Ни один мускул не дрогнул на лице Кощея. Он стоял на ковре, высокий, худой, в вороненых латах. Лысую голову венчала черная корона. Лик казался мертвым, а глазницы полны были кипящим алым огнем.
Сойдя с ковра, он молча двинулся в ворота мимо выстроенных в почетном карауле дружинников. Длинный меч в серебряных ножнах концом чертил линию по земле.
Дойдя до жилой избы, гость поднял огненный взор и прочел надпись на свежевыкрашенной стене.
Наступила страшная тишина. Оборвалась музыка. Даже русалки в море почуяли неладное и умолкли.
– Ждали, стало быть, – негромко, хрипловато произнес Кощей. Каждое его тихое слово прокатилось по Детинцу и было услышано всеми. – И кто же предупредил? Яга, ты?
– Ну, я, – вынырнула из задних рядов старуха. – Уж больно любопытно было смотреть, как они тебя, Кощеюшка, до обморока уважают.
Яга держалась хоть и учтиво, но без подобострастия. Видно было, что говорит она не с грозным повелителем, а со старым приятелем – от которого, впрочем, могла и крепко схлопотать.
Не ответив ей, Кощей ровным шагом двинулся дальше. Проходя мимо крыльца гостевого терема, он носком блестящего сапога чуть тронул цветущий куст змееголовки. Куст послушно брякнулся в пыль.
Сзади кто-то негромко охнул. Кощей не обернулся. Его взгляд скользнул по увитой цветочными гирляндами катапульте. Василиса от волнения забыла дышать, но Кощей молча проследовал дальше. Дружина следовала за ним очень тихо, чуть ли не на цыпочках.
Над распахнутыми настежь дверями трапезной протянулась полоса белой материи с нарисованными на ней черными черепами, мечами, скрещенными костями, а также надписью, старательно выведенной: «Дорогой Кощея – в темное будущее!» (Василиса, которая вызнала уже все тайны острова Буяна, ухмыльнулась: была та нарядная ткань портянками, выстиранными, накрахмаленными и сшитыми вместе.)
Летел навстречу гостю дух аппетитный, наваристый. Здешние домовые, собравшись все втроем, всю ночь жарили, парили, варили да в горшках томили, а поутру на блюдах яства раскладывали. Хоть своего Кощея-батюшку принять, хоть заморских царей да королей – стыдно не будет!
У дверей Кощея встречали две русалки, Дунька да Манька, в чистых сарафанах, в венках из водорослей зеленых. Вдвоем они держали большущий поднос с хлебом-солью.
– А пожалуй, сокол ты наш, на пир, на весельице, – хором сказали русалки. – Хлеба-соли нашей отведай, медами да винами запей!
Кощей не бросил на русалок и взгляда. Его внимание устремлено было на небольшой хлипкий сарайчик возле трапезной. Неприметный такой сарайчик, скромный, да еще и бочкой заслоненный…
Не убыстряя шага, Кощей подошел к сарайчику, пинком отшвырнул бочку, вторым пинком вышиб дверь.
Всем взорам открылась странная штуковина, состоящая из витых трубок. Из штуковины капала в подставленную миску прозрачная жидкость.
Рядом со штуковиной сидел Баюн и грыз окорок. Увидав воина в черных доспехах, кот поперхнулся, выронил окорок и заголосил:
Уж чья слава-то на весь белый свет гремит?
Уж кого боятся вороги поганые?
То Кощей, орел наш грозный, ро́дный батюшка…
– Цыц, – тихо сказал Кощей, и кот заткнулся посреди фразы.
Кощей повел огненным оком на трубки и капающую из них жидкость:
– Это что?
Тут же пред начальственным взором возник лобастый, с умными глазами богатырь. (Василиса знала уже, что это Второй.) Вытянулся в струнку, браво доложил:
– Так что, Кощей-батюшка, новое оружие разрабатываем. На страх супостату. Пока не работает в полную силу, потому и не доложили.
Кощей протянул руку. Закатившаяся в угол серебряная чарка взлетела на воздух, зачерпнула из миски прозрачную влагу, подлетела к Кощею и легла в ладонь. Гость опрокинул чарку в рот. Губы его тронула… нет, не улыбка, лишь намек на улыбку. Он сказал серьезно, без гнева:
– Правильное оружие. Любой ворог поляжет.
Тем бы все и обошлось. Но тут раздался пронзительный визг. На глазах у всех сквозь бревенчатую стену проскочила большая чумазая свинья, с визгом заметалась по двору и юркнула за ворота.
И рассыпался-развеялся морок колдовской. Исчезла стена из стволов дубовых. Открылись – до дальнего ивняка – курятники, свинарники да огороды, обнесенные плетнями.
Все замерли. И в мертвой тишине громом прозвучали сорвавшиеся с уст Первого слова. От потрясения помянул богатырь и свинью, и Ягу, и Кощея, и их дедов-прадедов, и сплел их промеж собою в связи противоестественной.
Все взоры сошлись на несчастном Первом, и сильнее всего жег огненный взгляд Кощея.
Но тут вперед шагнул Черномор, заслонил друга:
– Я тут воевода, с меня и спрос. Твой, Кощей, меч – моя голова с плеч!
– Казнить надобно, – кивнул Кощей. – Да только не за морок наведенный, не за хитрость. Что ж за воевода, ежели он прост, как валенок? Казнить надобно за непредусмотрительность. Что ж ты не проверил, чтоб те свинарники-коровники заперты были?
Не дрогнул Черномор, взора не опустил. Так и смотрел, как рука в черной латной перчатке легла на рукоять меча.
Но тут вмешалась Яга:
– Что до свинарников-коровников, так я поутру все сама заперла – и в том ручаться могу.
Вот тут Кощей впервые изумился. У него даже голос по-человечески прозвучал:
– Да неужто ты, старая, выручая другого, на кару идешь?
– Вот еще! Никто от меня такого не дождется. А только любопытно мне в этом деле разобраться. А тебе, Кощей, не хотелось бы узнать, кто это задумал воеводу погубить? Дружина – она единством сильна. Сегодня воеводу подвел – завтра ворогу ворота отопрет.
– Твоя правда, – чуть помедлив, кивнул Кощей. – Ищи.
Пошла Яга вдоль строя, по-звериному принюхиваясь к каждому богатырю. И казалось замершим воинам, что рядом не старуха, а вставшая на задние лапы волчица, злобная и свирепая.
Остановилась возле Тридцать Третьего, побледневшего так, что остались на лице только огромные глаза да веснушки. Спросила сухо:
– Почему это от тебя, витязь, свинарником пахнет?
Дружина шарахнулась в стороны от Тридцать Третьего. А тот заверещал отчаянно:
– Кощей-батюшка, я ж для тебя старался!.. Я же козни воеводы разоблачить хотел!..
– Кто таков? – лязгнул голос Кощея.
– Лучезар-королевич я! Марьи Моревны двоюродный братец!
– Тот самый двоюродный братец, – уточнила Яга, – который прошлым летом с Марьей Моревной в саду в горелки играл да под рябиною целовался!
Яга еще и речь не закончила, а рука в черной латной перчатке уже поднялась в повелительном жесте. Сверкнула молния. Запахло, как после грозы. Дружина разом охнула.
Вместо Тридцать Третьего стоял среди толпы крупный подсвинок с рыжей щетиной. Огляделся, заметался, завизжал пронзительно…
– Вот теперь можно и за пир, – ровно сказал Кощей. Повернулся, пошел к трапезной. Все молча двинулись следом.
Василиса оглянулась на поросенка, в панике носившегося по двору. Тронула Ягу за руку, спросила тихо:
– Бабушка, неужто королевичу до конца дней своих в свиной шкуре ходить?
Яга остановилась, тоже глянула на того, кого недавно называли Тридцать Третьим богатырем. Ответила так же тихо:
– Раз не убил его Кощей на месте – стало быть, все-таки не хочет с Марьей Моревной из-за поганца ссориться. Вот уедет Кощей – я выжду как следует. Пусть Лучезар поймет, что без защиты остался. Потом-то, внучка, я поросенка снова молодцем оборочу. Но пока пускай похрюкает, про свининку копченую подумает, про ножи холостильные. Ему полезно…
Василиса заухмылялась. Обернулась на подсвинка и чисто, звонко запела:
Кипят котлы чугунные,
Звенят ножи булатные,
Хотим свинью зарезати…
Подсвинок завизжал так, что сорвал голос, и улепетнул в сторону свинарника.
Яга тронула девочку за плечо:
– Пойдем, внучка. Вон леший с лешачатами на балалайках плясовую завели. Эх, не удержусь я, старая, в пляс пущусь!
Старая женщина худого не присоветует
– Эй, хозяева! Открывай, живо! К вам прохожий-проезжий человек с добром да лаской явился! Вот сейчас избушку по бревнышку как раскатаю!
– Да открываю, открываю… И что тут за буян чудесит? Кто на старуху с угрозами попер? Лежала бабушка на печи, никого не трогала… Ты, орясина, еще лбом в дверь постучи! Только шлем сними, чтоб звонче стучалось! Садись, добрый молодец, на своего борзого коня и скачи, куда скакал, а меня не беспокой!
– Ты, старая, не шуми. К тебе гость пришел. Ты его накорми-напои, в баньке попарь, спать уложи, а потом расспрашивай.
– Да за каким лешим мне тебя расспрашивать? Нужен ты мне, как зайцу коромысло!
– Тогда без расспросов накорми-напои и все прочее. А не то как шмякну тебя о крыльцо – мокрое место останется!
– А… ага, поняла… Заходи в горницу, гостюшка желанный, долгожданный! Васена-а! Растопи-ка баньку!
– Это кто ж такова? Внучка твоя?
– Василиса-то? Нет, приемыш, ученица… А покуда банька топится, ты чарочку выпьешь, моченым яблочком закусишь. А после баньки и поужинаешь… И куда же тебя, гость дорогой, несло мимо моей избушки?
– Кощея воевать еду!
– Ах ты! Ох ты! Верно я, старая, догадалась! Как глянула в оконце, так Васене и сказала: а вон тот бравый богатырь Кощея воевать едет! Ишь, каков – кровь с молоком! Широк размах в молодецких плечах!.. Ты пей-пей, нет отваги без браги… И говорю я Васене: вот про кого вскорости будут по дорогам гусляры песни петь!
– А ты, бабушка, знаешь дорогу до Черного замка?
– Да тут любая сорока укажет. Прямо пойдешь – в Пиявочье болото упрешься. Путь через него есть, вроде как даже вешки стояли… если до сих пор никто не повытаскивал… Да ты не робей, иди напрямик!
– А в обход дорога есть? Чтоб не через болото?
– Как дороге не быть! Налево пойдешь – мимо пещеры пойдешь, где Змей Горыныч жил, покуда не сдох… или не сдох, по сей день проживает? Ой, стара стала, путаюсь… а направо пойдешь, там горы будут. Ты держи по тропочке налево, через карниз над пропастью… дальше мостик будет, хороший такой, а что трухлявый вроде, так то одна видимость… Иди, не бойся, старая женщина худого не присоветует!