Босс! Рут едва верит своим ушам.
— Хорошая новость — это человеческие кости. Скверная — они пролежали в земле около двух тысяч лет. Поехали отсюда.
Через час Рут собрала кости и отправила в университетскую лабораторию на датирование. Хоть она и уверена, что находка из железного века, но что это значит? Поскольку останки не были похоронены в торфе, тело не сохранилось. Есть какая-то связь с останками, обнаруженными на краю Солончака? И связаны ли между собой останки, тропа и хендж? Голова ее лихорадочно работает, но она старается сосредоточиться на травяном чае и разговоре с родителями Скарлетт, Делилой и Аланом — как они предложили их называть.
Рут не совсем понимает, как оказалась здесь, в неухоженной кухне Хендерсонов, на шатком табурете, с керамической кружкой в руке. Знает только, что Нельсон охотно принял приглашение от ее лица.
— С удовольствием, — сказал он. — Спасибо, миссис Хендерсон.
— Делила, — устало поправила та.
И вот они находятся в этой кухне, слушая рассказ Алана Хендерсона о нырянии и хныканье младшей дочери Хендерсонов, Океаны, сидящей на высоком стульчике.
— Она тоскует по Скарлетт, — с невыносимым смирением произносит Делила.
— Конечно, — мямлит Рут. — Сколько лет… э… Океане?
— Ей два, Скарлетт четыре, Юэну и Тобиасу по семь, Мадди шестнадцать.
— По вашему виду не скажешь, что у вас есть шестнадцатилетний ребенок.
Улыбка озаряет бледное лицо Делилы в обрамлении густых волос.
— Мне было шестнадцать, когда я ее родила. Естественно, она не дочь Алана.
Рут смотрит на него, Алан просвещает Нельсона относительно линей. Нельсон поднимает голову и встречается взглядом с Рут.
— У вас есть дети? — спрашивает ее Делила.
— Нет.
— Я боюсь, — внезапно говорит Делила высоким сдавленным голосом, — что однажды кто-нибудь спросит, сколько у меня детей, и я отвечу: четверо, а не пятеро. Поскольку тогда буду знать, что ее больше нет, что она мертва.
Делила плачет, но беззвучно, слезы бегут по щекам.
Рут не знает, что сказать.
— Мне очень жаль… — Вот и все, что она произносит.
Делила пропускает эти слова мимо ушей.
— Она такая маленькая, такая беззащитная. Запястье совсем тонкое, она до сих пор носит браслет с крещения. Кто мог поднять на нее руку?
Рут думает о Спарки, тоже маленькой, беззащитной и все же жестоко убитой. Пытается вообразить свое горе, усиленное в тысячу раз.
— Не знаю, Делила, — хрипло говорит Рут. — Но старший детектив-инспектор Нельсон, уверяю вас, делает все возможное.
— Он хороший человек, — утирает глаза Делила. — Сильная аура. Должно быть, у него отличный духовный наставник.
— Наверняка.
Рут ощущает на себе взгляд Нельсона. Алан приумолк. Дрожащими руками свертывает самокрутку. Делила дает Океане рисовую лепешку, девочка бросает ее на пол.
В кухню вбегают два темноволосых мальчика и, к удивлению Рут, направляются прямо к Нельсону.
— Гарри! Привез наручники?
— Можно я их примерю?
— Моя очередь!
Нельсон торжественно вынимает из кармана наручники, надевает их на руки одному из мальчиков. Рут неприятно видеть их на костлявых запястьях, но мальчишкам это явно нравится.
— Моя очередь! Дай мне!
— Они были у меня всего секунду. Меньше секунды.
Рут снова поворачивается к Делиле и с изумлением видит, что та кормит Океану грудью. Рут часто подписывала петиции за право женщины кормить детей грудью на людях, однако находит это весьма неловким. Тем более что Океана уже в состоянии сбегать на угол в лавку за чипсами.
Она отводит глаза, и взгляд ее падает на пробковую доску над кухонным столом, покрытую разноцветными приглашениями на вечеринки, оторванными специальными предложениями, детскими рисунками, фотографиями. Видит фотографии Скарлетт, держащей маленькую Океану, и близнецов с футбольным призом. Потом еще одну. Это выцветший моментальный снимок Делилы и Алана у вертикального камня — возможно, возле Стонхенджа или в Эйвбери. Но внимание Рут привлекает не камень, а еще один человек на снимке. В джинсах, в майке, с короткими волосами, но это определенно Катбад.
Глава тринадцатая
— Вы уверены, что это Катбад?
— Уверена. Там у него короткие волосы, обычная одежда, но это, вне всякого сомнения, он.
— Мерзавец! Я знал, он скрывает что-то.
— Может быть, совершенно невинное.
— Тогда почему не сказал об этом, когда я его допрашивал? Вел себя так, будто не слышал фамилии Хендерсон.
Рут с Нельсоном сидят за поздним обедом в баре неподалеку от гавани. Рут удивило предложение Нельсона пообедать еще и потому, что, когда они наконец ушли от Хендерсонов, было уже три часа. Но никто не откажется обслужить полицейского, и вот они сидят в почти безлюдном баре, глядя на пристань. Время прилива, и лебеди беззвучно пролетают мимо их окна, странно зловещие в угасающем свете.
Рут, слегка смущенная собственным аппетитом, уплетает за обе щеки обильный обед. Нельсон ест сосиски с картофельным пюре, словно не замечая, что кладет в рот. Он настоял, что заплатит за обоих. Рут пьет диетколу — не хочет, чтобы ее задержали за вождение в нетрезвом виде, — а Нельсон выбирает калорийную.
— Жена заставляет меня пить диетические напитки, — говорит он. — Считает, что я располнел.
— Это так, — сухо соглашается Рут. Она уже замечала, что худощавые люди не пьют диетколу.
Нельсон задумчиво жует несколько минут, потом спрашивает:
— Как думаете, давно был сделан этот снимок?
— Трудно сказать. На фотографии у Катбада волосы темные, а сейчас совершенно седые.
— Больше десяти лет назад? До того как вы с ним познакомились?
— Возможно. Десять лет назад волосы у него были длинные, но он всегда мог подстричься. Делила выглядит юной.
— Она и сейчас одета как подросток.
— Она очень красивая.
Нельсон хмыкает, но ничего не говорит.
— Она считает, что у вас сильная аура, — поддразнивает его Рут.
Нельсон беззвучно произносит слово «чушь», а вслух спрашивает:
— Что вы думаете об Алане? Он ей не совсем пара, вам не кажется? При том что она красавица и все такое.
Рут вспоминает Алана с острым крысиным лицом и бегающими глазами. Он кажется неподходящим мужем для Делилы, которая даже в горе не теряла своей необычности. Но с другой стороны, у них четверо детей, так что, видимо, это дружная семья.
— Старшая девочка, Мадди, не его, — говорит Рут. — Может быть, Делила вышла за Алана, разочаровавшись в прежней любви.
— Откуда вы это знаете?
— Она мне рассказала.
Нельсон улыбается:
— Я так и думал, что с вами она разговорится.
— Потому и вынудили их пригласить нас на чай?
— Я не вынуждал. Они сами предложили.
— И вы приняли предложение. За нас обоих.
Нельсон усмехается:
— Прошу прощения. Нам нужно было установить контакт с ними. Ведь мы провели там все утро, рылись в саду на глазах у соседей. Они, должно быть, чувствовали себя подозреваемыми. Я подумал, что им будет приятен дружеский разговор. И что Делила может открыться вам.
— Открыться? В чем?
— Не знаю, — отвечает Нельсон с деланной небрежностью. — Самые неожиданные вещи могут оказаться полезными.
Рут задается вопросом, сказала ли ей Делила что-то «полезное». Главным образом невыносимо печальное.
— Просто ужасно видеть, как они страдают, — говорит наконец Рут, — и не иметь возможности как-то им помочь.
Нельсон кивает с серьезным видом.
— Это ужасно, — соглашается он. — В таких случаях я особенно ненавижу свою работу.
— Было очень печально слышать, как Делила говорила о Скарлетт в настоящем времени, но мы не знаем, жива девочка или нет.
Нельсон снова кивает.
— Для всех родителей это жуткий кошмар. Страшнее быть не может. Когда у тебя есть дети, мир внезапно кажется ужасным. Каждая палка, камень, машина, каждое животное, даже человек, начинают представлять собой реальную угрозу. И ты готов сделать все, что угодно, ради их безопасности: украсть, солгать, убить. Но иногда абсолютно бессилен. И это самое страшное.
Он умолкает и отпивает большой глоток кока-колы, словно смущенный своей откровенностью. Рут наблюдает за ним с некоторым удивлением. Она могла понять чувства Делилы Хендерсон, потерявшей такого красивого ребенка, как Скарлетт, но мысль, что Нельсон испытывает то же самое из-за двух надменных девиц, с которыми она видела его в торговом центре, кажется почти невероятной. Он неотрывно смотрит в стакан, и Рут, взглянув на его лицо, верит этому.
Дома, вяло пытаясь подготовиться к первой лекции на следующей неделе, Рут думает о детях. «У вас есть дети?» — спросила ее Делила. Смысл был такой: «Если нет, то вам не понять». Нельсон понимал. Пусть он консервативный полицейский с севера, но у него есть дети, и это дает ему доступ во внутреннее святилище. Он понимал громадную силу родительской любви.
У Рут нет детей, и она ни разу не беременела. Теперь ей почти сорок, и при мысли, что, возможно, у нее никогда не будет ребенка, вся эта внутренняя механика, вызывающая ежемесячные кровотечения, делающая ее угрюмой, надутой, жаждущей шоколада, представляется неиспользованной. Вся эта система ни к чему. Шона по крайней мере беременела дважды — сделала два мучительных аборта — хотя бы знает, как все это действует. У Рут нет никаких свидетельств того, что она способна забеременеть. Может быть, и нет, и все эти многолетние стремления к зачатию напрасны. Она помнит, как однажды у Питера порвался презерватив и они не сумели остановиться. Она помнит, как наутро проснулась с мыслью, что, возможно, это случилось. «Возможно, я беременна». И одна только сила этой мысли оказалась живительной. Знать, что ты тайно носишь в себе нечто. Это меняло абсолютно все. Но разумеется, ничего не случилось. Она не забеременела, и теперь, видимо, никогда не забеременеет.
У Питера есть ребенок. Он поймет чувства, описанные Нельсоном. Пошел бы Питер на убийство ради сына? У Эрика трое детей, все уже взрослые. Рут помнит, как Эрик однажды сказал, что самый большой дар, который ты способен дать ребенку, — это освободить его. Дети Эрика, живущие в Лондоне, Нью-Йорке и Токио, несомненно, свободны, но свободны ли от них Эрик и Магда? Если у вас появился ребенок, можно ли вновь стать прежними?