жестокие; я принес Пружинку с щенками в дом и поставил им ящик у плиты, да и у Альты в комнате всегда горел камин, ведь она еще до конца не поправилась. Иногда было почти приятно коротать вечера в тепле с Альтой и Дарне, которые тихо переговаривались или красноречиво молчали; бывало, Дарне насвистывал нежную мелодию, а Альта пыталась вышивать и портила вышивку. Бывало, мне приходилось больно впиваться ногтями себе в ладони, напоминая себе, что нельзя поддаваться его обаянию.
Как-то раз Альта весь день была в дурном настроении; Дарне приехал вечером, когда солнце уже закатилось, и при нем она пыталась не показывать своего раздражения, но я видел признаки: она нервно накручивала на палец прядь волос, а потом вдруг уставилась на меня.
– Эмметт, неужто у тебя нет других дел?
– Что? – Я наблюдал за Дарне, он раскладывал пасьянс на одеяле у нее на кровати; он не заметил валета червей, из-за которого мог бы убрать целый ряд, но я прикусил язык и не сказал ему об этом.
– Ты бы пошел и занялся чем-нибудь полезным. Если тебе скучно, вовсе не обязательно сидеть с нами.
– Мне не скучно.
– А что ж ты смотришь букой?
Я почувствовал, как кровь приливает к щекам. Дарне оторвался от игры и смотрел то на Альту, то на меня, нахмурившись. А ведь я так старался не показать, что на самом деле думаю о нем, и мне казалось, что последние пару недель мне это удавалось.
– Замолчи, Альта.
– Никто не заставляет тебя здесь сидеть. Люциан слишком хорошо воспитан, чтобы выпроводить тебя, но…
– Альта, – Дарне собрал карты, – я не возражаю, пусть сидит.
– Ты так из вежливости говоришь, Люциан. А ты, Эм, если не можешь быть вежливым, просто ухо…
– Альта, не надо никого из-за меня прогонять, – прервал Дарне и посмотрел мне в глаза. – Извини, Эмметт.
Я гневно взглянул на него.
– За что?
– Я лишь… я лишь хотел сказать, что… – Он шумно выдохнул. В комнате воцарилась тишина. Не поднимая взгляд, он сунул карты в коробку. – Альта, послушай, уже поздно. Я приду завтра.
– Нет! – Она схватила его за рукав и взглянула на него округлившимися глазами. – Прошу, не уходи.
Он метнул на меня быстрый взгляд, и я пожал плечами. Затем он неожиданно сунул мне в руки колоду карт.
– Перетасуй их, ладно? – Он сел, наклонился к Альте и взял ее лицо в ладони, заставив посмотреть на него. – Это ты. Альта, ведешь себя невежливо, а не Эмметт, – произнес он. – А ну-ка прекрати.
– Ч-что?
– Я не против того, чтобы сидеть втроем. Эмметт тоже. Или ты перестанешь грубить, или мы оба уйдем.
Она таращилась на него, совершенно сбитая с толку, а затем, к моему изумлению, тихонько рассмеялась и захлопала ресницами.
– Ты прав, – произнесла она. – Прости, Люциан.
– Прощаю, – он рассмеялся и постучал ей по носу указательным пальцем. – А теперь давай я тебе погадаю. Посмотрим, что тут у нас.
Он взял у меня карты и разложил четыре в линию на покрывале. Я заметил, что Альта погладила себя по щеке, словно все еще чувствовала его прикосновение. Дарне поднял голову.
– Двойка пик, двойка червей, пиковый валет, пиковая десятка. Хмм… Интересно.
– Плохие карты?
– Нет, – ответил он, – вовсе нет. – Он указал на двойку червей. – Эта карта значит любовь. Но двойка пик перед ней… не уверен, что она означает. Может, ссору. Или то, что ты сначала не поймешь, что любовь настоящая. А пиковый валет… Брюнет. Значит, ты влюбишься в брюнета. И он тоже тебя полюбит. Как тебе такой расклад?
Альта взглянула на него и затаила дыхание. Она не улыбалась. На миг я увидел в ней взрослую женщину, которой она станет.
– А что будет потом? – спросила она.
– Потом… – Он собрал карты и перетасовал колоду. – Об этом карты молчат. Наверное, будете жить долго и счастливо. Так что полежи и подумай об этом, а я вернусь завтра. Может, даже принесу твоих любимых засахаренных фруктов. Идет? – Он встал.
Альта кивнула. Она по-прежнему выглядела совсем взрослой.
Люциан потянулся и взъерошил ей волосы.
– И чтобы никаких больше скандалов, – добавил он.
Она проводила его взглядом. Если бы он обернулся, то увидел бы, как она смотрит на него, но он не сделал этого, а сбежал вниз по лестнице, словно мальчишка после уроков, радующийся долгожданной свободе.
Я нагнал его на кухне. Сквозь полуоткрытую дверь я увидел его на корточках на полу, но когда вошел, он уже встал. Он прижимал к груди щенка.
– Уже ухожу, – бросил он. – Хотел напоследок взглянуть на Кляксу. – Я промолчал. Он нахмурился и спросил: – Что? Почему ты так на меня смотришь?
Я закрыл за собой дверь.
– Что за игру ты ведешь, Дарне?
Он медленно присел на корточки и опустил Кляксу в ящик. Но подниматься не стал, а остался на корточках, глядя на меня снизу вверх. Клякса жевала его палец.
– Какую игру? О чем ты говоришь?
Я сделал медленный вдох.
– Альта встретит красивого брюнета, и тот в нее влюбится? Ты это серьезно?
Он пожал плечами.
– Послушай, это просто…
– Что? Шутка? Игра? А ты не подумал, придумывая эту чушь, что она может все принять всерьез?
Он поднял одну бровь.
– Но почему ты решил, что я все придумал?
– Потому что… – Я запнулся и добавил, понизив голос: – Значит, это просто совпадение, что ты сказал ей именно то, что ей хотелось услышать.
На его лице что-то промелькнуло и погасло.
– А мне казалось, все девчонки мечтают встретить высокого брюнета.
– Будь ты проклят, Дарне! – Я сел на кушетку напротив, чтобы видеть его лицо. – Как можно быть таким лицемером? И как ты смеешь признаваться ей в любви?