ли сумеешь меня отыскать, поразмыслю над твоей бедой. Может, и совет умный дам.
– Спасибо тебе, Яга Велесовна! – поклонился парень в пояс старой женщине.
– Приходи, богатырь, – негромко, душевно сказала Василиса. – Мы с бабушкой тебя хорошо встретим. Блинов напечем, в баньке попарим…
– … и не съедим, – насмешливо закончила за нее Яга. – Пойдем, егоза. Мала ты еще парней завлекать.
Как вышли Яга и Василиса из Град-Столицы ночью, когда городские ворота были заперты? Про то наутро рассказал ошарашенным стражникам старый нищий, устроившийся на ночлег в канаве неподалеку от ворот. Он и видел, как подошли к воротам старуха с девочкой. Старуха коснулась ворот каким-то стебельком, пробормотала что-то неразборчиво – запоры упали, ворота распахнулись.
– Разрыв-трава то была, чем хошь поклянусь, – уверял стражников бывалый нищий. – Разрыв-трава любой замок откроет!
В другой день он получил бы от стражников по шее, чтоб впредь не врал. Но этим утром город полнился самыми невероятными слухами, так что стражники только руками развели…
Но это завтра, а пока луна бросала полотна света под ноги двум путницам, бредущим через луг. Луне было страшно, но она не рисковала укрыться в тучах, светила исправно.
Василиса уже скинула пережитый ужас, весело щебетала, только что не приплясывала. Яга шла медленно, ступала тяжело – видно, тяжело дался ей бой с чужеземным колдуном.
Вдруг девочка остановилась, вспомнив что-то непонятное.
– Ой, бабушка! Этот… которого ты побила… он же умеет отличать правду от вранья! А ты ему сказала, что стоишь на своей земле!
– Сказала. И он поверил. В этот момент я и выиграла бой. Не тогда, когда клюкой его прижала, а когда он дрогнул! Запомни, Васенка, на всю жизнь: если собьешь врага с толку – в тот миг и победишь!
– Но ты же солгала, бабушка! Ты в Град-Столице не хозяйка!
Даже в лунном свете можно было разглядеть ухмылку Яги – молодую, торжествующую ухмылочку.
– И это, Васена, запомни, пригодится: лучше всего врать правдой.
Старуха чуть приподняла подол, покачала носком здоровенного мужского сапога:
– Я на нашей поляне землицы нарыла, в сапоги насыпала. А потом на босу ногу эти сапоги натянула. Так что в трапезной я стояла перед князем и колдуном на своей земле, и было то правдой истинной! Полные сапоги своей землицы!
– Ой! Да разве же земля в сапогах помогает чары плести?
– Помогает, не помогает – откуда мне знать? Главное, враг поверил да испугался… О, вот и брод. Тебе, Васенушка, глубоко тут будет, лезь ко мне на закорки. А за рекой нам уже никто не страшен. Там мы уже дома. На своей земле.
Молодо-зелено
– Здравствуй, бабуля! По здорову ли живешь-поживаешь?
– Внучок! Родненький! Вспомнил, пришел навестить! Да что стоишь у крыльца?
– А чего твоя избушка от меня пятится?
– Ты ж ее прошлый раз пнул так, что долго на левую ногу хромала.
– Она тогда первая пинаться начала! Тпррру, проклятая, стой!.. Ну, то-то же!
– Ва-анька! Пусти меня, старую! Поставь сейчас же на крыльцо! Уронишь, орясина!
– Не уроню! Соскучился я по тебе, бабуля!
– Ну да, ну да, соскучился! Чай, живешь в далекой дали, за железными горами, за огненными реками!.. Поле да лесок тебе лень пройти, чтоб навестить бабушку.
– Не ворчи, бабуля, пришел же.
– А пришел, так в горницу заходи, на лавку садись. Сейчас блинков настряпаю… А чего ты – с мешком? Али подарок мне принес?
– Не-е… это… ну… припасы тут на дорогу маманя собрала. Ухожу я, бабуля. Проститься завернул.
– Ухо-одишь? Да что же это деется?! Далеко ли? Надолго ли?
– Как дорога ляжет. Пойду дела молодецкого искать, силушку свою пытать.
– А то здесь тебе дела молодецкого не найдется? Некому рыло начистить?
– Да начистить-то нашлось бы кому. Но мне и подраться в охотку не удается. И все из-за тебя, бабуля!
– Ох ты! Еще я и виновата, что дитё из дому собралось на четыре стороны!
– Надоело мне, бабуля, за спиной шепотки слушать: «Ивана не замай, он самой Яге внук!» Уйду в земли чужедальние, где о тебе никто слыхом не слыхивал!
– Ишь ты! Есть, стало быть, такие земли? Это я опростоволосилась, сплоховала. Коль туда добредешь, пошли мне весточку. Сяду в ступу, прилечу – будут меня и там знать!.. И кого ж ты воевать собрался?
– Для начала Тугарина Змеича заломаю. Он повадился к нашей деревне летать, коров таскает. Недоглядишь – и девок воровать начнет.
– А-а, эти-то края недальние. Чай, не земли басурманские.
– А рядом, за рекой Смородиной, на Брынском тракте Соловей-Разбойник засел. Заодно его с тракта и выбью.
– Ловко придумал, Иван-богатырь! Одной шапкой двух птиц сбить хочешь?
– Ну да! А нечего свистеть на прохожих-проезжих!
– Ай да внучок! Ай да молодец! А вот не замай наших! И не знаем, которые тут наши, а все равно не замай!
– Бабуля, ты что, смеешься надо мною?
– А ты только сейчас заметил? Ой, дурень ты, дурень! На Тугарина попер! Да с Тугарином даже сосед мой, Горыныч, тягаться не стал, миром округу поделили. И Соловей-Разбойник не единым свистом силен. Он на дубу сидит – под ним дуб гнется! У него железная палица в сто пудов. Как свистнет ею – мокрое место от тебя оставит! Эх, молодо-зелено! Мало тебя отец с матерью за уши драли!
– Они, бабуля, до моих ушей уже не дотягиваются.
– Оно и видно… Да нешто, внучок, все же пойдешь на верную погибель?
– Еще поглядим, чья погибель будет. Пойду, бабуля, и не проси.
– Не стану просить. Знаю: наше в тебе упрямство, семейное. Тебя уму-разуму учить – что лес боронить, что реку в хомут запрягать, что ежа против иголок гладить. Весь в меня, аж глядеть тошно… Смотри-ка, за разговорами и блины поспели. Ешь, касатик, да спать ложись. Утро вечера мудренее. Завтра тебя в путь провожу.
(В ту же ночь.)
– Ты катись-катись, яблочко, по серебряному блюдечку. Покажи ты мне пещеру Тугарина!.. Здравствуй, Тугарин свет Змеевич. Каково живется?.. Ну, что глаза вытаращил? Яги не признал?.. Ой-ой, какими словесами погаными меня, старую, честишь! Ну, были у нас споры-раздоры. Ну, сыпанула я кой-чего на козью шерсть, а ты потом ту козу унес, сожрал и брюхом маялся. Меж добрыми соседями и не такое случается. Зато сейчас докажу, что на тебя зла не держу. Хочу тебя, летучий ты наш, предупредить о беде. Идет на тебя страшный враг, могучий богатырь Иван Крестьянский Сын… Что-о? Это каких «таких» ты десятками едал? Иван Крестьянский Сын так силен, что намотает твой хвост на кулак, над головой раскрутит и забросит в землю Шемаханскую!.. Кто врет? Я вру?! Ну… может, малость и привираю. А вот правда чистая: уговорился Иван с твоим соседом, Соловьем Разбойником, что вдвоем тебя бить будут. Справишься с двоими сразу, а?.. Что-что?.. Мое какое дело? Да никакого! Я тебе даже советов давать не буду, да и на что тебе, чудищу грозному, бабьи советы? Я-то с врагами врозь бы силой мерилась: сначала Соловья бы пришибла, потом Ивана. А как ты поступишь – не знаю… Ну, прощай, сосед, мне почивать пора…
– Ты катись-катись, яблочко, по серебряному блюдечку. Покажи ты мне избу Соловья-Разбойника… Здравствуй, Соловей Одихмантьевич… Ох! И за что ж ты меня, старушку, такими словами кроешь? Даже блюдце серебряное застеснялось, зарделось! Все забыть не можешь, как я, в ступе пролетая, ненароком обронила на тебя жбан дубовый? Так ведь и на старуху бывает проруха, жбан мне по сей день жалко… Да погоди ругаться, ты меня послушай. За ту малую обиду я большую службу сослужу, о беде предупрежу. Идет на тебя богатырь, каких ты и не видывал. Зовут Иваном Крестьянским Сыном… Что-о? Это кто тебе «лапоть»? Да когда Иван идет, под ним земля гудит! Он твою палицу отберет да об тебя расколошматит! А хуже всего, что в соратники он позвал Тугарина Змеевича. Хотят вдвоем тебя одолеть. Ты богатырь великий, тебе, может, в охотку будет с двоими силачами тягаться. Я-то баба старая, я бы с ними порознь дралась. Сначала – с Тугарином, потом – с Иваном… Ладно, сам думай, мне недосуг! Прощай!
(Наутро.)
– Я тебе в мешок еще пирожков положила…
– Бабуль, да там и без того еды…
– Не спорь с бабушкой. И рубах теплых три пары…
– Бабуль, да лето же!
– А ночами холодно. Да, вот еще. Пойдешь через земли царя Гороха – зайди к нему во дворец, поклонись учтиво да молви: сказывала бабушка моя, Яга Велесовна, что есть у тебя в сокровищнице добрый меч-кладенец, так не одолжишь ли, царь-батюшка, для дела богатырского? А ежели царь ответит, что нету у него такого меча, то скажи: мол, бабушка, видно, стара стала, забывать начала, где у кого что лежит. На днях, мол, наведается, сама посмотрит… Ну, ступай!
(Три дня спустя.)
– Здравствуй, Ворон Воронович! Дождалась я тебя! Залетай, свет мой, в избу да рассказывай, не томи!
– Кар-р! Все сталось, как ты говорила! Сошлись Тугарин и Соловей на берегу Смородины. Бились день да ночь, к утру изнемогать стали, еле на ногах держались. А тут и твой Ивашка подоспел. Сказал: «Али добить вас, чтоб не мучились?» Отсек обоим головы кладенцом да прочь пошел.
– Ох… отлегло от сердца! Спасибо, Ворон Воронович! Теперь в деревню дам знать, чтоб героя с победой встречали!
– Герой вернется не скоро.
– Что еще случилось-то?
– Он у Тугарина и Соловья сокровища выгреб. Как услыхал про то Горох, так и предложил ему в жены царевну Настасью. Скоро честным пирком да за свадебку!
– Что-о?! Ребенку из дому выйти нельзя, враз его захомутают! Где моя ступа?! Сама разберусь, что там за Настасья такая! Эх, молодо-зелено!
Сказка о том, как изменились сказки
Эту историю можно бы начать величественно, эпично и грозно:
«Один-Вседержитель, владыка Асгарда и повелитель богов, опираясь на копье, называемое Гунгнир, встал у входа в пещеру. Два ворона сидели на его широких плечах. Два волка легли к его ногам. Голосом, от которого содрогнулись древние скалы, Всеотец возгласил: