– Не огорчайся. Меня должны перевести. И у тебя будет спокойная жизнь.
– Да, а куда? – Биньчик явно оживился.
– На Краковское, в надзор. Говорят, им нужен кто-нибудь проконтролировать следствия в Варшаве-Центральной. А то у нас результаты все хуже и хуже.
Биньчик молча выставил средний палец[46] и вышел. Шацкий ответил таким же жестом, но когда за Биньчиком закрылась дверь. Он взглянул на стоявшие на столе предметы, вытащил себя, то есть скоросшиватель, и положил его на подоконник.
– Время перемен, – сказал он вслух, продырявил сшивателем визитную карточку Гжельки и набрал ее номер. Она узнала его сразу, договорились на семнадцать часов в кафе Cava на углу Нового Света и улицы Фоксаль. Доставая акты разбойного нападения, Шацкий продолжал слышать ее низкий голос, говоривший о том, какая это милая неожиданность. И даже когда увидел приклеенную к первой странице карточку с надписью: «Сводка расходов – не забудь!», не перестал улыбаться.
В теории всегда все лучше. Например, пригласить девушку на кофе. Все так делают, разве нет? Однако Шацкий почувствовал себя человеком, у которого во время путешествия по бескрайней степи Казахстана внезапно разболелся зуб и который знает, что единственное спасение – визит к местному дантисту. Он слегка дрожал, хотя было не так уж холодно, в левом ухе у него шумело, ладони похолодели и стали влажными. Он был словно паяц в своем костюме и плаще, в то время как у всех вокруг – максимум ветровки, наброшенные на ти-шорты.
Вероятно, в городе что-то случилось, потому что в Аллеях стояла бесконечная очередь трамваев, а автомобили, едущие в сторону Праги, увязали в гигантской пробке. Он подумал, что Гжелька наверняка опоздает, потому что именно этой трассой ей нужно ехать на Новый Свет из редакции «Репы». Так даже лучше: тот, кто ждет, всегда в более выгодном положении. Пройдя мимо старой резиденции ПАП[47], он подождал зеленый светофор и перешел Аллеи. Взял листовки у нескольких студентов. Они были ему не нужны, но Вероника приучила его брать, чтобы помогать людям, работа которых не является ни легкой, ни хорошо оплачиваемой. На книжном магазине «Эмпика» висел плакат, объявляющий о премьере нового, уже третьего, выпуска игры «Splinter Cella». Одна из его любимых, он охотно снова воплотится в роль озлобленного и крутого Сэма Фишера.
Пройдя мимо легендарного кафе «Аматорская», он перебежал Новый Свет в неположенном месте и дошел до улицы Фоксаль. Пани редактор Моника Гжелька уже ждала в садике кафе. Заметив его, помахала рукой.
– Я вижу, что вы идете шаркающей походкой кавалериста, – начала она, когда он подошел к столику.
– Однако без плаща с кровавым подбоем, – подхватил он, подав ей руку в знак приветствия.
– Вы жестокий пятый прокуратор Центрального района?
– Пожалуйста, не бойтесь. Я думаю, варшавский люд предпочтет освободить красивую женщину вместо Вараввы. – Даже не верится, что он мог пальнуть такую чушь.
Она весело рассмеялась, a Шацкий криво улыбнулся, еще не оправившись от шока. А если бы она выбрала какой-нибудь другой роман? Такой, которого бы он не знал? Опозорился бы сразу. Он сел, стараясь произвести впечатление человека, уверенного в себе и слегка пресыщенного. Плащ повесил на спинку соседнего стула. Он смотрел на журналистку и размышлял, не было ли его вчерашнее мнение слишком суровым. В ней чувствовалась свежесть и энергия, добавлявшая обаяния. В блузке-рубашке, с черным камнем, украшающим декольте, девушка выглядела очаровательно. Хотелось сделать ей комплимент.
– Красивый галстук, – заметила Гжелька.
– Спасибо, – сказал он и подумал, что нужно ответить ей, сказав, как мило она выглядит в этой блузке, но промолчал. Ему показалось, что это могло прозвучать как «Эй, малышка, я хотел бы трахнуть тебя стоя».
Она заказала латте и каймаковый торт, а он попросил маленькую чашку черного кофе и на минуту задумался над выбором пирожного. Он охотно съел бы безе, но побоялся, что будет выглядеть как идиот, пытаясь отрезать кусочек, а безе начнет прыгать в разных направлениях и ему придется уделить большее внимание еде, чем разговору. Он взял сырник. Оригинален же ты, Теодор, мысленно обругал он себя. Закажи еще кофе-заливайку и пачку собеских, и из тебя получится прокурор Речи Посполитой во всей красе.
Она не спрашивала, зачем он ей позвонил, но он и так объяснил, что ему стыдно за вчерашнее поведение. Похвалил ее текст, на что она лишь скривилась: должна была понять, что это не чемпионат мира.
– Я слишком мало знала, – сказала она и пожала плечами.
Потом немного рассказала о работе. О том, что ее беспокоит, справится ли она, и что испытывает страх перед представителями полиции, прокуратуры и судов.
– Некоторые из них умеют быть нелюбезными, – вздохнула она в приливе искренности и покраснела.
В это время зазвонил его мобильник. Он взглянул на экран. «Котик» – то есть Вероника. Боже мой, возможно ли, чтобы у женщин был такой нюх? Ведь он звонил ей и сказал, что задержится. Звонил? Он уже не был в этом уверен. Выключил мобильник. Ничего не поделаешь, потом придется что-то соврать.
Гжелька спросила, есть ли новости в деле об убийстве на Лазенковской, и сразу предупредила, что спрашивает не по обязанности, а из любопытства. Ему захотелось открыть ей правду, но он счел, что это неосторожно.
– Есть, – сказал он, – но пока я не могу об этом говорить. Прошу меня простить.
Она кивнула.
– У меня для вас есть кое-что другое. Скажем так, подарок в качестве извинения.
– Я думала, кофе и есть подарок.
– Наоборот. Кофе в вашем обществе – подарок для меня. – Она смешно замигала ресницами, и Шацкий признал, что это очаровательно. – Я сейчас пишу обвинительный акт по делу об одном убийстве, на будущей неделе мы отправим его в суд. Дело интересное, и мне кажется, оно могло бы стать неплохим поводом для текста о домашнем насилии.
– А кто убил? Он или она?
– Она.
– Какие-нибудь подробности?
– Я предпочел бы сейчас о них не говорить. Не за столиком в кафе. Я передам вам обвинительный акт, там все написано. Потом мы сможем максимум еще раз поговорить, если у вас появятся вопросы. – Ему показалось, что это прозвучало так же безразлично, как он себе представлял, и что она не услышала в его голосе нотку надежды.
– А так можно? – удивилась она.
– Что можно?
– Отдать кому-нибудь обвинительный акт?
– Конечно, это публичный документ, составленный государственным служащим. С обвинительного акта начинается судебный процесс, а судебное разбирательство ведется явно, если только суд по каким-либо причинам не решит иначе.
Они поговорили еще с минутку о судебно-прокурорских процедурах. Шацкий был удивлен, что девушку это интересует. Для него это было тяжкое бюрократическое бремя, без пользы отнимавшее время. Хотя каждый прокурор должен иметь ассистента, занимающегося подобным вздором.
– А вы читаете детективы? – спросила она невзначай после того, как они заказали еще по рюмке вина и попросили пепельницу. Оказалось, девушка курит, и Шацкого обрадовало, что у него остались еще две сигареты.
Читает, а как же… Их вкусы частично расходились – он любил крутого Лихейна и Чендлера, она – играющих в условности Леона и Камиллери. Но в том, что касается книг Рэнкина и Манкелля, их взгляды полностью совпадали. Следующие полчаса они рассказывали друг другу приключения инспектора Ребуса[48]. Когда прокурор взглянул на часы, мысленно отругав себя за это, было почти семь. Она заметила его жест.
– Не знаю, как вам, а мне пора бежать, – сказала она.
Он кивнул. Задумался над тем, кто должен предложить перейти на ты. С одной стороны, она – женщина, с другой – он лет на десять старше. Глупая ситуация. Может, при следующей встрече само получится? Он полез в карман пиджака за визиткой, нацарапал на ней номер мобильника и передал ее девушке.
– Пожалуйста, не стесняйтесь и звоните, если у вас будут вопросы.
Она улыбнулась шельмовской улыбкой.
– Даже вечерами?
– Когда у вас будут вопросы, – повторил он с нажимом, думая одновременно о выключенном мобильнике и о том, что Вероника уже записала новости.
– Собственно, у меня есть один, приватный.
Он ободрил ее движением головы.
– Почему у вас такие белые волосы? – спросила она.
Да, это был приватный вопрос. Мог ли он сказать ей правду? О том, как Хеля получила заражение крови в три годика. Как она лежала еле живая в больнице на Некланьской: ее бледное до прозрачности, худенькое тельце было подключено к капельнице. Как они с Вероникой плакали в коридоре, прижавшись друг к другу, без сна и еды, в ожидании вердикта. Как ни один врач не обещал выздоровления. Как они долгими часами горячо молились, хотя оба были неверующими. Как он заснул против воли и проснулся, пораженный мыслью, что проспал момент смерти дочери и не попрощался с ней. Чуть живой он вбежал в зал, где лежала малышка. Она жила. Было семь утра, декабрь, за окном – черная ночь. Он посмотрел на свое отражение в зеркале и тихо вскрикнул: за одну ночь его волосы стали совершенно белыми.
– Гены, – соврал он. – Я поседел уже в лицее. Меня утешает то, что лучше быть седым, чем лысым. А вам нравится?
Она рассмеялась.
– Гм. Секси. Может, очень секси. До свиданья, пан прокурор!
У тебя три новых голосовых сообщения: «Привет, позвони мне». – «Какой смысл в мобильнике, если ты его отключаешь или не носишь с собой? Позвони, когда получишь сообщение». – «Привет, угадай, кто говорит. Если жив, купи по дороге булку и сигареты для меня, я забыла. Если нет, навести меня во сне и скажи, где лежит твой страховой полис».
Шацкий прослушал сообщения и засмеялся. В такие минуты он вспоминал, почему полюбил девушку, которая, единственная на свете, могла взглянуть на него с сочувствием, когда он изображал обезьяну на занятиях. Боже, сколько лет прошло! Десять после свадьбы, а вместе со знакомством? Четырнадцать. Больше, чем треть жизни. Почти половина. Даже не верится. В последнюю минуту перед закрытием, около девяти, он успел зайти в магазин за булкой и сигаретами. Продавщица – та же, что и десять лет назад, – улыбнулась ему. Странно, они ни разу не сказали друг другу ни слова, кроме тех, что обычно произносятся во время покупок. С минуту он чувствовал желание заговорить – столько лет пересекаться, но заплатил молча и вышел. Дома он попал в самое пекло.