Трагическое происшествие вчерашним вечером привело к… секретарша, мисс Элизабет Бреттингэм, сообщила, что выживших нет… призывают обратить пристальное внимание на условия хранения легко воспламеняемых материалов…
Мне становится дурно.
Перед прилавком вырастает торговец, загораживая газету.
– Будете покупать или нет?
– Нет. Прошу прощения.
Я отхожу от прилавка. В любой момент из ратуши выйдет Генри. Но мне некуда бежать. Домой я пойти не могу. Стою на тротуаре, не в силах двинуться, словно под ногами у меня не мостовая, а зыбучие пески. Давай же, решай. Шевелись!
Ныряю в арку, ведущую в галерею. Здесь я по крайней мере под крышей. Отталкиваю человека, стоящего в проходе; тот протягивает руку и хватает меня за запястье. Я пытаюсь вырваться, но он крепко держит меня.
– У меня нет… – начинаю объяснять я.
– Решил сбежать? – спрашивает он.
Это Эмметт Фармер.
Я таращусь на него. Будь это галлюцинация, он бы выглядел, как в прошлый раз, когда я его видел, или, по крайней мере, был бы раскрасневшимся и смеялся, возможно, шатался от усталости, и воротник его рубашки был бы расстегнут. Но он одет иначе: в грубый теплый костюм. Взгляд его ясен и спокоен. На нем шерстяная шапка, а на плече мешок.
За спиной Эмметта останавливается омнибус. Продавец газет продолжает выкрикивать заголовки. У входа в галерею серебристым полукругом поблескивает замерзшая лужа.
– Что ты здесь делаешь?
Он это сказал или я? Неважно. Он по-прежнему держит меня за запястье мертвой хваткой.
Я откашливаюсь, иначе боюсь не узнать свой голос.
– Что ты здесь делаешь? – повторяю я.
– У нас свободная страна, – отвечает он, но выражение его лица не соответствует его дерзкому тону. – Хотел увидеть тебя. И ее. – Он колеблется. – Твою жену.
– Что ж, – я с трудом сдерживаю глупый болезненный смешок, – боюсь, ждать придется дольше, чем ты рассчитывал. – У меня не получается сдержаться. Нервный смешок вырывается непроизвольно, как кашель.
– Что происходит? Ты должен быть в ратуше. – Он кивает на соседнее здание.
– Я сбежал.
– Сбежал? Вот просто взял и сбежал? – Он на миг замолкает. Наверное, мы оба сейчас думаем об одном и том же: что я и от него сбежал. Но он не дает мне времени объясниться или извиниться, даже если бы мне было что сказать. – А как же мисс Ормонд?
– Не знаю.
Он прищуривается.
– Что случилось?
Я качаю головой. Перед глазами стоит ее раскрасневшееся лицо под взлетевшей на ветру вуалью. Она просила меня быть добрым к ней.
– Люциан, что ты делаешь?
– Я не могу на ней жениться. Она… она хороший человек и заслуживает лучшего.
Эмметт отпускает мою руку и отворачивается. В галерею забегают две девушки. Одна из них поскальзывается на мокром мраморе, и подруга ловит ее. Они смеются, и их смех похож на металлический лязг фабричных машин. Эмметт провожает их взглядом.
– Значит, мисс Ормонд стоит поблагодарить тебя за то, что ты бросил ее у алтаря?
– Этого я не говорил. – Я смотрю себе под ноги. Мне-то казалось, что Фармер должен понять меня. Кажется, моя рана начала кровоточить: я чувствую влагу, но кровь еще не пропитала перчатку насквозь. Распрямляю пальцы; лайковая кожа натягивается и с трудом отрывается от липкой ладони. – Просто это неправильно. Этот брак не принесет ничего хорошего ни ей, ни мне. Так ли важно, почему?
– А я? Мне тоже стоит тебя поблагодарить за то, что ты… Впрочем, неважно. – Я открываю рот, но он отворачивается. – Я же сказал – неважно.
Воцаряется тишина, нарушаемая лишь криками газетчика, торопливыми шагами и хрустом колес по полузамерзшей грязи. Мисс Ормонд ждет меня в ратуше. Кто-то наверняка отвел ее в сторонку. А Генри отправился на мои поиски, изо всех сил пытаясь скрыть отчаяние.
Фармер вздыхает, снимает шапку, вытирает лоб внутренней стороной кисти и снова надевает головной убор. Наконец он говорит:
– Ты правда хочешь сбежать?
– Кое-кто из гостей посмотрел на меня там, в ратуше. – Я чувствую кислый привкус во рту. Вкус металла. – Он читал мою книгу. Я понял это по его лицу. Он следил за мной. – Мне не хочется рассказывать Фармеру о лорде Лэтворти и о том, что случилось вчера вечером. Он молчит. На улице лопается ось; кто-то кричит, и ему отвечают еще громче. Я пожимаю плечами. – Вот и все.
– Кто-то из гостей посмотрел на тебя, и ты сбежал со свадьбы?
Я беспомощно тереблю перчатку.
– Да.
– Вот уж не думал, что ты такой храбрый.
– Такой храбрый, что бросил Онорину у алтаря…
Он склоняет голову, соглашаясь со мной. Порыв ветра проносится по галерее, разбрасывая мусор под ногами. Мне почему-то казалось, что стоит мне покинуть ратушу, и все изменится. Я прислоняюсь к стене и прихлебываю из карманной фляги. Протягиваю флягу Эмметту, но тот качает головой.
Смотрю на свои идеально отполированные ботинки, запачканные грязью и мокрым снегом.
– А ты что будешь делать?
– Я заложил кое-какие вещи своей старой хозяйки, – отвечает он. – И наскреб денег на поезд до Ньютона. Хочу попытаться устроиться в мастерскую там.
– В переплетную мастерскую? Но зачем?
Он делает глубокий вдох и поправляет лямку дорожного мешка.
– Я переплетчик, Люциан.
Я киваю. Он прав. Он владеет ремеслом. Он может зарабатывать на жизнь. Может даже разбогатеть, как де Хэвиленд. Почему бы и нет?
– Только жаль, что… – Эмметт переминается с ноги на ногу. – Прости меня.
– Не надо. – Опустошаю флягу, и последние капли обжигают горло.
– Я не могу здесь оставаться. Люциан.
Слышу ли я голос Генри в налетевшем порыве ветра или мне только кажется? Откидываю голову назад и разглядываю кованую решетку на потолке крытой галереи, запачканные сажей стеклышки замысловатой формы. Прямо над нами стекло пробито. Трещины расходятся в форме звезды.
– Что ж, тогда желаю тебе удачи.
– Да.
Я протягиваю руку.
– Спасибо, что попытался мне помочь.
– Да. – Он шумно сглатывает слюну и берет меня за руку. Мы оба в перчатках. На его пальце кольцо; оно впивается мне в ладонь. Рана болит. Когда Эмметт разжимает руку и делает шаг назад, боль не утихает, а поднимается выше, словно кто-то натягивает веревку. Веревка цепляется за мое сердце, и петля затягивается.
– Прощай, Эмметт.
Он кивает. И продолжает кивать. Я убираю флягу в карман. Я сильно замерз. Мимо пробегает ребенок: он катит рядом с собой обруч и заливается смехом. Чопорная гувернантка в траурном наряде ступает позади, отставая на несколько шагов.
Фармер не прощается. Он смотрит мне в глаза еще немного. Затем разворачивается и идет по галерее прочь от меня.
Я закрываю лицо рукой. Должно быть, со стороны кажется, будто я плачу. Но сейчас это уже неважно.
Надо было мне остаться в ратуше. Сейчас все бы уже закончилось.
Кожа под рубашкой чешется. Я натер ноги. Изо рта пахнет бренди. Я не завтракал, и алкоголь ударяет в голову. Я мог бы заложить часы, пойти в паб и напиться. А потом утопиться в реке. Но нет, конечно же я этого не сделаю. Я пойду домой. Когда я уходил из дома утром, цветочные гирлянды на лестнице уже пожухли, красные лепестки осыпались на пол. Пустые комнаты, мертвые цветы.
– Подожди. Подожди! – Кто-то бежит по галерее и окликает меня. Я открываю глаза. Калейдоскоп красок кружится перед глазами. Я моргаю. Это Фармер.
Он бросает свой мешок под ноги и хватает меня за плечи.
– Что ты сказал?
– Что? Когда?
– Ты сказал, что кто-то прочел твою книгу.
Я пытаюсь сбросить его руки, но он сильнее меня.
– Да. Лорд Лэтворти. И мне стало так…
– Значит, лорд Лэтворти. Лорд Лэтворти читал твою книгу. Ты уверен?
– Да.
Его глаза округляются, он смотрит сквозь меня. Кровь пульсирует в моих жилах.
– И он был там? На твоей свадьбе? Он сейчас там? – Эмметт указывает на ратушу.
– Да. А что?
Он ударяет себя по лбу.
– Какой же я дурак! Пойдем. Я знаю, где он живет.
Я не сразу понимаю, что он имеет в виду.
– Он читал мою книгу, но это вовсе не значит, что она у него.
– Я сам отвез ему коробки. Я должен был догадаться! – Он выдыхает, почти смеясь, и хватает меня за запястье. – Не спорь, Люциан. – Он бежит и тянет меня за собой, а я чуть не поскальзываюсь. – Пойдем. У нас мало времени.
XXVII
Двуколка высаживает нас у ворот особняка Лэтворти. Дом стоит примерно в миле от города. От дороги его отгораживает каменная стена, утыканная чугунными остриями. За воротами виден парк и дом на пригорке. На присыпанной снегом лужайке высятся облетевшие дубы. Массивные чугунные ворота украшены ковкой в виде листьев и плодов. На фоне черно-белого пейзажа они кажутся пародией на лето.
Мы останавливаемся. Внезапно меня охватывает паника. Мои карманы пусты: в них только фляга и часы. Но Фармер опережает меня и платит кучеру. Двуколка уезжает. Фармер ловит мой взгляд и, не говоря лишних слов, тянется в карман и протягивает мне монету – полкроны.
– Мне не нужны твои деньги.
Затем смеется, переворачивает ладонь, и монета падает в канаву. Застряв в полурастаявшем грязном сугробе, она лежит ребром вверх, почти невидимая. Я замечаю в Фармере перемену: даже когда он не улыбается, его глаза сияют. Но он ничего не говорит, лишь просит меня поторопиться.
– Какой у нас план? – спрашиваю я.
– Проникнуть в дом. Найти твою книгу. И выбраться оттуда, пока лорд Лэтворти не вернулся со свадьбы.
Быть может, Лэтворти уже на пути домой. Скоро ли он приедет? Я представляю, что сейчас творится в ратуше, и меня охватывает беспокойство. Скорее всего гости сейчас переглядываются исподтишка. Незаметно улыбаются. Женщины перешептываются, склонив головы; колышутся цветы и перья на шляпах. Расстроенный Генри возвращается ни с чем, и родственники устраивают военный совет. Мой отец совещается с Ормондами. Допустим, на это уйдет около двадцати минут; потом еще нужно будет объясниться с гостями. Если повезет, те разойдутся не сразу, а захотят обсудить новости. Посплетничать. Построить гипотезы. Позавтракать, раз стол уже накрыт. Ведь некоторые приехали издалека. Я пинаю ногой грязный сугроб, пока ботинок не обрастает снежной коркой.