На кушетке, склонив голову, сидела мама. Отец стоял у камина.
Я распахнул дверь. Мама подняла голову и увидела меня. Она плакала.
– Эмметт, – промолвил отец, и я увидел, что он тоже плачет.
XVIII
Родители молча смотрели на меня. В воздухе плясали пылинки: сонно вплывали в луч света и так же сонно выплывали из него, за долю секунды становясь из видимых невидимыми. За пределами солнечного луча все казалось выцветшим, поблекшим; обои пожелтели, картины на стенах совсем потемнели, как будто от времени, и стало сложно понять, что на них изображено. Восковые фрукты под стеклянным колпаком на комоде подернулись тонкой серой пленкой: пыль неясно как проникла под стекло. В углу, где на Завершение висела гирлянда из плюща, к потолку пристал одинокий сухой лист.
Мама не плакала с того самого дня, как Джо Таннер пробрался в конюшню и его лягнула лошадь, забив до смерти; до того я видел ее в слезах всего раз, когда маленькую Фрейю Смит задавило жерновом. А уж отец и вовсе никогда не плакал. Сейчас лицо его раскраснелось и опухло, глаза налились кровью, а уголки губ опустились. Было в этом что-то непристойное, точно я смотрел на голого человека или сырое мясо.
Что-то случилось с Альтой.
Я понял это сразу, и почва ушла из-под ног; я потерял равновесие, и мне показалось, что сейчас упаду. Я не мог говорить, но и тишина казалась нестерпимой; однако я знал – что бы ни нарушило ее, будет лишь хуже.
– Сядь, – сказала мама. Секунду назад мои колени ослабели и ноги не держали меня; теперь же я не мог согнуть окаменевшие суставы.
– Что случилось? – спросил я.
– А ты, что ли, не знаешь, сын? – Отец говорил устало, почти ласково.
– Где она? – Мама глубоко вздохнула, и внутри меня все перевернулось. – С Альтой что-то стряслось, да? С ней все в порядке? Скажите, что случилось!
– С Альтой? – нахмурился отец. – Альта наверху.
– Не поздно ли ты вспомнил о сестре, Эмметт?
Тишина. Мамино лицо стало как лед: неподвижное, белое, столь суровое, что у меня перехватило дыхание. Я перевел взгляд с нее на отца, потом снова на нее, и вдруг все понял.
– Я… – промолвил я, презирая слабость в своем голосе и дрожь, – я не…
– Я не знаю, что сказать тебе, – оборвал меня отец. Он никогда не казался мне стариком, но сейчас стоял, оперевшись о каминную доску, точно боялся упасть. – Мой сын. Мы-то думали, что ты хороший парень. Гордились тобой.
Молчание окутало меня со всех сторон, и мне стало трудно дышать.
– Я ничего не… – попытался объясниться я. – Я лишь… – Я не мог выговорить простые слова, точно заново учился говорить.
– Как ты мог? – Мамин голос прозвучал точь-в-точь как Альтин, как если бы Альта повзрослела, постарела и потеряла надежду. – Не понимаю, Эмметт. Зачем, объясни?
– Что – зачем?
– Зачем ты решил уничтожить будущее Альты? Зачем лгал нам? Зачем пренебрег всем, чему мы тебя учили?
– Я ничего такого не делал! – Наконец я собрался с силами и попытался объяснить. – Я не лгал! Просто… я не хотел причинить ей вред.
– Как ты смеешь так говорить! – Мама согнулась пополам, точно ей не хватало воздуха. – Ты знал о ее чувствах.
Ты знал о наших чувствах, о том, как все мы надеялись… – Она сглотнула. – Мы позволили тебе быть с ними, хотя ты должен был работать. Мы верили тебе. А ты все испортил. Намеренно. Зачем ты так поступил?
– Потому что я… – Я осекся. Колени задрожали, точно я увидел гадюку в траве и вовремя замер. – Альта тут ни при чем. Вы тоже.
Папа сделал несколько шагов и остановился в центре комнаты.
– Не говори так, – сказал он. – Ты не такой. Ты не стал бы забывать о семье. То, что ты делал с этим… мальчиком… Все случилось не по твоей воле. Ты этого не хотел.
Я уставился на него. Он думал, что я поступил так из злобы, ревности и желания отомстить; он хотел представить все так, будто мною двигала ненависть. Иначе я стал бы таким. Дрожь в коленях распространилась по всему телу; я затрясся, точно земля дрожала под ногами. Я хотел быть только с Люцианом; никто другой мне не нужен был. Каким это меня делало? Кем!
– Прошу, – ответил я, – все было совсем не так. Я не пытался насолить Альте. Я… мы… любим друг друга.
Мама ахнула.
– Замолчи!
– Прошу, – срывающимся голосом повторил я.
– Ни слова больше! – Отец ходил из угла в угол.
Я вперился взглядом в бумажное колечко, приставшее к потолку. Вспомнил, как Люциан стоял на стуле и вешал бумажную цепь в канун Завершения. В тот день мы танцевали вальс, и близость наших тел привела меня в смятение. Воспоминание застигло меня врасплох; я прикусил щеку и сосредоточился на боли.
– Что сделано, того не изменить, – наконец сказал отец. – Больше мы об этом говорить не станем. Если это снова повторится, Эмметт, считай, семьи у тебя больше нет. На том и закончим. Понял?
Я медленно проговорил:
– Что «это»? Что «это» не должно повториться снова?
– Если ты еще хоть раз притронешься к другому мальчику… другому мужчине, или позволишь ему дотронуться до себя… Если мы услышим слухи, грязные сплетни – что угодно, – он замолчал. – Тебе ясно?
Мне было нестерпимо больно видеть, как отец на меня смотрит. Я словно стал для него чужим. Если я соглашусь, они простят меня, и все вернется на круги своя; мы сможем притвориться, что ничего не случилось…
– Пожалуйста, – взмолился я, – выслушайте меня. Прошу. Мама. – Я повернулся к ней, стараясь не замечать выражения ее лица. – Вы же хотели, чтобы у нас с Альтой была другая жизнь, верно? Он предложил мне работу в Каслфорде. Я мог бы работать у него.
– Что ты несешь?
Мой голос срывался, я тараторил, но ничего не мог с собой поделать.
– Почему только Альта может выйти замуж и сбежать от тяжелой жизни? Вы хотели, чтобы он спас ее. Почему он не может спасти меня? Я могу уехать и служить его секретарем…
– Быть его шлюхой? – процедил отец.
Повисла тишина, словно кто-то уронил хрупкую вещь, и та разбилась вдребезги.
– Роберт, – промолвила мама.
– Что, правда глаза режет?
Мой голос вдруг успокоился, хоть я и не понял, как это у меня вышло.
– Вы хотели, чтобы Альта вышла за него, – сказал я. – Что ж, он все еще может жениться на ней. Если я попрошу, он сделает ей предложение. О таком счастливом конце вы мечтаете?
Мама встала со стула, на котором сидела.
– Скажи, – произнесла она, – ты это серьезно?
Я не ответил.
– Ты правда считаешь, что это возможно? – сказала она тем же спокойным тоном. – Что Альта может выйти за него после того, как он… после всего этого. По-твоему, мы позволим такому человеку прикоснуться к нашей дочери хоть пальцем? И она будет счастлива выйти за мужчину, который сделал ей предложение, потому что ты его об этом попросил?
– Но если он по-прежнему ей нужен…
– Да как ты смеешь! С чего ты решил, что можешь поступать, как твоей душе угодно, а Альта станет подбирать твои объедки? Как смеешь ты считать, что она согласится довольствоваться столь ничтожной судьбой?
– Я этого не говорил!
– Довольно! – Отец встал между мной и матерью. – Довольно, Хильда. Не желаю больше слышать ни слова. Эмметт, ступай в свою комнату. Завтра мы проснемся и забудем об этом. Сейчас мне противно даже смотреть на тебя.
– Позволь объяснить… – начал было я, даже не понимая толком, к кому из них обращаюсь.
Мама подошла совсем близко ко мне и занесла руку. Я же, дурак, отшатнулся, и тут же пришел в ужас – как я мог предположить, что она меня ударит? А она лишь ласково погладила меня по щеке, как малое дитя.
– Неужели ты не понимаешь, Эмметт? Мы прощаем тебя. Даем тебе второй шанс. Прими его. Прошу, – голос ее дрогнул, и она откашлялась. – Мы даем тебе шанс остаться нашим сыном.
Я поплелся наверх на подкашивающихся ногах, ничего не видя. Ушиб палец ноги о верхнюю ступеньку и ударился локтем о перила, но ничего не почувствовал, лишь смутный толчок, точно все это происходило не со мной и не здесь.
Дверь в комнату Альты была закрыта. Я прошел мимо, не останавливаясь, но что-то заставило меня обернуться. Под дверью шевельнулась тень; я понял, что Альта следит за мной.
– Альта?
Молчание. Но она была там, я не сомневался; тень едва заметно сдвинулась вбок, словно Альта тихонько пятилась вглубь комнаты.
Я распахнул дверь. Альта ахнула, и не успел я заговорить, как она набрала в легкие воздуха, выпрямилась в полный рост и хлестнула меня по лицу.
Мир вспыхнул и заискрился перед глазами красно-черными звездами. В ушах зазвенело, точно стекло разбилось на тысячу осколков.
Альта кричала на меня. Я слышал лишь обрывки фраз: проклятый, отвратительный ублюдок… грязная свинья… И другие слова; я даже не думал, что она их знает. Слова не ранили, а проникали под кожу, как занозы, которые начнут саднить и гноиться лишь позже.
Тогда я ударил ее в ответ.
Она замолчала и уставилась на меня широко раскрытыми глазами. На ее щеке расцветало красное пятно; я видел следы своих пальцев на ее скуле. Впервые в жизни я не ощутил угрызений совести за то, что причинил ей боль; мне было все равно и ни капельки не стыдно за свое безразличие.
– Как они узнали? – услышал я свой голос словно издали.
– Я следила за вами. Однажды ты вернулся с розой в петлице, и я поняла, что вы были в руинах старого замка. Я поняла, где вас искать. И все увидела. – Она сглотнула. Я никогда не видел, чтобы Альта смотрела на кого-то так, как на меня в ту минуту: ее лицо дрожало от ненависти и боли, и в нем читалось странное взрослое равнодушие. Ей было все равно, что я подумаю, увидев ненависть в ее глазах. – Я застала вас. Вы сношались, как животные.
Я закрыл глаза.
– Потом я поняла, что ты спрятал мой ботинок, Эмметт. Ты нарочно задержал меня. Я долго его искала, потом надела выходные туфли и пошла за вами. Я хотела увидеть Люциана. – Она замолчала. – Но нашла вас обоих. Вы разговаривали обо мне. О том, что я ничего для него не значу.