Мать разглаживает юбки из фиолетового муара, и ее перстни поблескивают в бледном дневном свете. Улыбнувшись, она передает мисс Ормонд блюдо с печеньем. Мисс Ормонд передает его Сесилии. Мать тихонько покашливает. Сесилия, зардевшись, протягивает блюдо мне, отказываясь от угощенья. Ее корсет скрипит, когда она опускает руку, и она испуганно оглядывается, надеясь, что никто не слышал.
Лизетта тянется и берет печенье, потом, бросив взгляд на Сесилию, хватает еще одно. Она подходит к пианино и наигрывает мелодию одной рукой.
– Значит, лилии, – обращается мать к мисс Ормонд. – Вы уверены, дорогая? Букет должен быть к лицу невесте.
– Да, мисс Ормонд, – вступает Сесилия, – лилии такие мрачные! И запах у них слишком тяжелый. А почему вы не хотите фрезии? Вы будете просто очаровательны с букетом фрезий! – Она опрокидывает сахарницу. – Ах! Какая я неуклюжая!
Лизетта берет одну и ту же ноту дважды и останавливается.
– Соглашусь с Сесилией. У лилий слишком длинные стебли.
– Согласна, что использовать слишком высокие цветы не стоит, – кивает мама. Они вдруг все разом поворачиваются к мисс Ормонд. – Я обожаю лилии, видели бы вы, сколько их у меня в оранжерее, но высокой и худощавой невесте… Безусловно, вам больше подойдут розы.
Мисс Ормонд покорно склоняет голову.
– Конечно, миссис Дарне, как посчитаете нужным. Я-то уже свыклась с мыслью, что буду выглядеть как пугало на шесте. Я всегда так выгляжу.
Воцаряется молчание. Кажется, от меня ждут слов утешения в адрес мисс Ормонд. Я смотрю в окно: по лужайке с бурой травой прыгает птичка.
– Не говорите глупости, – отмахивается мать. – Вы будете прекрасны, как и полагается такой красивой юной невесте. Розы – нет, Сесилия, не фрезии, а розы! Но гораздо больше меня беспокоит декор вашей гостиной. Поскольку теперь она будет принадлежать вам с Люцианом, ведь вы станете жить под нашей крышей, мне тошно думать о том, что вам придется день ото дня смотреть на эти унылые серо-зеленые стены. Быть может, окрасить их в более жизнерадостный цвет? – Она бросает многозначительный взгляд на солнечно-желтые стены гостиной, где мы сидим. Мой отец называет этот цвет «канареечным». – Что скажешь. Люциан?
– Как пожелаешь.
– Благодарю, дорогой. Видите, какой он уступчивый, мисс Ормонд? Вы же не против окраски стен?
– Нет, я… ведь это ваш дом, я не посмела бы…
– Значит, решено. Люциан, дорогой, а ведь эти разговоры совершенно не для твоих ушей! Не мужское это дело.
Лизетта наигрывает высокую переливчатую трель.
– Ты что, не знаешь Люциана, мама? Мужские дела его никогда не интересовали.
– Не надо так. – Мать протягивает руку и похлопывает мисс Ормонд по колену. – Не слушайте ее. В школе Люциан побеждал во всех спортивных состязаниях. Верховая езда, фехтование…
Лизетта закатывает глаза.
– А еще в поэтических и танцевальных конкурсах.
– Мужчины тоже могут в них участвовать! Джентльмен, умеющий танцевать вальс, – большая редкость.
Я встаю.
– Мы уже обручены, мама. Нет нужды меня расхваливать.
Мама смеется, хоть и после короткой заминки. Затем наклоняется к столику и подливает мисс Ормонд чаю.
– Простите его, моя милая. Он всегда отличался скромностью. А теперь, прошу, расскажите про свой дорожный костюм. В лавке Гэлланта я видела прелестнейший палантин из шиншиллы. С вашим оттенком кожи…
Я подхожу к окну и смотрю на островки белого снега. В стекле отражается гостиная; кажется, будто призраки матери и мисс Ормонд сидят под деревьями в саду. Мисс Ормонд потирает лоб тыльной стороной запястья.
– …очаровательны, – доносится до меня обрывок маминой фразы, – но летом их порой высыпает слишком много, согласитесь? Наша повариха готовит прекрасный лосьон с лимонным соком и пахтой, вам бы его попробовать. Никто не хочет выглядеть так, словно на него пролили ведро коричневой краски!
Мисс Ормонд встает. Мать замолкает. Лизетта играет долгое арпеджио и держит педаль; эхо четырех нот звенит в воздухе. Сесилия прячет под блюдце недоеденное печенье.
– Прошу меня простить, – выдыхает мисс Ормонд, – мне что-то нехорошо.
– Сядьте, дорогая. На ногах вам лучше не станет.
– Я лучше выйду на улицу. Здесь очень жарко. – Она смотрит на меня в упор. – Люциан, не мог бы ты показать мне сад?
– Конечно. С вашего позволения, мама. – Я протягиваю руку. Мисс Ормонд шагает мне навстречу. Мы с ней почти одного роста. Я беру ее под руку и веду по коридору. Мы выходим в сад через заднюю дверь. В гостиной Лизетта играет первые ноты свадебного марша.
На улице холодно. Паутина голых веток вырисовывается на фоне белого неба. Мисс Ормонд откидывает голову и смотрит на небо, часто моргая. Затем, не глядя на меня, ступает на одну из тропинок и идет вперед. Я шагаю за ней. Подошвы ботинок скользят по мокрым от снега камням. Я нагоняю ее в круге из стриженых тисов; она стоит и смотрит на статую Купидона со снежной шапочкой на голове. Протянув руку в перчатке, касается его золоченой стрелы.
– Прости, – произносит она.
– Пустяки.
– Твоя мать…
– Я знаю.
Она поворачивается и смотрит мне в глаза. Хмурое выражение на ее лице сменяется чем-то другим.
– Ты ведь не хочешь на мне жениться?
Вокруг так тихо, что пар, вырывающийся из ее рта, принимает форму произнесенных ею слов.
– На другой я тоже жениться не хочу, – отвечаю я.
Она коротко и звонко смеется. Ее смех похож на птичью трель. Но через миг она снова серьезна. Сорвав листик с куста, выпускает его из рук, и тот падает на землю. Она поворачивается и ступает прочь по узкому коридору меж тисовых изгородей, ведущему к границе сада. Дойдя до запертой деревянной калитки, дергает за ручку.
– Атам что?
– Река. – За забором журчит шумный поток.
Ключ спрятан под вазой с орнаментом. Я достаю его, и холодный металл жалит пальцы. Торопливо вставив ключ в замок, я поворачиваю его, открываю калитку и подзываю мисс Ормонд. Мы стоим на илистом берегу, заросшем клочковатой травой; река закручивается водоворотом у корней деревьев и откалывает от заиндевевшего берега кусочки льда.
Выдохнув облачко пара, я смотрю, как оно растворяется в воздухе.
– А ты хочешь выйти за меня?
– Больше, чем за кого-либо еще. – Она искоса смотрит на меня.
– Что ж… хорошо.
Она шагает по высокой траве. Снег липнет к подолу ее платья. Сучковатая ива дрожит под натиском речного потока. Мисс Ормонд поворачивается ко мне лицом. Ее щеки и нос порозовели от мороза.
– Ты не любишь меня. Но я не возражаю.
– Я никогда…
– Я не возражаю. Но ты должен пообещать… что будешь добр ко мне.
– Разумеется.
Она прищуривается и подходит ближе. Я машинально отступаю назад, но мисс Ормонд хватает меня за руку, внезапно разгорячившись.
– Моя сестра вышла замуж три года назад. До замужества она была художницей, писала картины и собиралась… Неважно. Сейчас она никто. Ее супруг… Мать говорит, он очень заботлив – оплачивает ей джин, настойку опия и приглашает к ней переплетчика. – Я отшатываюсь и выдергиваю руку. – Переплетчик приходит к ним раз в месяц, – продолжает она. – Ты, верно, слышал о них. Они делают книги из человеческих воспоминаний.
– Я знаю, что такое переплет.
– Не хочу, чтобы со мной случилось то же, что с ней. Прошу, Люциан. Я видела, что ваша братия делает с теми, кто не похож на остальных. С теми, кто кажется досадной помехой. Пообещай мне…
– Я же сказал – разумеется.
Она моргает и отворачивается. Ветер шепчет в кронах деревьев и гонит мимо редкие снежинки. Ступая по высокой траве, она идет обратно к калитке. – Как холодно, правда? Хотелось бы мне знать, начнется ли снова снегопад.
Я откашливаюсь. Ледяной воздух обжигает легкие.
– Мисс Ормонд… Онорина… – Я впервые называю ее по имени.
– Пойдем лучше в дом. Иначе твоя мать сочтет меня грубиянкой.
Она открывает калитку и идет по тропинке впереди меня, придерживая юбки, хотя те уже насквозь промокли по подолу. Ее блестящие волосы цвета полированного дерева закручены в замысловатый узел. Шея у нее белая, тонкая и вся в маленьких родинках. Спина узкая, прямая. Она идет, не оглядываясь.
Я спешу за ней. Мы выходим на лужайку, и на пороге появляется Бетти; она делает торопливый книксен.
– Мистер Люциан?
– Да?
Онорина останавливается и ждет, пока Бетти освободит ей проход.
– К вам джентльмен с визитом.
– Он передал вам свою карточку?
– Нет. – Она колеблется. – Сказал, что вы его ждете.
– Если это портной из лавки Эсперанда, передайте, что серый меня устраивает.
– Это переплетчик, сэр. Тот, что приходил к Нелл.
Онорина поворачивается и смотрит на меня через плечо долгим оценивающим взглядом. Затем проходит мимо Бетти и скрывается в доме.
– Должно быть, он пришел к отцу, – замечаю я.
– Нет же, сэр. Он уточнил, что хочет видеть мистера Люциана Дарне. Сказать ему, что вас нет?
В глубине дома хлопает дверь. В окне гостиной я вижу Онорину; та садится и аккуратно расправляет намокшие юбки. Мать жестикулирует и улыбается. Наверняка опять говорит о нарядах. Лицо Онорины застыло и ничего не выражает. В окно она не смотрит.
– Нет, Бетти, спасибо. Пойду узнаю, что ему нужно.
– Он в Голубой гостиной, сэр. – Служанка отходит в сторону.
Лишь на полпути к гостиной я понимаю, как сильно бьется мое сердце. Остановившись перед зеркалом, смотрю на свое отражение поверх папоротниковых зарослей. Я вижу свое лицо, оправляю воротник и приглаживаю волосы. Но взгляд остается напряженным и встревоженным, и сколько бы я ни моргал, мне не удается от него избавиться.
В Голубой гостиной Эмметт Фармер разглядывает картину с речными нимфами. На нем плотные мешковатые штаны и коричневая рубаха без ворота. Волосы растрепаны, а не прилизаны, как в прошлый раз; он небрит. Услышав звук отворяемой двери, он оборачивается; лицо его бледно, как у речных нимф. Под глазами круги.