— О, мне вы можете об этом не рассказывать, — сказал Жерар с мрачным видом. — Когда же он начал за вами ухаживать?
— Трудно ответить. На самом деле я и понятия не имела, что он ко мне расположен, потому что всякий раз, когда маркиз со мной разговаривал, то о каких-то странных вещах. Я даже не знала, как на это реагировать. Поэтому можете вообразить мое удивление, когда он сделал мне предложение. Мама сказала, что он вел себя очень вежливо и с достоинством.
— Вел себя вежливо? — повторил Жерар с изумлением. — Кузен Ротерхэм? Он ведь не придает подобным вещам никакого значения! Всегда делает так, как считает нужным, ему совершенно безразличны всякие церемонии. Маркиз плюет на приличные манеры, не стремится по-хорошему относиться к людям, да и вообще ни о чем таком не думает совершенно!
— Нет, Жерар, вы не правы! — не согласилась Эмили, поднимая на него глаза. — Он ужасно огорчается, когда кто-нибудь ведет себя не так, как должно. Если кто-то слишком уж робок и не знает, как разговаривать с людьми, он может сказать что-нибудь весьма острое, разве не так? Не дай Бог, кто-то рассердит его!
— Значит, вы тоже испытали на себе его отвратительное чувство юмора, да? — спросил Жерар, и глаза его зажглись. — Хорошенькое же отношение к своей невесте! Именно так я и полагал! Он не любит вас! Я думаю, что он хочет жениться лишь для того, чтобы сделать неприятное мне.
Эмили покачала головой и отвернулась:
— Нет, нет! Он любит меня, только… О, только я не хочу выходить за него замуж!
— Боже Правый, да я с ума сойду, если это произойдет, — сказал он энергично, взял ее руку и поцеловал. — Я даже представить себе не могу, как это вы согласились на это. Он к вам так относится!..
— Не говорите так! — перебила Эмили. — Как же я могла отказаться, когда мама уже все устроила и была мной так довольна! Ведь это плохо — не подчиняться воле родителей, да и отцу все это понравилось, он даже отметил, что все же я не полный нуль, как он раньше полагал. Мама же сказала, что я должна научиться любить лорда Ротерхэма, что он даст мне все, о чем я только могу мечтать, кроме того, я стану леди, владелицей всех этих домов, у меня будет своя карета, шикарная одежда, может быть, даже мне придется присутствовать на коронации, а ведь такая возможность может представиться! Потому что бедный король…
— Но Эмили, все это — ничто! — запротестовал Жерар. — Ведь не станете же вы продавать себя за титул маркизы!
— Поначалу я думала, что все это очень привлекательно… Но это до того момента, пока лорд Ротерхэм вел себя пристойно.
Жерар, потрясенный, спросил:
— Не хотите ли вы сказать, что Ротерхэм вел себя в отношении вас недостойно? Значит, все даже хуже, чем я предполагал. Боже Правый! Я бы никогда не поверил…
— Нет, нет! — возразила Эмили, покрывшись красными пятнами и опуская голову. — Просто он — человек сильных страстей! Мама мне все объяснила и сказала, что я должна быть польщена, что такой человек испытывает в отношении меня столь сильные чувства! Но мне не нравится, когда меня так грубо целуют, это его злит, и… Жерар, я боюсь его!
— Да он настоящий зверь! — крикнул молодой человек, голос его задрожал от возмущения. — Вы должны были сразу же сказать, что не можете выйти за него замуж!
Глаза ее расширились, в них отразилось огорчение.
— Сказать? Я не могу! Мама не позволит мне этого!
— Эмили, дорогая Эмили, она не может заставить вас выйти замуж против вашего желания. Вам просто необходимо проявить твердость!
Эмили была растеряна. Лицо ее, еще минуту назад ясное, побледнело, как полотно, глаза наполнились тревогой, она задрожала. Что бы Жерар ни говорил, все ей казалось неубедительным — девушка не представляла себе, как это можно противостоять объединенным усилиям матери и лорда Ротерхэма. От одной мысли, что ей придется оказать сопротивление таким сильным личностям, ей становилось плохо. Более того, альтернатива этому браку была для нее малопривлекательной, ей не хотелось упускать из рук титул и такое богатство. К тому же мать говорила, что леди, расторгающая свою помолвку, будет вынуждена оставаться одинокой всю оставшуюся жизнь, и она была совершенно права; взять хотя бы леди Серену — такая красивая и умная, и все еще одна! Ей придется жить дома с младшими детьми, быть опозоренной, видеть, как все ее сестры выходят замуж, ходить на их приемы, — о, это невозможно! Жерар этого не понимает, конечно!
Но юноша заверил ее, что это далеко не так, что лишь на какое-то короткое время она ощутит себя потерянной. Жерар разработал коварный план и воображал, что, когда он расскажет все своей обожаемой Эмили, она сразу поймет, что разрыв ее помолвки с Ротерхэмом сослужит ей хорошую службу.
— Если бы вы не были помолвлены, моя дорогая, ваша мама все равно продолжала бы строить планы замужества с человеком богатым, влиятельным, и уж, конечно, она вряд ли думала о партии со мной. Но если вы заявите, что рвете с Ротерхэмом и совершенно бесполезно настаивать на вашей свадьбе, в следующий сезон мать оставит вас в Глостершире, а вывозить в свет станет Анну.
— Анну? — воскликнула Эмили с возмущением. — Ей будет только шестнадцать, и я не смогу этого вынести!
— Да, да, только послушайте дальше! — взмолился Жерар, горя от нетерпения. — Я стану совершеннолетним в ноябре 1817 года — меньше чем через год. Тогда Ротерхэм будет вынужден передать мне мою часть состояния, и я стану получать по триста фунтов в год, а это означает независимость, в конце концов. Я не уверен, обязан ли будет платить Ротерхэм мне эти деньги сейчас, если я брошу учебу в Кембридже, потому что мой отец оставил все мне, хотя кузен Ротерхэм в качестве опекуна, пока я не достигну двадцати одного года, обеспечивает мое обучение и проживание. Ротерхэм предпочитает оплачивать все сам, а деньги мне дает лишь на текущие расходы. Я мучаюсь от этого и чувствовал бы себя лучше, если бы платил за все сам, потому что больше всего на свете мне не нравится находиться от него в зависимости! Я думаю, что он и в Итон меня послал, чтобы я находился под его постоянным контролем. Однако не станем теперь об этом говорить. Он хочет, чтобы я завершил курс в Кембридже и, знаете, думаю, что именно так и стоит поступить, потому что меня привлекает политическая карьера, а ученая степень станет мне в этом большим подспорьем. Один из моих близких друзей связан с лордом Ливерпулем и готов мне услужить. Поэтому вы видите, у меня отличные перспективы, и это помимо моих увлечений поэзией. Ротерхэм, может быть, полагает, что сочинение стихов не доходное дело, но вспомните, например, о лорде Байроне! Ведь он, вероятно, заработал массу денег, Эмили, ну а если ему это удалось, так, может быть, повезет и мне?
Эмили, слегка озадаченная его пылким красноречием, потупив глаза, молчала.
— Нет, мы все же поглядим! — продолжал Жерар. — Я не рассчитываю на скорый успех своих стихов, потому что общественный вкус весьма дурного свойства. Но нам не стоит беспокоиться об этом пока! В первую очередь вы должны отказаться от этой помолвки, это точно! Я вернусь в Кембридж и закончу третий курс и сразу же по возвращении (а это произойдет следующим летом в июне) я пытаюсь добиться того, чтобы меня представили Ливерпулю — в этом я не предвижу особых затруднений! Я хочу обеспечить себе успешную карьеру. Ну а в ноябре, когда стану совершеннолетним, а ваша мама уже отчается найти вам достойного мужа, я вновь сделаю вам предложение, а она окажется лишь благодарной! Что вы об этом думаете, дорогая моя?
Эмили ничего ему не сказала. У нее было очень мягкое сердце, и стойкости не хватало, поэтому она не решилась сразу ответить ему. Эмили не сомневалась в отношении своих чувств к нему — они не изменились с весны; однако Эмили не могла признаться, что, хотя он ей нравится, выйти замуж за него она никак не может. Девушка искала спасения в каких-то отговорках, твердила о дочернем долге, вспомнила, что леди Серена называла ее гусыней, узнав о ее страхе перед Ротерхэмом.
— Леди Серена! — воскликнул Жерар. — Бога ради, причем тут она? Мне хотелось бы получить ответ на этот вопрос.
— Дело в том, что Серена живет в Лаура-плейс с леди Спенборо, — сказала Эмили с сомнением в голосе. — Вы думаете, что стоит с ней поговорить? Она может счесть это за дерзость. Кроме того, леди Серена сама сказала, что расторгла помолвку с Ротерхэмом, потому что они не подходят друг другу. Они так часто ссорились, что она была просто измотана, но не думаю, что она его боялась. Она ничего не боится!
— Леди Серена в Бате? — сказал Жерар, и в голосе его зазвучало значительно меньше энтузиазма. — Боже, лучше бы этого не было!
— Вам она не нравится? — спросила Эмили.
— Я ее хорошо знаю, но не хотел бы, чтобы она сказала Ротерхэму о моем пребывании здесь. Знаете, как бы она о нем ни отзывалась, но они по-прежнему в приятельских отношениях. К тому же эта леди несколько странна и необъяснима. Как бы там ни было, Эмили, разве мы обязаны сообщать ей о наших с вами отношениях?
— О нет! — произнесла она, довольная тем, что в состоянии связно ответить на последний вопрос.
— Если бы у меня был шанс встретить ее, я бы объяснил, что приехал в Бат, чтобы увидеть своего друга. Проблема, однако, заключается в том, что кузен Ротерхэм запретил мне сюда приезжать, так что…
— Он запретил вам? — воскликнула Эмили с новой тревогой. — Вы ведь не виделись с ним, правда?
— Да нет же, я видел его! — ответил Жерар, немного выпячивая грудь. — Когда леди Лэйлхэм отказалась открыть место вашего пребывания…
Она прервала его с легким вскриком:
— Вы были в Черрифилд-плейс? Жерар, как вы могли? Что же мне теперь делать? Если бы мама знала…
— Что делать, помочь нечем, — сказал он грустно. — Как еще мог я вас найти? А если немедленно покину Бат, если только мы решим, что именно нам обоим делать, думаю, она вообще ничего не узнает о моем визите. Ну а если она выразит вам свое неудовольствие, то думаю, стоит сказать ей, что вы не станете слушать обо мне ничего плохого, и тогда все станет на свои места.