Он опешил и отдернул руку, перестав играть с Кляксой.
– Я не говорил ничего подобного.
– То есть ты понятия не имел, как она воспримет твои слова?
– Не говори глупости. – Он встал. – Не знаю, на что ты намекаешь, но если ты решил, что я замыслил запятнать добродетель Альты…
– Ты, верно, меня за дурака держишь.
– Хм-м… – Он оглядел меня с головы до ног. – Не знаю, что на это ответить.
Я вскочил и подошел к нему совсем близко. Сердце бешено колотилось. Меня сводило с ума постоянное желание – нет, потребность — ударить его, хотя я знал, что не осмелюсь это сделать.
– Почему бы тебе просто не оставить ее в покое?
Последовала пауза. Он пристально смотрел на меня, сложив руки на груди, и наконец произнес:
– Хорошо. Я во всем признаюсь.
– В чем?
– Ты прав. Я намерен соблазнить Альту – знаю, что она еще ребенок, но так даже интереснее. А потом я собираюсь ее бросить. Если она забеременеет, тем лучше. Пусть ее жизнь будет разрушена. И твоя, и жизнь твоих родителей – просто потому, что мне так захотелось. Мне нравится разрушать людям жизнь.
Я вытаращился на него. Его глаза поблескивали, как черные камушки: неподвижные, нечеловеческие. Горло у меня сжалось, и я едва смог заговорить.
– Ты… правда…
– Да нет же, конечно, нет! – Он развернулся и отошел от меня на несколько шагов. – Господи, да за кого ты меня принимаешь? Я спас жизнь твоей сестре, привез ее домой, навещаю ее во время болезни, приношу подарки, чтобы ее развеселить, беру щенка, чтобы его не утопили… А ты все это время бросаешь на меня такие взгляды, будто я замыслил убийство! Почему?
– Потому что меня от тебя в дрожь бросает!
– Спасибо, что ответил честно, – устало проговорил он после некоторой паузы, снял плащ с гвоздика на стене и надел его. – Насчет Альты можешь не волноваться. Я ее не трону.
Я склонил голову и отвернулся. Дверь скрипнула и захлопнулась; я услышал его шаги в коридоре. Черепица на крыше задребезжала под порывом ветра. На улице стоял жестокий мороз, но он же прискакал сюда по снегу и льду – доскачет и обратно.
Я подошел к собачьему ящику и заглянул в него, но щенки спали. Только Пружинка повернула голову и завиляла хвостом. Если бы не Дарне, Клякса сейчас была бы уже мертва.
Но все-таки меня не оставляло чувство, что с ним что-то не так. Я это не выдумал.
Я вытянул руку и подержал ладонь над горячей плитой, раздумывая, хватит ли мне смелости ее коснуться.
Следующие несколько дней я избегал обоих. Я давно обещал Альфреду починить крышу его дома; стоял мороз, погода для ремонта неподходящая, ведь известковый раствор замерзнуть не должен, но я настоял на своем. Сказал матери с отцом, что пойду немного поработаю в Филдс-Роуд, и те переглянулись, однако за день до этого я достроил забор вокруг гумна, так что отец не стал возражать, лишь неодобрительно покосился на меня, дожевывая кусок пирога.
– Что ж, придется мне взять на себя работу Альты, – сказала мама и вернулась к завтраку. Я же наклонил голову, спрятал лицо и принялся щипать хлеб на маленькие кусочки.
Через пару дней мы закончили ремонтировать крышу, и я вернулся на ферму. Близилось Завершение, надо было резать свинью, нести в дом колоду и еловые ветки. Обычно я радовался приготовлениям к празднику, но теперь мне казалось, что Дарне вечно маячит где-то за спиной, приходит или уходит, и стоит лишь обернуться, как я увижу его.
Мы с мамой опалили щетину на костре и как раз тащили свинью в дом, когда во двор въехал Дарне. Я ощутил на себе мамин взгляд. Внезапно в нос ударила густая вонь паленой щетины и запах крови, пропитавшей одежду. Я чуть не задохнулся. Утерев пот со лба, повез тачку через открытые ворота. В сторону Дарне не глядел, хотя слышал каблуки его сапог, звонко цокнувшие о мощеный камнем двор, когда он спешился. Все так же не глядя на него, подошел к насосу и умылся ледяной водой. Потом два часа разделывал тушу, а закончив, установил коптильню во дворе и только к вечеру, когда уже стемнело, смыл с себя грязь и поплелся наверх. С колотящимся сердцем вошел в комнату Альты, но Дарне спокойно кивнул мне, будто уже забыл все то, что я ему наговорил.
– Приветствую тебя, Фармер, – проговорил он.
– Дарне, – промолвил я в ответ.
Он чуть склонил голову набок и вернулся к игре, в которую они играли с Альтой. Повисла тишина, изредка нарушаемая звуком брошенных костей, тихой бранью Дарне и хихиканьем Альты. Я стал распутывать упряжь, которую принес починить, но пальцы дрожали, и я никак не мог справиться.
После этого дня мы с Дарне, казалось бы, заключили перемирие. Просто старались не смотреть друг на друга, а если уж возникала нужда что-то спросить, то делали это бескровным обезличенным тоном, будто бы раньше никогда не встречались. Я опасался, что Альта заметит перемену в нашем поведении, и больше не метал на Дарне гневные взгляды, когда тот дергал ее за косу, ну а он оставил свой насмешливо-любезный тон. Однако моя сестра никого и ничего не замечала, когда он находился рядом с ней. Мне еще не доводилось видеть ее такой счастливой, и при мысли об этом болела душа. Я знал, что долго так продолжаться не будет: рано или поздно Альта поймет, что Дарне не любит ее.
Время шло, и вот уже до Завершения осталось всего два дня. Куда ни глянь, всюду в доме висели вечнозеленые гирлянды, блестящие звезды из золоченой бумаги и красные шары. На кухне пахло корицей и растопленным сливочным маслом.
Альта всю прошлую неделю плела гирлянды из плюща, но делала все очень медленно и кое-как, потому что больше смотрела на Дарне, чем на работу в руках. Теперь же она сидела на кушетке, завернувшись в одеяло, и раздавала указания, пока мы с Дарне развешивали гирлянды по стенам. Ее глаза разгорелись от восторга, и Дарне, то и дело поглядывая на нее, улыбался.
– Вот эта криво висит! Прикрепите в середине!
– Будет исполнено, миледи. – Парень отвесил поклон, держась за край гирлянды; стул, на котором он стоял, закачался. – Здесь?
Я быстро опустил взгляд на груду темно-зеленых листьев, уже потерявших свой блеск.
– Принесу еще булавок.
– Хорошо, – кивнул он. – Альта, смилуйся, необязательно же выверять все по линейке!
Я пошел на кухню и принялся искать булавки в ящике комода. Мама, перепачкавшись в муке, раскатывала тесто на столе. Раскраснелась точь-в-точь как Альта.
– Ох, Эмметт, будь добр, достань мне вон ту банку! И раз уж ты здесь, зажги плиту, отмерь фунт сахара и поставь вариться карамель. Куда подевался отец? Он обещал ощипать гуся!
Когда я наконец вернулся в гостиную, Альта с Дарне целовались. Я замер в дверях. Но нет, мне почудилось – эти двое просто танцевали. Он обнимал мою сестру и кружил по комнате; пара ловко лавировала между стульями, лица почти соприкасались. Дарне мурлыкал себе под нос мелодию, потом сбивался на шепот:
– Раз, два, три… влево… вместе… отлично… ах! Виноват, виноват!
Танцующие споткнулась, и он попытался подхватить мелодию с того же места, где та оборвалась.
– Ла-ла-ла… да, вот так… ла-ла ла, – пропел он, и Альта захихикала. – Ой, хватит, я больше не могу. Ты мне все ноги отдавила! – Смеясь, они остановились.
– Давай еще потанцуем, – попросила Альта.
– Тебе нельзя переутомляться.
– Я и не стану.
Моя сестра с улыбкой взглянула на него снизу вверх, часточасто дыша. Какой же прекрасной она мне показалась в этот момент! Рука Дарне на ее талии выглядела изящной и тонкой: рука аристократа, который в жизни не проработал ни дня.
– А я устал, – промолвил он, откинул со лба завиток взмокших волос и отпустил Альту, и все это как будто одним жестом. – Так мы будем вешать бумажные цепочки? Кажется, твой брат пошел за булавками. – Он посмотрел на дверь и увидел меня.
– Эмметт! – воскликнула Альта и побежала ко мне, ступая легко, словно в танце. – Люциан учил меня танцевать вальс!
– Я видел.
Поставив на комод коробочку с булавками, я принялся сосредоточенно возиться с крышкой.
– Мы хорошо танцевали?
– Один из вас точно знает, что делает.
– Я никогда раньше не танцевала вальс, Эм. Не может же у меня все получиться с первого раза! Мне нужно тренироваться. – Она протянула руку Дарне, но тот рассмеялся и покачал головой.
– Прости, Альта. Мне бы твою выносливость.
– Тогда покажи Эмметту, что нужно делать. Мы с ним потренируемся, и когда ты приедешь в следующий раз, я не собьюсь ни разу, обещаю!
– Альта, тебе только на днях разрешили вставать с постели…
– Кажется, мне пора, – мы с Дарне произнесли свои реплики одновременно.
– Нет, нет! Прошу, Люциан. Всего несколько минут. Завтра канун Завершения, будь добрее.
Он закусил губу и взглянул на меня со смутной улыбкой.
– Ты можешь сама его научить, Альта. Ты знаешь все шаги.
– Хорошо. Но ты останься и поправь меня, если я ошибусь. – Она развернула меня боком, и мы встали лицом в одну сторону. – Повторяй за мной. Шаг вперед, в сторону и вместе, вот так, видишь? Раз, два, три…
Я попытался повторить ее шаги. Дарне еле сдерживал улыбку.
– Да нет же, вот так! Ох, Эмметт, что ж ты так медленно!
– Дай ему шанс, Альта, – вмешался Дарне. Я остановился и взглянул на него, но он смотрел мне на ноги. – Не торопи его. Ты и сама сначала копалась.
Альта вздохнула и потянула меня за рукав.
– Вот так, понял? Теперь встань здесь, а я здесь… и держи руки вот так. – Она попыталась поставить меня в нужную позу, как деревянную куклу. – Теперь веди… раз, два, три… о господи, Эмметт!
– Я что-то сделал не так? Вроде все правильно повторил.
– Да, но ты должен вести! Я тебя за собой тащу, а должно быть наоборот! Люциан совсем не так танцует.
– Наверняка, – буркнул я себе под нос.
– Покажи ему, Люциан. – Она схватила Дарне за руку и толкнула мне навстречу. – Покажи ему, как надо!
– Может, не стоит… – возразил было я, и Дарне запротестовал одновременно со мной. Мы резко замолчали и уставились друг на друга. На его лице застыло настороженное выражение, он покраснел.