ь нечто новое, лучшее, более совершенное. Слова Питера: «нам не о чем говорить» — это не для них.
Рут не глупа. Она понимает, что создала из Магды и Эрика идеализированный образ родителей, вот почему так разочарована. А ее тайная влюбленность в Эрика — типично фрейдистское бессознательное. «Самое неприятное, — думает Рут, глядя на залитое дождем болото, — что я считала себя особенной». Хоть Эрик и не увлекался ею, однако считал чрезвычайно талантливой ученицей. На раскопках хенджа он постоянно выделял ее. В словах «Рут сообразит, даже если все остальные не смогут понять» подразумевалось, что они оба обладают особым восприятием. У Рут, говорил он, есть «археологический дух», качество, которое невозможно привить обучением. Одобрение Эрика помогало ей в течение многих лет, защищало от покровительственного равнодушия Фила, утешало в минуты сомнений.
Рут понимает, что это наивно, но чувствует: ей нужно подтверждение высокого мнения Эрика. Она снимает с полки его книгу «Зыбучие пески», раскрывает на титульном листе с дарственной надписью: «Рут, моей любимой ученице».
Рут несколько секунд смотрит на эти слова. Кажется, она внезапно увидела на стене уродливую тень — рога, хвост, раздвоенные копыта. Слепо, едва держась на ногах, подходит к столу, где лежат ксерокопии писем, касающихся Люси Дауни. Перебирает их дрожащими пальцами, пока не находит два, написанных от руки.
Рут кладет ксерокопии на стол рядом с дарственной надписью. Почерк один и тот же.
Глава двадцать вторая
Кажется, она несколько часов стоит на месте, не в силах двинуться. Едва дыша. Словно ледяной паралич сковал ее тело. Думай, Рут, думай. Дыши. Мог Эрик в самом деле написать эти письма? Неужели он не только лицемер и серийный соблазнитель, но и убийца?
Хуже всего, что она почти верит в это. Эрик знает археологию. Знает скандинавские легенды, ритуалы каменного века и силу ландшафта. Ей слышится его голос, любимый напевный голос, рассказывающий у костра истории о водяных духах, оборотнях и созданиях тьмы. Ее вновь охватывает холод при воспоминании о его словах в то утро: «Эта несчастная девочка мертва. Она погребена, она в покое». Почти точное повторение одного из писем.
Неужели это правда? Эрик жил в Англии, когда исчезла Люси. Это случилось вскоре после раскопок хенджа. Он мог отправить первые письма. Он вернулся в Норвегию лишь восемь лет спустя. Но как быть с письмами, касающимися Скарлетт Хендерсон? Эрик вновь прилетел в Англию только в январе. Нельсон показал ей письмо, датированное прошлым ноябрем. «Он не забыл», — сказал Нельсон. Мог Эрик отправить это письмо — или кому-то поручить?
«Это безумие», — говорит себе Рут, скованно наклоняясь, чтобы погладить Флинта, с урчанием трущегося о ее лодыжки. Эрик не мог написать эти злые, колкие, извращенные письма. Он гуманитарий, первым поддерживает бастующих шахтеров или пострадавших от стихийных бедствий. Он добрый и заботливый: утешал Рут, когда Питер женился, горевал вместе с Шоной, когда умер ее отец. Но кроме того, думает Рут, он одобрительно говорит о человеческих жертвоприношениях («Разве не то же самое происходит в христианском Святом причастии?»), он советовал Рут забыть Питера с другим любовником («Это самый простой способ») и, как выяснилось, спал с Шоной и понуждал ее сделать аборт, хотя и оплакивал с нею ее отца. Эрик аморален, обычных человеческих правил он не придерживается — это одна из самых его привлекательных черт. Но не дает ли это ему право на невообразимое зло?
Если Эрик написал письма, не он ли убил двух девочек? Механически кормя Флинта, Рут осознает, что пересыпала корм через край чашки. Флинт трется о ее ноги, идет к еде. Рут вспоминает разговор с Эриком об останках из железного века. «Как они могли так поступить? — спросила она. — Убить ребенка ради какого-то религиозного ритуала?» — «Взгляни на это иначе, — спокойно ответил Эрик. — Не такой уж плохой способ умереть. Избавляет ребенка от разочарований взрослой жизни». Он улыбался, говоря это, но Рут помнит, как ее охватил холод. Мог Эрик убить этих девочек, чтобы избавить их от разочарований взрослой жизни?
Выносить это больше нет сил. Схватив пальто и сумку, Рут выбегает под дождь. Ей необходимо поговорить с Шоной.
Шоны еще нет дома, когда приезжает Рут. Она садится на порог, забыв об усталости, что у нее есть ключи. Сидит и смотрит, как люди входят в магазин «Теско экспресс» и выходят оттуда, задается вопросом, каково это — не думать, что есть на ужин, сосиски или котлеты, и достаточно ли у тебя картофеля для чипсов. Ее жизнь стала бы мрачной, зловещей, как фильм, который она не будет смотреть поздней ночью. В какой момент это произошло? Когда они раскопали торф и обнаружили тело Скарлетт? Когда она увидела Нельсона в университетском коридоре? Когда узнала, что ее наставник — Эрик Андерсен?
Шона наконец появляется с хозяйственной сумкой и взятым напрокат проигрывателем для компакт-дисков; вид у нее, длинноногой, в серебристой куртке, такой безупречный, такой невинный, что Рут готова признать свою ошибку. Шона не может быть в этом замешана. Но тут Шона видит Рут, и на лице у нее появляется странное, испуганное выражение — она похожа на загнанную в угол лисицу. Но вот она уже обаятельно улыбается, показывая сумку и проигрыватель, и спрашивает:
— Устроим девичник?
— Мне нужно с тобой поговорить.
— Хорошо, — растерянно бормочет она, открывая дверь, — проходи.
Рут даже не дает Шоне снять пальто.
— Эти письма писал Эрик?
— Какие письма? — пугается Шона.
Рут оглядывает комнату с полированным полом, с модными коврами, с фотографиями в красивых рамках — почти на всех запечатлена ее подруга — и только теперь обращает внимание на лоскутное покрывало на диване, на стопу новых романов на столе, на книжные полки с потрепанными томами классиков от Т. С. Элиота до Шекспира. Потом снова смотрит на Шону.
— Господи, — говорит Рут, — ты помогала ему, так ведь?
Шона, вновь похожая на загнанную лисицу, готова убежать, но потом, словно бы сдавшись, плюхается на диван и закрывает лицо ладонями.
Рут подходит ближе.
— Ты помогала ему, так ведь? — повторяет она. — Конечно, сам бы он не додумался цитировать Томаса Элиота. Ты специалист по литературе. Твое католическое воспитание, видимо, тоже пригодилось. Он ввел археологию и мифологию, ты — все остальное. Превосходная маленькая команда.
— Это было не так, — глухо произносит Шона.
— Нет? А как же?
— Все дело в Нельсоне, — говорит Шона.
— Что?
— Эрик его ненавидит! — Шона утирает глаза тыльной стороной ладони. — Вот и писал письма, чтобы уязвить Нельсона. Сбить с толку. Помешать раскрыть убийство. Наказать.
— За что? — шепчет Рут.
— За Джеймса Эгара, — отвечает Шона. — Он был студентом Эрика. В Манчестере. Все произошло во время беспорядков из-за подушного налога. Очевидно, группа студентов набросилась на полицейского, и он был убит. Джеймс Эгар находился в этой группе. Он ничего не сделал, однако Нельсон ложно обвинил его.
— Кто тебе это сказал? Эрик?
— Это знали все. Даже полицейские. Нельсону требовался козел отпущения, вот он и выбрал Джеймса.
— Он бы не сделал этого, — возражает Рут. И думает: «Не сделал бы?»
— О, я знаю, он тебе нравится. Эрик говорит, ты от него без ума.
— Вот как? — Стервозность этого заявления причиняет боль. — А ты что, не была без ума от Эрика?
— Была, — устало соглашается Шона. — До одержимости. Я делала все, что он захочет.
— Даже помогала писать эти письма?
Шона смотрит вызывающе.
— Да, — говорит она. — Даже это.
— Шона, но зачем? Велось расследование убийства. Возможно, ты помогала убийце избежать наказания.
— Нельсон сам убийца, — отрывисто бросает Шона. — Джеймс Эгар умер в тюрьме через год после ложного обвинения Нельсона. Покончил с собой.
Рут вспоминает стихотворение Катбада «Похвала Джеймсу Эгару». Вспоминает лицо Нельсона при виде этих рукописных строк. И запертый картотечный шкафчик в фургоне Катбада.
— Катбад, — говорит она. — Какова его роль во всем этом?
Шона истерично смеется.
— А ты не знала? — спрашивает она. — Он был почтальоном.
Глава двадцать третья
У Нельсона выдался тяжелый день. Но жизнь его давно уже состоит из защиты от тех, кто хочет его увольнения, подбадривания впадающей в уныние команды, споров с Мишель, требующей, чтобы он вовремя возвращался домой, и стремления поймать убийцу. Он думал, что вчерашние похороны Скарлетт слишком тяжелое испытание. Господи, маленький белый гроб, братья и сестры Скарлетт, потрясенные, страдающие в своих новеньких черных одеждах, появление родителей Люси Дауни и сознание, что он не оправдал их надежд. А потом необходимость подняться и читать вслух о воскресении и жизни. Он увидел среди собравшихся Рут и задался вопросом, не разделяет ли она его уверенности, что этот текст понравился бы автору писем?
И кроме того, Рут. Не следовало ложиться с ней в постель. Это совершенно непрофессионально и предосудительно. Он изменил Мишель, которую любит. Собственно, он был неверен ей еще дважды, но, успокаивает себя, эти мимолетные эпизоды ничего не значили. В таком случае Рут что-то значит? Она не его тип женщины. Но та ночь, нужно признать, была потрясающей. Рут, казалось, понимала его полностью — он никогда не испытывал такого с Мишель. Она как будто чувствовала его, прощала и доверялась так, что при воспоминании об этом у него и сейчас подступают слезы. Почему она это сделала? Что увидела в нем? Для нее он недостаточно интеллектуален. Ей нравятся щегольски одетые профессора с теориями о гончарных изделиях железного века, а не какой-то необразованный полицейский с севера.
Тогда почему Рут спала с ним? «Первый шаг сделала она», — говорит себе Нельсон в сотый раз. Его вины здесь нет. Он может только предположить, что на Рут, как и на него, повлиял ужас произошедшего, обнаружение тела Скарлетт, сообщение об этом родителям девочки. Единственным избавлением от этого ужаса был банальный секс без всяких церемоний. Надо признать, один из лучших за всю его жизнь.