Жарким днем – был ли то наш последний день, прежде чем Альта его простила? – мы урвали час наедине в руинах замка, и он повернулся ко мне и с нежностью, заставившей меня вздрогнуть, сказал:
– Может, теперь будешь называть меня Люцианом?
– А разве я не называл?
– Нет. Ты всегда зовешь меня Дарне. И это как-то… странно. – Он улыбнулся. – Особенно когда ты говоришь «Дарне» и следом – «умоляю, еще».
– Заткнись, Дар… Люциан. – Я ткнул его локтем в бок. Он смеялся. – А как же Альта? Она заметит. И спросит, с каких это пор мы зовем друг друга по имени.
– А это важно?
– Да. – Я выпрямился. – Нельзя ей рассказывать.
– Конечно, нельзя, глупец ты эдакий. Я не то имел в виду. – Он тоже выпрямился и повернулся так, чтобы видеть мое лицо. – Никто не должен узнать о нас. Никогда.
– Да знаю я! Потому и сказал…
– Ладно. Тогда продолжай звать меня Дарне. – Он встал и зашагал прочь.
Я открыл было рот, чтобы сказать: «Ты не лорд, чтобы раздавать приказы, Люциан», но вовремя остановился, увидев, как он бьет кулаком о каменный дверной проем. Я подошел к нему. Сердце колотилось. Положил руки ему на плечи, ожидая, что он оттолкнет меня или скажет что-то еще. Но он этого не сделал.
– Люциан… никто не узнает.
– Как же я все это ненавижу. Сил нет.
– Понимаю. – Мне было нечего добавить. Он прижался ко мне. Я потянулся и прислонился лбом к его затылку. Его волосы пахли травой и летом.
Потом он рассмеялся сухим, болезненным смехом, прозвучавшим, как хрип, и сунул руку в карман. На его ладони что-то блеснуло.
– Что это?
– Обручальное кольцо. Купил в Каслфорде.
Я стиснул зубы. Мне захотелось толкнуть его руку, чтобы кольцо выскользнуло и упало в ров. Но вместо этого взял и рассмотрел как следует. Простой серебряный ободок с крупным темным камнем, переливающимся тенями и бликами, которые мерцали и таяли, поймав солнечный луч. Оно было прекрасно.
– Альта хотела золотое, с рубинами и жемчугом, – заметил я.
– Я знаю. – Он попытался поймать мой взгляд и снова рассмеялся, но на этот раз его смех звучал искренне. – Ты же знаешь Альту. Она не стесняется намекать, какие подарки ей нужны.
– Так почему…
– Оставь его себе.
– Что? Мне? Но зачем?
– Или ты решил, что я все-таки обручусь с Альтой после всего, что было?
– Ты мог бы сдать его в ломбард. Или обратно в лавку. Оно, наверное, стоит не меньше…
– Носи его на шее. Прошу тебя. – Он сомкнул мои пальцы и сжал их; кольцо больно впилось в ладонь. – Я куплю тебе цепочку.
– Хорошо, – ответил я, хоть ничего и не понял. – Повешу пока на шнурок.
Он подошел к кромке рва и окунул стопу в воду. Я рассматривал кольцо, поворачивая его на свету и любуясь переливами цвета: бирюза, пурпур, изумруд…
– Погоди, – вдруг вырвалось у меня, – если ты знал, какое кольцо хочет Альта…
– Я послушался сердца, – не поворачиваясь, ответил он.
– То есть ты… – я замер. Я видел контур его щеки: он улыбался. – Ты знал, – медленно проговорил я. – Ты купил кольцо мне, заранее зная о том, что случится между нами?
– Я надеялся, что это случится.
– Так значит, ты все просчитал, самодовольный болван? Ты все спланировал.
– Но-но, – ответил он, – какой же я болван, если знал обо всем заранее?
Я бросился на него. Он попытался поставить мне подножку, но потерял равновесие, и мы стали бороться, рискуя свалиться в воду. Я чувствовал, как он трясся от хохота.
– Не смей воспринимать меня как должное! – воскликнул я. – Я тебе не слуга. – И тоже засмеялся, но потом посерьезнел; мы замерли на расстоянии вытянутой руки друг от друга и смотрели друг другу в глаза.
– Не буду, – ответил он. – Обещаю. Никогда.
Заметила ли Альта перемену в моем лице, объявив, что в следующий приезд Люциана намерена его простить? Я надеялся, что нет, но сложно не вызывать подозрений, когда весь твой мир меняется в одночасье, и ты вместе с ним. Альта так хорошо меня знала; порой я удивлялся, как она могла не замечать, что каждая жилка в моем теле, каждая мышца поет от счастья и чувствует себя живой? Она сказала: «Зато он не стал навязываться», – и мне пришлось отвернуться. Хотелось смеяться и плакать. Теперь все вернется на круги своя. Я не смогу прикасаться к нему и называть его Люцианом. Буду бояться даже взглянуть на него – вдруг Альта прочитает по лицу, что на самом деле у меня на уме? Это было невыносимо, но что еще я мог сделать?
На следующий день я с трудом мог находиться рядом с ним. Он вел себя так легко, так непринужденно. Его улыбки предназначались Альте, его шутки были обращены только к ней, и каждый взгляд, брошенный искоса, заставлял ее краснеть и опускать глаза долу. Сердце мое сжималось, как пружина; я не хотел думать о том, что будет, когда пружина отскочит.
В тот день мы поехали к каменщику забрать пару бракованных надгробий – надпись на них была высечена с ошибкой, – чтобы сделать из них полки в маслобойне. Мы втроем сидели в повозке; Люциан с Альтой смеялись и флиртовали, будто уже были обручены. Я и жалел, что не поехал один, и понимал, как мне было бы невыносимо чувствовать, что я упустил возможность побыть рядом с ним, пусть даже он ни разу не пересекся со мною взглядом. Наконец мы загрузили последний камень, Люциан поднял голову, и я решил, что сейчас-то он посмотрит на меня, но нет – он бросился помогать Альте забраться в повозку и стал поддразнивать ее по поводу надписи на мраморном надгробии – мол, теперь на каждом бруске масла будет отпечатано «готовся к смерте»… Может, все, что случилось между нами, мне только привиделось? Или он хочет показать мне, что я для него всего лишь игрушка?
Повозка остановились, Альта пошла за кустик, а он обнял меня за шею. Я хотел повернуться к нему, но он вцепился мне в шею, удерживая мою голову на месте. Мои нервные окончания скрутились в узел, ощутив его прикосновение. Альта могла нас услышать. Так мы и сидели в полной тишине, и вскоре она вернулась с букетом цветов, сделав вид, что ходила вовсе не справить нужду.
Тем вечером я не мог ни есть, ни спать. В полночь я вышел из комнаты. Я должен был увидеть его; если он не ждет меня на перекрестке, я готов был дойти до самого Нового дома.
Когда дверь моей спальни затворилась, я очутился в кромешной тьме; нащупав стену коридора, провел по ней кончиками пальцев, ощущая каждую шероховатость и выпуклость в штукатурке. Ботинки я нес в руке, и половицы под босыми стопами почти не скрипели.
Но когда я проходил мимо комнаты Альты, сестра тихо окликнула:
– Эмметт? Ты?
Я замер и собрался с мыслями.
– Хочу проверить, как там Клякса.
Альта открыла дверь так быстро, что я понял: она не спала. Ее силуэт вырисовывался в лунном свете, но лицо оставалось в тени.
– А что с ней? Ты что-то слышал?
– Нет. Забудь. Ложись спать, сестренка.
– Зайди, посиди со мной. Мне не спится.
Я стиснул зубы. Если мы с Люцианом не увидимся сегодня, я сойду с ума. Но Альта могла услышать, что я ушел, а потом вернулся. Рисковать я не мог. Шагнул в спальню, залитую лунным светом. Ночь впитала в себя все краски: узор из роз и сердец на покрывале стал черно-белым, а листья плюща за окном поблескивали, как угольки. Обстановка казалась незнакомой, словно я смотрел на отражение комнаты в зеркале.
Альта забралась на кровать и легла. Я сел рядом с ней и стал выжидать, но по ее дыханию определил, что она не спит. Влажной ладонью она держала мою руку. Я старался не думать о других влажных ладонях, которые совсем недавно касались меня.
– Эм?
– Засыпай.
Она взбила подушку и перевернулась на другой бок. На миг воцарилась тишина. Потом она вздохнула и села, опершись о стену.
– Не спится мне. Не хочу. Эмметт…
– Что?
– Думаешь, Люциан в меня влюблен?
Я вздрогнул, как задетая струна, затем бесшумно выдохнул и постарался успокоиться. Сердце билось так громко, что я не сомневался: Альта слышала удары.
– Не будь дурочкой.
Она пошевелилась; в тусклом свете луны блеснули ее темные глаза, и я уже решил, что она сейчас накинется на меня. Но она лишь переплела пальцы и спросила:
– А почему это я дурочка?
– Он… то есть ты… – Я замолчал и пожал плечами.
Альта тихо рассмеялась.
– Неважно, – сказала она, и по ее голосу я понял, что сестра улыбается. Она подтянула колени к груди и обхватила руками. – Люциан приходит каждый день, Эм. Мог бы давно забрать Кляксу и больше не возвращаться. Но он все еще здесь.
Я кашлянул.
– Наверное, ему просто скучно.
– Нет. Я знаю, что нам суждено быть вместе, Эмметт. Я просто чувствую. – Альта наклонилась вперед и схватила меня за запястье; я невольно отшатнулся. – Ты не поймешь, пока сам не влюбишься. Когда-нибудь это и с тобой случится, Эм. – Она вздохнула. – Как только я увидела Люциана, все для меня изменилось. Я ждала его всю жизнь. Теперь моя жизнь никогда не станет прежней.
Я не ответил. Во дворе послышался шорох и тихая возня.
Альта больше ничего не сказала, сидела и по-прежнему крепко сжимала мое запястье. Я откинулся на спинку стула и закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать. По полу скользил лунный свет; каждый раз, когда я открывал глаза, тени подкрадывались все ближе и становились длиннее. Я ждал, пока сестра выпустит мою руку и в конце концов задремал, а потом и уснул, должно быть, даже раньше нее. Проснулся уже утром; оказалось, мы оба проспали. Со двора доносилось недовольное мычание коров. Я выскользнул из комнаты, не став будить Альту, и сам их подоил; не знаю, зачем я это сделал, наверное, мне просто хотелось побыть одному. Разлив молоко по ведрам и написав на каждом сегодняшнее число, я обошел другой скот. От досады и неловкости я не находил себе места. То, что мы сделали, разобьет Альте сердце, просто она еще об этом не догадывалась. Она проводила с Люцианом дни напролет, убежденная, что он влюблен в нее, и я проводил дни напролет с ними обоими, надеясь улучить хоть один взгляд, хоть одно словечко, но не получая ничего. Однако в том не было моей вины; просто мир был устроен несправедливо. Должен же быть какой-то простой и безболезненный способ от нее избавиться? Я ломал голову, пытаясь найти решение, старался не обращать внимания на стыд, от которого внутри все сжималось, и понимал, что не выдержу еще одного дня такой агонии.