– Поня-атно, – ядовито процедил он. – Твоя хата с краю… Конечно, у такой старшей сестрички какая может быть младшая…
Вообще-то Володя с Женей всегда ладили. Но в последнее время его стала раздражать и она. Все-таки этот инфантилизм действовал на нервы. Девке за тридцать, а ума нет: с мужем разбежалась, детей не нажила, вечно таскается на какие-то дурацкие музыкальные тусовки. Совершенно аполитичная! И в мужиках безнадежно запуталась.
– Слушайте, – опять взмолилась Женька, – ну давайте просто закончим спокойно ужин, а? Ну ведь плов и правда отличный – почему его просто не съесть с удовольствием, без споров?
Маша, чуть смягченная очередной похвалой плову, вяло взялась снова за вилку.
– Вов, ты же умный мужик! – продолжала свое миротворчество Женя. – Можно ведь поговорить о чем-то другом, кроме политики…
– Не все здесь считают, что я умный, – хмуро буркнул он, тоже возвращаясь к остаткам еды на тарелке.
Повисла пауза, во время которой члены семьи без энтузиазма доедали свои порции.
– Самому надоело ругаться, – сказал Володя. – Но ты же видишь – оно на любом месте вырастает. Твоя сестра…
– Володечка, Володечка, – умоляюще залопотала Женя. – Не начинай снова. Скажи лучше, тебе завтра во сколько на работу, я, наверное, с тобой поеду…
Володя ответил, доклевал плов и поднялся из-за стола.
– Спасибо, – буркнул, отправляясь опять к телевизору.
– Маш, ну вот что ты делаешь? – с отчаянием проговорила Женька, когда он ушел.
– Ты же видишь, чувак безнадежен, – отмахнулась сестра.
– Маш, – устало вздохнула Женя, – это ты безнадежна. Оба, конечно, хороши, но ты главный провокатор. Первая все время задираешь его, не пойму зачем. Ты что – развода хочешь?
– С чего ты взяла? И не думала.
– Ну так он в конце концов надумает. Так ведь жить нельзя. Эти вечные крики, оскорбления друг друга… Зачем?!
– Ну, понимаешь, бесит он меня. Ну вот бесит! Не могу я его глупость переносить. Он не видит, не понимает элементарных вещей!
– Ты тоже не понимаешь и не хочешь видеть его элементарных вещей. Так же, как и моих. И что? Маш, ну, в конце концов, если не собираешься разводиться, то ведешь себя просто глупо. Потому что все выглядит настолько серьезным, как бывает именно перед разрывом.
Маша вздохнула и насупилась.
– Ладно, – сказала, – пойду мириться. Не хочу я развода.
– Ну так не говорите о политике вообще, раз настолько не понимаете друг друга! В конце концов, семья все ж важнее.
– Да. Ладно. Пойду.
Маша зашла в комнату и села возле Володи, пристально глядя на него. «Черт его знает, – подумала она. – Вдруг и правда так вот дооремся до развода. Зачем оно нам!»
– Вов, – позвала Маша, – Вовусь.
Он повернулся. Лицо его не было холодно-отстраненным, намеренно бесстрастным, каким бывало обычно после их принципиальных размолвок. Сейчас муж выглядел довольно несчастным. Володя измучился. День и так не задался – неудавшийся ужин стал последней каплей.
– Вов, – захныкала жена, прижимаясь к нему, – ну я дура. Ну ты же знаешь мой характер: сначала ляпну что-нибудь, а потом пожалею. Просто за зубами ничего не держится. «Конечно, не надо с ним обо всем этом говорить вообще, – пронеслось в Машиной голове. – Все равно это бесполезно».
«Поняла все-таки, что глупости мелет», – довольно подумал Володя, приобняв нескладеху жену.
Они легли пораньше, немножко утешенные примирением. В самом деле оба притомились возвращаться домой как на прифронтовую полосу, где в любой момент можно было ожидать вспышки военных действий. Маша прижалась к мужу, отметив про себя, что секса не было так давно, что уже и не вспомнишь, когда он, собственно, был. «Ничего не случится», – вздохнула, чувствуя всем телом его бок. Володя осторожно погладил Машу по плечу.
– Ну… что?.. – спросил неопределенно.
Ее рука скользнула по его голове и шее, проехалась легко по Володиной груди и животу, осторожно коснулась края трусов. Пальцы поднырнули под резинку, ощутив ее легкое сопротивление. Маша глубоко вдохнула, прислушиваясь к себе, проверяя настрой. Володя оживился, развернулся к ней и разведывательно поцеловал два раза в щеку. Он тоже не помнил уже, когда жена сама вот так заигрывала с ним. Осторожно принялся гладить и обнимать Машу. Наконец, ощутив прилив явного желания и забыв все сомнения, стянул с нее рубашку и, тяжело дыша от возбуждения и от неожиданной радости, заурчал, завозился, принялся быстро-быстро целовать, тискать – и дальше все пошло-побежало по хорошо знакомой программе столь долго любимого и так напрасно подзаброшенного занятия.
Они не уснули сразу, а, как когда-то давно, лежали и разговаривали, время от времени поглаживая друг друга или нежно касаясь невесомым поцелуем. Оба были благодарны и растроганы.
– Я уж думал, ты никогда меня больше не приласкаешь, – улыбаясь, бормотал Володя. – У тебя там вон сколько разных на работе… молодых… Всякие художники, редакторы… Богема!
– Вот глупый, – усмехнулась жена. – Молодых везде много. А своих, близких, за всю жизнь у человека считаные экземпляры.
– Ты вон какая красивая, а я такой старый, – продолжал сомневаться Володя.
– Старый! Да мужчина старым не бывает! Он и в семьдесят может жениться на двадцатилетней, это для женщины возраст – катастрофа. А ты у меня еще мальчик, – похвалила она и поцеловала его от души.
– Хорошо… – сказал он, счастливо вздыхая. – Так я молодой?
– Ну конечно, молодой, – успокоила Маша.
– Но ты ведь ко мне совсем не пристаешь, – вздохнул он, – только сегодня.
– Да ты сам ко мне не пристаешь! Я вообще думала, ты больше этим не интересуешься.
– Да нет! Интересуюсь, конечно, просто иногда устаю. А другой раз подумаю – ты не хочешь… Ну, ладно, – сказал он, снова целуя Машу в щеку. – Давай спать…
Следующим вечером они решили пойти в кино. Если секса в их семье не случалось несколько месяцев, то в кино вдвоем супруги не были уже много лет. Маша еще могла бы вспомнить, как ходила с подружкой на какой-то элитный фильм года три или четыре назад. А вот Володя давно забыл, что кино существует. И оба сейчас чувствовали себя помолодевшими – ведь когда-то именно в кинозалах проходили их первые свидания. Они выбрали незнакомую им комедийную мелодраму – не бог весть какой артхаус, но Маше в общем-то было все равно, ее грело неожиданное сближение с Володей. Он же, соглашаясь на «женский» жанр, считал, что делает уступку жене, и был доволен собой, идя на этот великодушный поступок. Володя тоже наслаждался нежданным теплом внезапно вернувшейся близости и готов был сейчас что угодно сделать для Маши.
Сеанс уже начался, но в зале не прекращался довольно плотный шум. Маша, знакомая с нравами современных зрителей, на разговоры и смех, мешавшие вслушиваться в реплики киногероев, не реагировала, а вот Володя был ошеломлен. Он не мог припомнить, чтобы раньше, давно, когда он еще посещал кинотеатры, зрители во время показа спокойно болтали по телефону, громко комментировали происходящее на экране и в самые патетические моменты фильма гоготали, ни в чем себе не отказывая. Он поворачивался к Маше и, стараясь выглядеть снисходительным и не чуждым юмора, шептал:
– Это что – теперь так кино смотрят? Они что – потрепаться сюда пришли и поржать?
Маша пожимала плечами, не желая отвлекаться на обсуждения.
Слева от Володи сидела девчонка, придерживавшая на коленях бумажный стакан попкорна размером с садовое ведро. Она не переставая шуршала взорванными кукурузинами, чавкала и, роняя зерна, принималась вертеться, осматривая и обшаривая себя руками. Раздражающий запах перегретого масла беспокоил Володю. Он склонялся к Машиному уху и роптал:
– Почему все жуют? Тебя не напрягает? Чего она чавкает и шуршит, эта дура малолетняя?
– Успокойся, – сердилась наконец Маша, – это просто попкорн, традиционная киношная еда.
– Какая на фиг… – возмущался Володя. – Традиция – это когда давно! А такой бардак явно недавно развели.
– Володь, ну не мешай смотреть.
Он ненадолго погружался в действо, происходящее на экране.
– Это что такое? Все мелькает, я ничего не понимаю! Вот так теперь фильмы снимают? – снова шипел Маше в ухо. – В глазах рябит.
– Это пока саундтрек, сейчас кончится, – шептала Маша, по возможности терпеливо. – Вроде как клип внутри фильма.
– Фиговый клип, – заключал Володя. – А музыка? Это что – теперь такая музыка? И вообще, мы сюда не клипы смотреть пришли.
– О господи! – вздыхала Маша, теряя терпение.
– Да я так, – отступал Володя, гладя жену по руке. – Шучу, в общем.
– Хорош шутить, – просила она. – Давай уже фильм досмотрим, раз пришли.
– Да что там смотреть? Что там смотреть-то, Машунь, дурь же одна, ну согласись. – Он смеялся, желая выглядеть неунывающим шутником. – Слушай, а тебя эта музыка не задолбала?
– Нет!
– Ну ладно, Машунь, нет – так нет. Это ж я так…
Выйдя из кино, они медленно побрели в сторону дома. Володя внутренне бесился, но пытался маскировать раздражение под юмор. Настроение Маши было испорчено. Володя молча усмехался, глядя себе под ноги.
– Нет, я вообще не понял, чем там дело кончилось, – сообщил наконец. – Актеры так плохо играли! Разве это игра?
Маша скептически взглянула на него искоса и ничего не ответила. Это смутно не удовлетворило Володю.
– Столько соплей – и кончилось ничем, – предпринял он новый заход.
– Слушай, ты достал уже! – не сдержалась Маша. – Тебе ничего не нравится! Зачем вообще в кино потащился, сидел бы дома.
– А тебя не раздражает весь этот бред? Какие-то хипстеры кино снимают, и такие же идиоты в зале сидят…
– Какие на фиг хипстеры! При чем тут хипстеры! – взъярилась Маша. – Просто ты сам досмотрелся уже своих федеральных каналов до полного отупения – вот и результат! Все, что незнакомо, все новое, непривычное – для тебя бред! Конечно! Когда вокруг одни идиоты – так просто выглядеть умником! Чем телик смотреть до одури, лучше бы думать пытался! Кстати, – ядовито добавила Маша, – хипстеры – это вовсе не ругательство, как ты, по-видимому, думаешь.