– С четырех сторон соберу ворон, – злобно выдохнула она и взмахнула рукой.
С потолка посыпались сухие осенние листья. Они падали, но не достигали пола – на лету превращались в серых железноклювых ворон. Птицы яростно набросились на Чужанина.
– Не на полдень, не на полночь, не на всход, не на закат, а на мясо кровавое, – бормотала старуха, не сводя глаз со своего врага, – на кости белые, на потроха сизые…
Ни князь, ни дружинники не шевельнулись, чтобы помочь Чужанину. А тот не кричал, не пытался закрыть руками лицо, не берег себя. Ловко хватал он ворон на лету за крылья и лапы – и разрывал пополам. Разорванные птицы вновь превращались в сухие листья и падали к его ногам. Вороны нападали всей стаей, клювы метко били в лицо, в глаза, но чужой колдун продолжал без единого звука рвать их одну за другой.
Наконец карканье утихло, пол в трапезной был засыпан палой листвой. На Чужанина было страшно смотреть: один глаз выбит, лицо изодрано когтями в лохмотья, кровь бежала по груди и по шее, пятнала одежду. Но чародей даже не поднял к лицу пальцев, чтобы ощупать раны. И голос его, без тени боли, был тверд, даже полон радостного, злого азарта:
– Это была хорошая драка. Представляю, как сильна ты у себя в чаще. Но не тебе спорить со жрецом безымянного бога.
– Хвастать – не косить, спина не болит, – откликнулась неукротимая старуха. – Чего стоит бог, если ему даже свое имя назвать стыдно?
– Не тебе о том судить, жалкая лесная ведьма. Ты показала все, что могла. И теперь умрешь…
– Я только начала, – перебила его старуха. – И не тебя мне бояться! В пустой бочке звону много… Ты пришлый, а я стою на своей земле!
– Что? – впервые растерялся Чужанин. – Опомнись, старая! Ты же не княгиня, ты чужая в Град-Столице!
– Умеешь, сопляк, различать правду и ложь? – гневно прищурилась старуха. – Так слушай: я – стою – на своей – земле!
– Ты говоришь правду… – так же растерянно пробормотал Чужанин. Но опомнился и яростно крикнул: – И на своей земле сейчас сдохнешь!
Не было в его голосе прежней радости боя, даже взвизгнул колдун на крике. Но жест, которым он выбросил обе руки перед собой, был жестким и твердым. Выросли на его пальцах кривые когти, сверкнули алмазным блеском. Вытянулись руки, как две змеи, и через всю трапезную потянулись к старухе.
Дружинники сами не заметили, как сползли под стол. Один князь сидел, точно мертвый, с отвисшей челюстью и серым лицом. Видать, не было у Горимира сил двинуться с места.
Чародейка спокойно вскинула перед собой обе ладони, словно преграду поставила, и сказала негромко, с насмешкой в голосе:
– Не из всякой тучи гром, а и грянет, так не по нам!
Выглядывающие из-под стола дружинники с ужасом увидели, как длинные руки колдуна вдруг изогнулись, повернулись когтями к своему хозяину, вонзились ему в грудь и живот.
Два страшных рывка встряхнули откинувшегося к стене колдуна. Левая рука – его собственная рука! – распорола брюхо и глубоко ушла в ворох кишок, а правая вырвала наружу сердце. Мертвым комком лежало оно на когтистой ладони, не билось посмертно, не выталкивало из себя кровь, словно вынуто было из груди давно остывшего мертвеца. Чужанин глядел на собственное сердце единственным уцелевшим глазом, словно пытаясь понять: что это держит он в руке?
– Кукла, да? – прищурилась старая чародейка. – Я так и думала… Эй, холоп безымянного хозяина! Надоело мне на твою личину глядеть. Сыми ее, дай нам на твое лицо полюбоваться!
– Быть по сему! – гаркнул по трапезной страшный, чудовищный, нечеловеческий голос. И содрогнулись от этого жуткого возгласа все, кто забились в углы да под стол.
Полезла клочьями кожа с головы Чужанина, обнажилось мясо, на котором пронзительно сверкал единственный глаз. Потом мясо лохмотьями стало отваливаться с костей. Череп пошел трещинами, словно яйцо, из которого пробивался наружу чудовищный птенец. Брызнули осколки во все стороны, и подняла над плечами бывшего человека голову змея. Огляделась, высунула раздвоенный язык – и принялась кольцами выбираться наружу. Тело осело на пол ворохом, словно сброшенная одежда. А змея, кольцо за кольцом, выползла наружу – и метнулась к старухе.
Колдунья вскинула наперерез клюку, махнула по змее, сбила удар. Тварь, целившая в лицо, упала к ногам. Но, видно, запоздала старуха, ударила неточно. Змея вскинула голову, вцепилась противнику в ногу повыше сапога. И тут же клюка обрушилась на голову ползучей гадины, прижала ее к полу.
Чужанин был повержен – но в голосе, загремевшем по трапезной, звучало ликование победителя:
– Если б ты слышала наши преданья, карга, то знала бы, что от моего яда нет излечения. Я выиграл бой! Сдохни!
– Если б ты слышал наши сказки, – азартно откликнулась старая ведьма, – то знал бы, что у меня костяная нога. Нашел, дурень, куда кусать! Сам сдохни!
Люто, безнадежно завыл чародей. Змея превратилась в полосы пламени, полосы эти свились в огненный жгут, взвились над полом и улетели в оконце, сверкнув на темном ночном небе.
Старуха деловито оглядела свою клюку, убедилась, что та не обгорела, и неспешно подошла к длинному столу. Никто уже не сидел на скамьях, кроме князя: дружинники растянулись на полу, пытаясь вжаться в доски, а князь боялся пошевелиться.
Колдунья оглядела стол с перевернутыми блюдами, рассыпанными яствами и разлитым вином. Хмыкнула насмешливо:
– Какие гости, такой и пир… – И позвала строго: – Эй, Василиса!
Девочка еще в начале поединка тоже юркнула под стол и наблюдала бой оттуда – бледная, с горящими глазами. Сейчас она вынырнула из-под стола и бросилась к бабушке. Обхватила обеими руками, прижалась лицом к волчьему меху кацавейки. Наверное, расплакалась бы. Но колдунья оттолкнула ученицу, ворчливо приказала:
– Не вздумай слезы лить, ты не дождь осенний. – И добавила, чуть смягчившись. – Умница, что догадалась спрятаться. Кабы он тебя в заложницы взял и тобою прикрывался, было бы труднее его одолеть.
– Бабушка, а злодей не вернется? – совладала с собою Василиса.
– Чего ему возвращаться? Улетел искать тех, с кем легче управиться. – Старуха глянула на лицо девочки, на почерневшую скулу, на распухшие губы – и спросила спокойно, чуть насмешливо: – А и кто ж тебе такую красу несказанную на лице навел?
– Князь Горимир Вышатич, – с удовольствием наябедничала девочка. И даже рукой указала на князя, чтоб уж точно ошибки не вышло. Потому как Горимир Вышатич сейчас вид имел совсем не княжеский.
– Князь, да? – кошкой промурлыкала старуха. Хлопнула в ладоши – и рухнул набок длинный стол со всеми блюдами да кувшинами, раскатились по полу груды пирогов, разлилась ручьями медовуха. И открылась залегшая на полу дружина.
А князь только сейчас очнулся от творившегося вокруг кошмара – и понял, что попал в беду. И заступиться некому. Вскочил на ноги, дернулся бежать, забыв, что сзади стена. Завизжал по-поросячьи, штаны намокли…
И тут поднялся на ноги один из дружинников, совсем молодой рыжий парень. Встал с мечом в руке, заслонил собою князя. В зеленых глазах плескалось отчаянье. Сказал, заикаясь:
– Н-не убивай князя! Д-добром прошу, Яга Велесовна, уйди п-по-хорошему!
– Родня он тебе, что заботишься о нем? – цепко глянула старуха в лицо парня, побледневшее так, что одни веснушки остались да пронзительная зелень глаз.
– Н-нет… я п-присягу давал… к-клялся защищать…
Василиса пискнула из-под бабкиного локтя:
– Бабулечка, не убивай добра молодца!
Старуха даже взгляда не бросила на приемную внучку. Продолжала в упор разглядывать парня:
– И кто ж ты таков, защитник?
Мало кто прямо ответил бы Яге на этот вопрос. Опасно называть чужому, да еще и недоброму человеку свое имя. В другое время и молодой дружинник огрызнулся бы: «Как вчера звали, так и сегодня зовут!» Но сейчас был не тот случай, чтоб огрызаться. Парень ответил обреченно и честно:
– Имя – Найд-дён, п-прозвали Заикой…
– Вот как! Стало быть, не от страха заикаешься, а всегда так?
– Д-да…
– Что ж. Ты меня уважил, по имени-отчеству повеличал. За это исполню твою просьбу. Князя не убью. А наказать – накажу, здесь нужна не ласка, а таска, и тут ты со своим мечишком не защита. Подвинь-ка плечо, я взгляну на князюшку нашего…
Найдён зябко передернулся, но не отошел. Впрочем, парнишка был ниже рослого князя, и серое, как у мертвеца, лицо Горимира возвышалось над его плечом.
Яга жестко посмотрела в перепуганные глаза:
– Что ж, свет наш ясный, Горимир Вышатич, хотела я тебя по стене размазать али на веки вечные в вонючего козла превратить. Потому как козел ты и есть. Но заступился за тебя твой дружинник. Не тебя – его уважу. Вот только хочу я, чтоб ты этот вечер до погребального костра своего помнил. А память у тебя куриная, завтра все забудешь и сызнова начнешь ядом плеваться не хуже своего дружка чешуйчатого… Потому оставлю я тебе зарубочку на память. Возьму у твоего дружинника заиканье да тебе передам.
Князь всхлипнул в ужасе.
– И еще запомни, сокол ты наш, Горимир Вышатич: ежели будешь родимой землей торговать – тебя в нее заживо зароют. Понял меня?
Князь судорожно кивнул.
– Али я, старая, оглохла, что ответа не слышу? – строго спросила Яга. – Понял али нет?
– П-п-понял, – с трудом выдавил из себя князь.
Яга молча взяла Василису за руку и пошла прочь.
Найдён с мечом пошел следом – видать, боялся, что старая колдунья все-таки вернется и перебьет всех, кто остался в трапезной.
Выйдя за порог, Яга остановилась и негромко, задумчиво сказала Найдёну:
– Князю ты, молодец, сослужил добрую службу, а себе – дурную.
– Почему? – спросил парень хмуро. Он заговорил без заикания, но от волнения даже не заметил этого.
– Князь струхнул на глазах у дружины, а ты показал себя героем. И его, труса, спас. Думаешь, он тебе это забудет?
Найдён угрюмо промолчал.
– Убить он тебя не убьет, – продолжала Яга рассудительно. – Всякий князь силен своей дружиной. Без дружины он не князь, а таракан запечный. А ежели будет своим дружинникам головы с плеч без вины сносить – кто ему служить захочет? Думаю, станет он придумывать для тебя поручения, одно заковыристее другого. Такие, чтоб ты пошел исполнять – да погиб али опозорился. Коли придется совсем туго, приходи тогда в Чернолесье. Еже