на его лице заиграли желваки, но потом, когда я описывал наш бой с Гаврюшей, он прикусил костяшки пальцев на правой руке, а глаза у него заискрились от с трудом сдерживаемого хохота. Единственный вопрос, который он сумел из себя выдавить был:
— Как вы умудрились на дерево залезть?
— Очень быстро, — ну а что я еще мог сказать?
Первую неделю мы с Аресом собирались в путешествие. Нужно было учесть множество мелочей, о которых я даже не подозревал. Он, смеясь, учил меня упаковывать чемодан. Отец собрал его в первый раз сам, а затем вывалил все вещи на мою кровать и предложил мне упаковывать кофр самостоятельно. Я никак не мог понять, как он умудряется все эти бесконечные вещи уместить в одну упаковку, не применяя при этом магию. Я так и не смог. У меня с завидной регулярностью вмещалось только половина различного барахла. Я уже начал думать о том, что мое путешествие закончится в этой комнате, когда я в очередной раз споткнулся о проклятый чемодан. Я постепенно начал выкидывать вещи, которые казались мне менее нужными, сокращая тем самым общее их количество. Арес пресекал это действие и с завидным упорством надеялся обучить меня необучаемому, показывая, как нужно все раскладывать, чтобы и крышка чемодана закрывалась, и все вещи были на своих местах. Вообще, в эту неделю мы много времени проводили вдвоем. Я рассказывал ему обо всем: о моей дурацкой дуэли, о моих небольших пакостях, даже о Фолте. Отец только качал головой и усмехался. На мои демарши против преподавателей он реагировал спокойно, и когда я спросил почему, Арес спокойно ответил:
— Ты молодой, ершистый. Но эти недостатки с возрастом проходят. А конкретно у тебя они пройдут быстрее, потому что ты понимаешь, что делаешь что-то неправильно. К тому же, ты учишься, только почему-то не показываешь этого своим преподавателям. Этакий протест, даже не против них, а против Алекса. Дей, пойми, твой крестный тебя очень любит, и желает тебе только добра. А преподаватели относятся к тебе точно так же, как и к другим студентам. Поэтому не воспринимай их попытки чему-то тебя научить в штыки, — с этими словами он улыбнулся и потрепал меня по голове, — а сейчас давай-ка постигать искусство укладывания чемоданов.
В тот вечер мы с отцом сидели в библиотеке. Он расположился за столом, дописывая какие-то бумаги. А я забрался с ногами в кресло и читал книгу. Вдруг Арес резко поднялся на ноги и прижал руку к груди. Сделал глубокий вдох, а вот с выдохом возникли какие-то проблемы. Он захрипел и начал заваливаться на стол. Я закричал. Вместе с вырвавшимся криком меня выбросило из кресла, как из катапульты. Не помню как, но я успел перехватить падающее тело, но, так как весу во мне было раза в три меньше, то я упал на пол вместе с отцом. По его телу пробежала длинная судорога, а в углах рта появилась пена. Ворвавшаяся в библиотеку мама с помощью кобольдов стащила его с меня и положила на диван.
Целители прибыли на редкость быстро. Старший зашел в комнату и посмотрел сначала почему-то на меня.
— Помогите, помогите нам, — мой голос звучал глухо, я так и остался лежать на полу.
Целитель, видимо, к этому времени и сам сообразил, в чем дело. Решительно шагнув к дивану, он оттолкнул мать и склонился над отцом. Чтобы уже через минуту выпрямиться.
— Я ничего не могу сделать, слишком поздно.
Его голос доносился до меня, как через вату. Встать на ноги я не мог, или не хотел, сейчас уже не важно. С трудом поднявшись на четвереньки, я подполз к дивану. Арес был бледен. Черты лица уже начали заостряться, а я не понимал, почему он все еще лежит, почему ничего не говорит. Дальше все было как в тумане. Я не слышал, что говорит целитель застывшей и смотрящей в одну точку маме. Кажется, я кричал, пытаясь добиться ответа от отца, тряс его за рубашку. Внезапно я ощутил легкость во всем теле. Голова закружилась, словно я глотнул игристого вина, и тогда слово «смерть» отчетливо прозвучало в моей голове. Я расхохотался. Я ведь Темный маг, мать мою, волшебницу, я некромант! Я смогу его поднять, я смогу… Меня отрывали от его тела в шесть рук, оба целителя и мама.
До сих пор гадаю, откуда у меня силы взялись так крепко держаться? Потом мне насильно влили в горло какое — то зелье, видимо, успокаивающее, скорее всего даже обычное, приготовленное для простых людей, раз смогло на меня подействовать. Затем наступила темнота.
Все время до похорон я просидел у открытого гроба в древней семейной часовне. С изящных фресок на меня укоризненно смотрела Прекраснейшая, а мне было плевать на нее. В тот момент я ее просто ненавидел. Как она могла забрать единственного человека, для которого важно было только мое существование? Я долго смотрел на нее, так долго, что в один момент мне показалась, что невероятно красивая женщина, изображенная на фреске, слегка наклонила голову и улыбнулась мне краешками совершенных губ. И тогда я не выдержал и тихо, зло проговорил:
— Я стану учиться, слышишь? Я через себя переступлю, но я буду владеть всеми доступными мне видами магии в совершенстве. Я тебе клянусь, слышишь?! И если ты еще раз попробуешь забрать того, кто мне дорог, я больше не отдам его тебе так легко. Слишком многое ты уже отняла у меня, — по часовне пробежал холодный ветерок, колыхнулось пламя свечи, и я внезапно понял, что это не простые слова. Я действительно выполню только что данные клятвы, чего бы мне это ни стоило.
В день похорон было пасмурно, постоянно накрапывал дождь. Мама все время молчала, она даже не плакала, и от этого становилось страшно. Застывшее лицо напоминало мне маску. Наверное, я выглядел не лучше. Когда двери усыпальницы закрылись, меня накрыло. Злость, какая — то иррациональная обида на то, что он ушел, что тоже оставил меня. Нетвердым шагом я пошел к любимой теплице Ареса. Распахнув дверь, я зашел в нее и ухватился руками за первое же попавшееся мне на глаза растение:
— Ты же обещал, что не бросишь меня, ты обещал! — теплицу я разнес вдребезги, вырывая с корнем растения, которые он с таким трудом и заботой выращивал, доставая из разных уголков нашей необъятной планеты. А еще я смеялся, я хохотал, и только по тому, что мое лицо становилось мокрым, догадывался, что по нему текут слезы. Только через час этого буйства я начал осознавать, что творю. Опустился на колени, закрыв лицо руками. Осмотревшись и с трудом сфокусировавшись, я поднял один из саженцев, безжалостно вырванный из земли. Нашел небольшую лопатку. И принялся заново высаживать растение. За этим занятием меня нашла мама.
— Как ты думаешь, приживется? — мой голос звучал на редкость глухо.
Она же просто подошла ко мне, вырвала из рук лопату, в которую я, оказывается, вцепился так, что чуть не сломал черенок, обняла, крепко прижав к себе, и впервые позволила себе заплакать.
Мы стояли, обнявшись, и плакали, впервые за эти страшные дни. И даже не услышали, как над поместьем развернулся непроницаемый купол, отгораживающий нас от всего остального мира. Дом погрузился в траур и никто — ни человек, ни животное, ни птица — в течение трех недель не сможет побеспокоить скорбящих.
Наши слезы унесли горечь, но не уменьшили боль. Потом, позже, она утихнет, может быть и не уйдет полностью, но притупится, возможно, притупится, а пока…
Три недели полной изоляции. Три недели абсолютного покоя. Купол скорби накрыл поместье сразу же после отъезда последнего из присутствующих на погребении, кто не являлся членом семьи. Никто не отдавал таких распоряжений, да никто из нас просто не знал о них. Создавалось ощущение, что дом сделал это самостоятельно.
Я постепенно восстановил разгромленную теплицу. Возня в земле, оказывается, необычайно успокаивает. Растения, к моему величайшему изумлению, все прижились. Ни одно не погибло. Среди них находились по-настоящему редкие и ценные виды, многие из которых были мутантными. Оставалось только удивляться, как я во время своей истерики жив-то остался? И даже относительно невредим. Ведь некоторые из этих цветочков очень даже здорово защищаются, а еще некоторые вообще могут удивить. Правда, смертельно удивить, но это уже детали. Среди восстановленных растений оказалось много невероятно ценных и дорогих видов. После восстановления теплицы, я поручил заботу обо всех растениях кобольдам. До смерти отца они в теплицах не появлялись. Он все делал сам. А вот я не так, чтобы силен в ботанике, поэтому просто боюсь напортачить.
В который раз удивляюсь гениальности своих предков. Купол скорби — это они отлично придумали. Есть время разобраться в себе, смириться с потерей. Ведь иногда сочувствие окружающих делает боль просто невыносимой.
Мама сказала, что давно подозревала проблемы с сердцем у Ареса. Но он ничего никогда не говорил, ни на что не жаловался. Все свои проблемы он всегда решал сам. Видимо не хотел нас расстраивать. Вот и домолчался…
А через три недели купол с едва слышным звоном исчез.
Почти сразу после открытия нашего поместья для всех желающих появился разъяренный до полной невменяемости крестный. Как оказалось, про Купол он ничего не знал. Когда умер Казимир, ничего подобного не было. Еще одно доказательство никчемности моего биологического отца. Как будто мне других мало. И правда, зачем напрягаться и разворачивать Купол скорби, если об умершем никто особо и не скорбит? Поэтому никакого Купола в тот раз не было, и сейчас Алекс просто с ума сходил от беспокойства из-за невозможности попасть к нам. Правда, зачем ему это было нужно, я спрашивать постеснялся. Либо мы были ему небезразличны, либо он преследовал какие-то другие цели.
Но как же крестный с порога завелся. Я даже пожалел, что у нас в поместье нет видеокамер. Вот бы снять творящееся в гостиной безобразие. И потом показывать, за деньги, естественно, как всегда спокойный директор школы Алекс Сандер, который, по мнению общественности, обычно сдержан, вежлив и всегда найдет место дипломатии, кричит, в основном матом, наворачивая при этом круги по гостиной, брызжет слюной и яростно жестикулирует. А с пальцев дрожащих рук и даже с волос прямо на ковер сыплются искры. Кобольды только и успевали тушить то здесь, то там начинающийся пожар. Мы с матерью равнодушно смотрели на носящихся кобольдов, лично я надеялся только на то, чтобы крестный не сжег дом. Но мешать ему заниматься пироманией я не рисковал. Еще чего. Попадусь под горячую руку, в прямом смысле слова, и останется от меня горстка пепла. Похоже, я действительно ему небезразличен. Можно даже сказать с уверенностью, что он меня действительно любит. Теперь это действительно понятно, потому что до этого я не знал наверняка, видимо, даже Фолту не дано читать других Темных. Наблюдая за этим бегающим сгустком энергии, я даже слегка улыбнулся и тут же удивился, оказывается, мои лицевые мышцы еще способны это делать. Я закрыл глаза и в мой мозг, наконец, начал поступать смысл слов, которые все же пытался до меня донести крестный.