После ночи с повелителем султанша вернулась в свои покои к самому рассвету. Она единственная из женщин, кого он удостаивает такой редкой почести. Обычные наложницы уходят сразу же после акта любви, ибо возлежать со спящим падишахом может лишь та, кому он всецело доверяет. В истории известны случаи, когда враги подкладывали в ложе правителей божественно красивых женщин, шпионок из своих рядов. Те сражали наповал внешностью, манерами, одурманивали сладкими речами, усыпляли бдительность и хладнокровно расправлялись с императором в ещё не остывшей постели.
Вытянув вперёд руку, Азра разглядывала своё новое украшение — золотое кольцо с крупным рубином. Удовлетворённо улыбаясь, любовалась, как потрясающе играет яркими бликами драгоценный камень. Левент баловал исключительно дорогими подарками; по-иному он попросту не умел. За спиной ахали да охали придворные подхалимки, каждая из которых мечтала оказаться на её месте. Госпожа это отлично понимала и хвасталась обновкой, дабы негласно подчеркнуть свой статус. Дамское общество разбавил вошедший пожилой евнух с орлиным носом по имени Нар Ага. Имя, привычное для евнухов, в переводе означает «плод граната». По его многозначительному взгляду султанша сразу смекнула: есть серьёзный разговор. Приказав служанкам выйти, приготовилась слушать осведомителя. Как выяснилось, к беременной рабыне повелителя сложно подобраться: Валиде приставила к ней охрану и о каждом визитёре велела немедля докладывать. Это касалось как рядовых горничных, что застилают её кровать поутру, так и самого султана.
— Вот значит как⁈ — медленно процедила сквозь зубы она. — Думает, меня это остановит?
Выведав из информатора как можно больше сведений, щедро озолотила его за проделанную работу, намекнув, что в следующий раз увеличит гонорар. О женском коварстве слагают легенды, а прелестница Азра, из плоти и крови, являлась его воплощением.
Глава 26
После очередного заседания султан Левент отпустил визирей да советников, а сам отправился во дворцовый парк. Будучи непослушным ребёнком, любил убегать от назойливых нянечек и ловко прятаться за многочисленными статуями. Сейчас его прогулки имеют долгий, спокойный и размеренный характер. Вглядываясь в высокое чистое небо, каждый раз возвращается к мысли, что он всего лишь человек, такой же как и все остальные, раб Аллаха. Смотря по сторонам, где около пышных клумб цветов, наравне с живой изгородью, в ряд стоит внушительная охрана, напоминает себе, что жизнь его как веточка хрупка и может сломаться в одночасье. А выйдя за пределы дворца, осознаёт, что ещё не всё сделал для блага народа и его процветания. Эти земные мысли помогают ему сохранять трезвый ум и не впадать в алчность и тщеславие. Отец из лучших побуждений выбил из его души излишнюю мягкость, а мать, наблюдая за этим, сумела каким-то чудом взрастить в нём человечность.
— Мой повелитель! — тонкий детский голосок заставил его обернуться.
Со всей скорости к нему мчался маленький шехзаде, буквально перепрыгивая через ступеньки, а позади, окликая, безуспешно пытался нагнать его Вейсал Паша. Султан бесконечно признателен кузену; о лучшем дяде для своего сына он и мечтать не мог. Стоило малышу появиться на свет, как тот с его позволения дал клятву быть рядом с маленьким принцем как друг и наставник. Слово его оказалось твердо, как алмаз, и тогда султан осознал, что он один из немногих, кому можно доверять.
— Машаллах*, точно лев, мой сын! — с отцовской гордостью возгласил Султан. — Враги империи будут трепетать от страха!
— Ин ша Аллах*! — с воодушевлением воскликнул подошедший Паша Вейсал Эфенди.
Шахзаде* бросился к отцу, который заключил его в крепкие объятия и с любовью прижал к себе. За время его отсутствия ребёнку не хватало отцовского тепла; это чувствовалось по тому, как он обвил его шею детскими ручонками так крепко, словно если отпустит, тот вновь уйдёт далеко и надолго.
— Ох, сынок, задушишь! — весело пошутил падишах. — Я здесь и я рядом! — почувствовав тревогу сына, он поспешил его успокоить.
— Я так скучал, — признался мальчик.
— Будь мужчиной, — вмешался наблюдающий за ним Паша. — Распустил нюни! Это не подобает будущему императору!
— Полно, кузен, когда как не сейчас, ему можно побыть слабым? — держа на руках сына, подобрел султан, а после короткой паузы лукаво добавил: — Или ты ревнуешь?
К его удивлению, Паша* не стал отшучиваться, как бывает обычно, а лишь недовольно нахмурил брови. Похоже, кузен не в настроении, подумал султан. Опустив сына на землю, он взял его за руку и повёл в сторону царского зверинца, а Паша молча последовал за ними. Сад хоть и не был таким масштабным, как хотелось бы, однако вмещал в себя уникальную коллекцию животного мира. В тени деревьев, около журчащих фонтанов, вальяжно расхаживали павлины необычайной красоты. В огороженном загоне паслось семейство золотых антилоп; соседями им были африканские зебры. За необычный окрас маленький принц считал их крайне забавными. Огромная территория с небольшим прудом, а также личный дрессировщик были отделены специально для индийского слона массой в несколько тонн. Он любил бананы и крайне сложно поддавался дрессировке: то ли из-за лени, то ли из-за высокого интеллекта игнорировал всякие команды, считая это абсурдным занятием. Его звали Гюнеш, в переводе с османского — солнце. Шахзаде боялся подходить близко: гигантские объёмы животного пугали мальчика, однако детское любопытство пересилило, и при помощи султана, под чутким надзором дрессировщика, он смог легонько коснуться хобота. В самом дальнем вольере обитал полосатый хищник — Анатолийский тигр. Ныне принято считать его крайне редким обитателем в империи. На совершеннолетие отец подарил его Левенту в качестве охраны. Он с младенчества лично кормил и купал тигрёнка, брал с собой на охоту и совещания. Ему нравилось лицезреть, как дрожали от страха зажравшиеся советники да ленивые визири. В нём бушевал юношеский максимализм и мания величия, поскольку привык с рождения чувствовать особенность своего происхождения. Лишь с кончиной отца понял всю ответственность, возложенную на него, отчего резко повзрослел и выкинул всю дурь из головы. Зверь узнал своего старого друга, отчего моментально превратился в ласкового кота.
— Ну, здравствуй, Тигран, — поприветствовал его падишах.
Их прочная связь чувствовалась даже на расстоянии. Был случай, когда в один из походов войско султана попало в песчаную бурю, после которой пострадало здоровье падишаха настолько, что он был на волосок от гибели. Никто не знал, что с ним. Перешёптывались: мол, скорее всего, помрёт. В потаённых уголках дворца враги довольно потирали грязные ручонки и готовились к перевороту. Одна лишь Валиде Султан не отходила от сына и в слепой ярости кричала на бездарных лекарей, что не могли его вылечить. Тигран, будто чувствуя недуг товарища, беспокойно метался у себя в клетке и буквально рычал от тревоги. А в это время, лёжа в своей постели, бледный в полусознательном состоянии османский молодой император страдал от тяжёлой лихорадки. Жар охватил некогда здоровое тело, а лицо было усеяно мелкими капельками пота.
— Тигран, Тигран, — еле слышно в бреду повторял он.
Валиде приказала тотчас привести тигра к постели повелителя. Слуги было хотели воспрепятствовать этому, однако её аргумент — отправить их на ужин в качестве закуски к хищнику — оказался весомым. Заранее очистив проход от людей, дабы не провоцировать зверя, его личный надсмотрщик вёл животное по коридорам дворца буквально на стальном поводке. Ближе к покоям султана Тигран уловил запах падишаха, и уже сам тащил за собой ошарашенного смотрителя. Подойдя к султану, зверь уткнулся закрытой пастью к руке Левента, преданно ожидая, когда он, как в былые времена, погладит его, приласкает. Но султан был обессилен и немощён и лишь с полуоткрытыми глазами глядел благодарно то на мать, то на друга. Тигр, точно домашний питомец, расположился на постели императора и зорко смотрел в оба. Укротителя оставили присматривать за зверем, а слуг выставили прочь. Валиде без страха осталась приглядывать за больным сыном. Тигран чувствовал, насколько сильно мать любит и беспокоится о Левенте, оттого и не проявлял в её сторону и малейшей агрессии, чего не сказать о других подданных, что приносили еду, меняли бельё, на которых он своенравно то и дело рычал. Удивительно, но присутствие Тиграна лечебным образом сказалось на самочувствии султана. Через пару дней он начал чаще приходить в себя; ещё через несколько суток, сидя в кровати, начал самостоятельно есть — ведь за короткий период болезни заметно похудел, отчего под глазами даже появились синяки. Коротая время в своих покоях, как хорошему приятелю, повелитель рассказывал Тиграну различные истории либо же читал книги и отчёты министров, а тот, словно понимая, то вдумчиво слушал, то довольно рычал, а иногда в знак признательности облизывал его лицо и руки.
Паша и маленький шехзаде направились во дворец, а султан решил проверить, как обстоят дела у его арабских скакунов.
Злата пребывала во вдохновении и радости, которые целиком наполнили сердце, что в последнее время так отчаянно тосковало по свободе и прошлой жизни. С улыбкой на лице наблюдая за лошадьми, как будто снова ожила, почувствовав себя в любимой стихии. Вот бы, думала она, запрыгнуть в седло и поскакать в степи, горы и леса, увлекая за собой стражу, забавных евнухов и подхалимок Хазнедар Ягмур. Ласковые лучи солнца целовали бы лицо, а волнистые волосы развивались на ветру, как в рекламе шампуня. Рисуя в воображении дерзкий план побега из рабства, ехидно ухмыльнулась про себя. Эх, если бы это было так просто… За пределами дворца царит хаос и беззаконие, словно в те далёкие каменные времена. Двадцать первый век на дворе, Стамбул давно другой. Либо она сходит с ума, либо каким-то образом переместилась в прошлое. Помнит, как сейчас, ту проклятую калитку, покосившуюся набок, за которой её коварно поджидала совсем иная реальность. Выходит, это был портал в другое измерение. Звучит фантастически, но в нынешнем положении готова поверить даже в Лох-несское чудовище.