— Чего не сказала? — уточнила Василиса.
— Что устала, что привал нужен… Послушай, я же прежде лишь с богатырями странствовал, а они, чай, не девицы красные, могут и весь день и всю ночь без сна и отдыха. Я и не подумал вовсе. Коли ты мне о таких вещах говорить не будешь, изморишь себя еще до того, как к источнику доберемся.
Отчитывая Васену, как малое дитя, Ратислав ловко расстелил на траве скатерть-самобранку, достал бурдюк с водицей и засмеялся:
— Доставай свои пироги, знаю, прихватила. Съедим сейчас, чтоб лишней ношей в пути не стали. А на потом — вот, — он махнул рукой на скатерть, услужливо наколдовывающую самые разные яства. Васена и вовсе почувствовала себя неловко. Как же это она про самобранку-то позабыла? Ратислав, казалось, почувствовал, что девица расстроилась. Сел рядом с ней, взял осторожно за руку и молвил. — Ты не кручинься, не могла ты обо всем помнить, да и скатерти такой днем с огнем не сыщешь, я и эту-то у прадеда еще в детстве выпросил. А еще вот, зачарованный бурдюк, сам водой наполняется, сколько надо. Так что от голода и жажды нам погибнуть точно не суждено. А теперь — ешь.
Василиса послушалась, неожиданно чувствуя себя не умной и рассудительной девицей, у которой и мышка по струнке ходит, а скорее отроковицей при богатыре. Новое чувство ей пришлось не по душе, непривычно как-то. А Ратиславу, напротив, доставляло удовольствие заботиться о той, что казалась неприступной и сильной. Он даже подумал было, что сколько бы девицы не притворялись, а где-то глубоко в душе все они мечтают о прекрасном царевиче, который и от бед утешит, и ласку подарит. Правда, он-то сам на царевича был похож едва ли больше, чем ужик на коня. И колдовство его темное, и нрав скверный, да и вообще. Чудо какое-то, что нравная Васена после криков Миланы с ним хотя бы говорит. А уж то, что за ним отправилась — и вовсе бесценный дар. И он, Ратислав, от этого дара отказываться не собирался.
Когда довольная и отдохнувшая Васена, укрытая на всякий случай теплым платком, отчаянно боролась с дремотой, на полянке появился серый заяц. Смешно дергая мордочкой, он подбирался к путникам, вздрагивая от каждого шороха. Василиса даже оживилась, глядя на него. А лицо ее впервые за всю дорогу озарила улыбка.
— Забавный какой, — прошептала она, чтобы не спугнуть незванного гостя. А тот уже подбирался к уголку скатерти, на котором мигом появилась морковка. — Голодный, наверное.
И она умоляюще посмотрела на Ратислава, надеясь, что суровый богатырь кроху не прогонит. В конце-концов, скатерть еще еды наколдует, а зайчишка и от голода погибнуть может. Правнук Кощея в этот миг понял, что за один такой Васенин взгляд он и толпу зайцев бы накормил. Улыбнулся в ответ и замер, выжидая, пока серый разбойник ухватит, наконец, морковку. Стоило зайцу вонзить зубы в морковь, протяжный волчий вой, доносящийся совсем близко, заставил его прижать ушки и скрыться с добычей в кустах.
— Чегой-то они, — насторожилась Василиса. — Никогда не слышала, чтоб волки попусту выли, да еще и средь бела дня… Да и луна сейчас на убыль…
— Волк, — поправил внимательный Ратислав. — Один. Но и с ним встречаться не след, кто его знает, где его стая. Поднимайся, Василисушка, пора.
Собрались быстро, подгоняемые приближающимся воем. Ратислав помог Васене усесться в седло, махом запрыгнул на своего коня, и путники вернулись на единственную лесную тропу. Василиса, то и дело, испуганно оглядывалось. Волки ей чудились едва ли не за каждым кустом. И так она увлеклась этими оглядками, что едва не проворонила самого настоящего медведя, обдирающего малиновый куст прямо у дороги. Голодный косолапый и внимания на путников не обратил, куда больше его заботили сладкие ягоды, что было само по себе чудно. Сколько Васена о медведях слыхала, нечасто они к себе так близко людей подпускали, а чтоб и вовсе внимания не обратить…
Стоило медведю скрыться за поворотом, девица немного успокоилась. Что лес непростой было ясно давно, но чего ждать от тех, кто в нем живет? Это пока звери были мирные, но ведь голодные. А голод — не тетка, и самого спокойного птенца привратит в яростного хищника. Вдруг тишину леса разорвал пронзительный крик. Василиса вздрогнула, а потом, не думая, пришпорила Звездочку и бросилась куда-то в лесную чащу, откуда этот самый крик доносился. Ратислав устремился за ней, проклиная впечатлительную девичью душу. Сейчас Васена была в куда большей опасности, чем тот, кто кричал. Уж он-то, правнук Кощея, полжизни бродящий по сказочным лесам, точно знал, чего от них ожидать. Вот и спешил за упрямой девицей, чье белое платье светлым пятном сверкало меж деревьев.
— Ну, погоди, Василиса, — бурчал он, подгоняя коня. — Это ж надо, бросилась на помощь, когда у самой ни меча, ни кулака крепкого!
Но где-то в глубине души он ей даже гордился. Подумать только, там, где иной богатырь испугаться бы мог, хрупкая и трепетная девица спасать удумала. Не побоялась, не развернулась. Его-то, Ратислава, спасать вряд ли придется, но само понимание того, что за спиной надежный соратник, пусть и такой, за которым приглядывать надо, пуще чем за дитем малым, радовало.
А Васена уже выскочила на крохотную, в пару елок шириной, опушку, в самой середине которой каталась румяная круглая булочка. Девица успела лишь увидать, как мелькнул за деревьями рыжий лисий хвост.
— Что же это, — растерянно пробормотала Василиса. — Кто же кричал? Нет же никого…
— Как это нет! — охнула вдруг булочка, открывая прежде зажмуренные глазки-изюминки. — А я?
Васена от удивления дар речи потеряла. Неужто и впрямь она бросилась спасать румяную булку? С пути сбилась, Ратислава потеряла. Последний себя, к счастью, долго ждать не заставил. Стоило лишь Васене о нем подумать, как на опушку вылетел вороной конь с сердитым всадником. Увидав Василису, он выдохнул:
— Цела… Куда ж ты, моя радость, так спешила?
А Васена и не знала, как признаться в том, что ринулась спасать булочку невесть от чего. Да и вообще, откуда она в лесной чаще? А кричала оттого, что заплутала? Так теперь и Василиса с Ратиславом, выходит, тоже заплутали. Ох, горюшко!
— Василиса! — позвал богатырь.
— Не ругай красну девицу, добрый молодец! — вдруг вступилась булочка. — От гибели она меня неминуемой спасла, коли мог бы — поклонился благодарственно.
— Дела-а, — протянул Ратислав. — Много чудес видывал, но чтоб хлеб говорящий…
— Колобок я, — обиделась булочка. — От бабушки вот ушел, от дедушки, хотел мир посмотреть, себя показать. Да плутовка рыжая хитростью чуть не сгубила. Василисе вот спасибо, выручила.
— По-пожалуйста, — пробормотала растерявшаяся Васена.
— Может, и я вам на что сгожусь? — полюбопытствовал Колобок.
— Да катись уже, — отмахнулся Ратислав, — только осторожно давай, чтоб не бедокурил да на весь лес не верещал.
— Ратислав, постой, — робко попросила Василиса. Слишком уж далеко они были у дороги, а Колобок куда катиться не спросил. Вот и подумала она, вдруг он путь короткий из леса знает.
— Знаю, как не знать! — обрадовался Колобок. — Тут пару пригорочков, да дюжина елочек — и вот оно, чисто полюшко. Не отставайте!
И он покатился, Василисе и Ратиславу осталось лишь из виду его не упустить, да на елку не наткнуться.
Глава 26. Нежданная сестрица
Утро и правда оказалось мудренее. Луша проснулась рано, едва забрезжил рассвет, даже первые петухи крикнуть не успели. Подскочила на постели бодрая и свежая, готовая ко всему, что на пути встретится. Но, перво-наперво, надеялась она помочь тоскующим старикам.
Набросив теплый платок, Лукерья тихонько, чтоб не разбудить Марфу и Петра, выскользнула из избы по нужде и с удивлением увидела Богумила. Сын Ивана-царевича скинул рубаху и в одних только штанах с неожиданной для него ловкостью колол дрова. Перед ним скопилась огромная стопка поленцев, но он и не думал останавливаться. Луша старалась в его сторону не глядеть, чтоб мысли непристойные в голову не лезли, шустренько по тропке побежала. Да только любопытство девичье все ж пересилило, пару раз она оглянулась.
Хорош был Богумил, не зря девицы в Академии перед ним глупо хихикать и краснеть безо всякой свеклы начинали. Рубаха скрывала крепкое жилистое тело, привыкшее к тяжелому труду. Это было странно, где ж ему, наследнику самого Ивана-царевича, этот самый тяжкий труд повстречался? На какой такой диковинной дорожке? А все ж видно было, что и топор в руках Богумила не впервой. Еще раз подивившись загадочным умениям богатыря, Луша скоренько все свои дела сделала, да побежала к кадке с водицей, лицо умыть. Там-то она и повстречала того, о ком столько всего за утро передумала.
— Мне показалось, или ты от меня бегаешь? — с усмешкой спросил Богумил.
Рубаху он так и не надел, чтоб не замочить, пока умывал лицо, и теперь по груди его стекали тонкие струйки ледяной воды. Ниже Луша твердо решила не глядеть. В конце концов, девица она али кто?
— Я тебя не заметила, — соврала ведьма, чувствуя, как предательски вспыхнули щеки.
— Не заметила, значит, — улыбнулся богатырь, спорить правда не стал. — Так что, придумала, как душу Снегурочки вернуть?
Настроение у Лукерьи махом испортилось. Придумать-то она придумала. Еще вечером, когда на крылечке стояла. Способ был верный, тот, что бабка ее использовала. Бывало такое, что приносили к ней недужных. А она смотрела на них по-особому, а потом решала, кому помочь в силах, а кому лишь бремя тяжкое облегчить сможет. И если случалось, что колдовством можно было вытащить едва ли не с того света, бабка читала особое заклятье, а потом…
— Придумала, — отозвалась Лукерья.
Способ ей не нравился, но иного не было. А не нравился он ей тем, что впервые она должна была прикоснуться к родовой магии, той самой, что тонкой нитью вьется по границе меж миром живых и миром мертвых. А стоит один раз дотронуться — назад пути не будет. Вот и выходило, что как от судьбы ни бегай, да сама она тебя где угодно отыщет. Только и оставить все, как есть, Луша не могла. Стоило один раз взглянуть в глаза Марфы, полные боли и тоски, как все сомнения разом улетучивались.