– Двадцать второго июля[112]. Думаешь, случайно? Некоторые характерные черты этих убийств – способ связывания, важная дата – были как бы автографом красных убийц. Когда убили твоего Сосновского?
– Семнадцатого сентября[113].
– Вот видишь. Какие еще вопросы?
У Шацкого пересохло во рту. Он попросил стакан воды.
– Ты два раза повторил, что это случайность. Так действительно бывает?
– Да. К сожалению. Запомни, офицеры не ходили «на работу». Иногда через посредников нанимали обычных уголовников, чтобы не пачкать рук. А бандит есть бандит. То ли неправильно прочитал адрес, то ли квартиру перепутал, а то и офицеры не разобрались в деле и отправили не туда, куда нужно. У нас документированы такие случаи. Тем более потрясающе, что те, кто с ними сражался, а также их семьи, знали, чем рискуют. А эти не имели с ними ничего общего и жили себе спокойно. Но это также означает, что в тоталитарные времена никто не может жить спокойно. И что отказ от борьбы, попытка спрятать голову в песок никого не оправдает и не способна защитить.
Теодор Шацкий собирал в мыслях полученную информацию. Можно принять, что Сосновского убили эсбеки. Возможно, в связи с деятельностью родителей, о которой он не имел понятия. Дата его убийства была счастливой для Телята. Почему? Он замешан в этом убийстве? А может, эта смерть была ему выгодна? Прокурор спросил Венцеля.
– А где этот Теляк работал?
– Был директором полиграфической фирмы со звучным названием «Польграфэкс». Дела у него шли неплохо. Мы узнали, что он отложил кругленькую сумму и застрахован еще почти на столько же.
Венцель начал смеяться.
– А ты знаешь, кто собственник «Польграфэкса»? Шацкий не знал.
– Польские предприятия азартных игр. Они известны тем, что имеют почти монопольное право на организацию казино в Польше. А также тем, что ни один прокурор или налоговый инспектор не в состоянии влезть им в жопу. А еще тем, что там полным-полно функционеров. Если ты задумывался, был ли Теляк замешан в спецслужбы ПНР, перестань сомневаться. Наверняка был. Вопрос, замешан ли он в убийстве мальчика. И не из-за этого ли его впоследствии убили. Но тут я тебе не помогу. Могу попытаться проверить, был ли Теляк офицером СБ в восьмидесятые, но если он работал в «D», все наверняка вычищено.
– Уничтожено?
– Шутишь? Такие вещи не уничтожают. Документы лежат в сейфе какой-нибудь виллы в Константине[114].
Шацкий попросил разрешения закурить. Можно было только снаружи. Он вышел на узкий балкончик. Духота и полное безветрие, все казалось липким. Небо затягивали фиолетовые тучи, и он надеялся, что в конце концов разразится серьезная буря. Все с тоской ожидали этого. Шацкий почувствовал спокойствие. С каждой мыслью очередной элемент становился на свое место, в кубике Рубика два цвета уже сложены. Правда, много соединительных частей – лишь его предположения, а не улики, не говоря о доказательствах, но он чувствовал, что это дело не превратится в очередной NN на полке. Вспомнил, что ему нужно поговорить с Венцелем о чем-то еще.
– Обо мне расспрашивали, – сказал он, вернувшись на кушетку.
Венцель причмокнул.
– Это легко предвидеть. Я думаю, ты находился под наблюдением с того момента, когда они узнали, что ты будешь вести следствие. Теперь они хотят приблизиться, чтобы в случае чего мгновенно отреагировать.
– Много ли им известно?
– Лучше предположить, что все. Даже если ошибешься, то не слишком.
Шацкий покивал. Боже правый, он все еще не мог поверить, что это происходит на самом деле.
– А кто «они»? – спросил он.
– Хороший вопрос. Я много о них знаю, но все равно недостаточно. Ты читал «Досье Одессы» Форсайта[115]?
Он кивнул.
– Стало быть, знаешь, что «Одесса» – общество бывших членов СС, создавших после войны тайную организацию, чтобы поддерживать прежних товарищей по оружию. Деньги. Должности, бизнес, помощь скрывающимся, ложные следы, левые бумаги, новая внешность, иногда ликвидация тех, кто о многом догадывался. Или тех, кто чересчур стремился к раскрытию правды. И хотя я знаю, что аналогия здесь весьма далекая, у нас тоже есть своя – назовем ее «Одесба», функционирующая, вероятно, даже лучше, чем «Одесса». Нашим офицерам не пришлось удирать в Аргентину, на них никогда по-настоящему не охотились, а робкие попытки следствия пресекались в зародыше. Даже заказчиков убийства Попелушко не удалось посадить, не говоря о сотнях – кто знает, может, и тысячах, – менее громких дел. Подумать только: прекрасно организованная сеть, масса информации с крючками почти на каждого, доставаемые в нужный момент дела, большие деньги – как из прошлого, так и наезды на госимущество, и успешно проводимый уже шестнадцать лет бизнес. Знаешь, как называется такая организация?
– Мафия.
– Совершенно верно. Пожалуй, единственная мафия, которую можно сравнить с лучшими итальянскими образцами. Именно это – «они». Так что если ты хочешь до них добраться, сразу откажись от этой мысли. Утром ты об этом подумаешь, а вечером будешь плакать возле трупа своей дочери. Но поскольку без этого ты не сможешь раскрыть свое дело, отложи его на полку. Жизнь дороже.
– А ты?
– Я один из тех, кто занимается эсбековскими преступлениями. По правде говоря, окружение считает меня безумцем и трахнутым эсбекодавом. Никто не поддерживает, мои исследования игнорируются. Меня это не удивляет. ИНП – организация номер один в списке подвергнутых инфильтрации «Одесбы». Даже в большей степени, чем – при всем моем уважении – прокурорский надзор. Конечно, они знают обо всем, что я делаю, но считают меня неопасным. Кроме того, я смертельно болен, хотя по мне и незаметно: еще два года жизни, не больше. Я много знаю, но отдаю себе отчет в том, что при моей жизни это не будет опубликовано. Может, когда-нибудь потом, когда все они вымрут, какой-нибудь историк использует то, что я собрал.
– Ты преувеличиваешь, – сказал Шацкий. – Тут не Сицилия. Наверное, речь идет о нескольких типах, которые арендуют под чьим-то прикрытием бюро в Варшаве и там забавляются игрой в великих и страшных эсбеков, потому что утащили из картотеки несколько досье. Я буду делать свое дело.
Венцель криво улыбнулся.
– Преувеличиваю? Поправь меня, если я ошибаюсь: не взорвалась ли в восемьдесят девятом году некая бомба «K», в результате чего внезапно испарились все гребаные красные аппаратчики, солдафоны на советских поводках, эсбеки, персональные источники информации, секретные сотрудники и вообще вся тоталитарная голота? Вот что я тебе скажу: тебя подкупят либо запугают. Может, уже сегодня, как только узнают, что ты со мной разговаривал. Так, на всякий случай.
– Ты меня не знаешь.
– Я знаю тех, кто был до тебя. Таких же непоколебимых. Все говорили, что я их не знаю. С той поры я ничего не слышал ни о них, ни о делах, которые они вели. Я не имею к ним претензий. Просто жизнь такова, что когда лично у тебя есть возможность много получить либо много потерять, ты можешь изменить свое мнение.
На работе он начал с того, что договорился о встрече на следующий день с доктором Иеремиашем Врубелем. В голове появилась безумная мысль организовать следственный эксперимент, но чтобы его провести, нужно уточнить подробности с доктором. Забавно, но Врубель, так раздражавший его высокомерием и солеными шутками во время разговора, остался в его памяти симпатичным и достойным доверия человеком. Он охотно встретился бы с ним снова.
Потом он позвонил Кузнецову. Полицейский в виде исключения снял трубку, как всегда без восторга.
– Теоретически чуть-чуть, практически такой большой ноль, что в него можно было бы вложить все бабки, прокрученные командой Пискорского, в десятизлотовых купюрах, – ответил он на вопрос о прогрессе в расследовании прошлого Телята. – Мы нашли его коллег по лицею, которые помнят лишь, что такой был. Нашли коллег по университету, сообщивших ровно то же самое. Нашли коллег из Варшавского графического предприятия, куда Теляк попал после учебы. Большинство вообще его не помнит, только один мастер сказал, что он быстро учился и интересовался новыми технологиями. В то время это означало струйные принтеры, если я не ошибаюсь, впрочем, понятия не имею.
– Оставь в покое Телята, – сказал Шацкий после минутного колебания. – Мы ничего там не найдем. Похоже, мы роемся в прошлом не тех людей.
– Прекрасно, – Олег не скрывал огорчения. – Но если ты хочешь, чтобы мы искали теперь коллег по лицею еще кого-нибудь, найди себе другую районную комендатуру или обратись за помощью в KSP.
– Не сердись. Это мелочи. И, возможно, последние следственные действия в этом деле. Послушай, – понизил голос Шацкий и огляделся, нет ли кого в кабинете; ему вспомнились рассказы Подольского и Венцеля. – А впрочем, это не телефонный разговор. Нам нужно поговорить с глазу на глаз.
– О’кей, я и так собирался выйти на минутку, могу зайти на Кручую.
– Нет, это нехорошо. Давай встретимся на лестнице перед Министерством сельского хозяйства. Через четверть часа.
Кузнецов театрально вздохнул, уныло прошептал «хорошо» и положил трубку.
Шацкий потратил четверть часа, чтобы записать то, что услышал от Венцеля, и предаться собственным гипотезам.
Он задумался, чего конкретно хочет от Кузнецова и что, собственно, собирается ему предложить. Может, он рассуждает как параноик? Похоже на то. Конечно, он расскажет ему все, и вместе они обсудят, как действовать дальше. Они всегда так делали. Шацкий вырвал страничку из записной книжки и разделил ее на две части: на одной написал фамилии лиц, фигурирующих в деле, на другой – условно – людей, имеющих связь с убийством 1987 года. Можно ли их как-нибудь соединить? Или, исключая, возможно, Теляка, существуют какие-то связывающие их звенья? Теперь он был убежден, что звенья есть, по крайней мере одно. Но не исключал варианта, что это ложный след. Или что особа, связывающая обе истории, не будет той, о которой он думает. К счастью, у него была идея, как это проверить.