— Это же не постоянный процесс, — Эд потер лоб. — Если бы со мной что-то происходило постоянно, я вряд ли дожил бы до двадцати девяти лет.
— Тебе же двадцать восемь, — растерянно проговорил я.
— А куда девать этот год, точнее уже почти два, как мы знакомы? Мне скоро исполнится тридцать. Тринадцатого сентября, если быть точным. Так, заканчиваем, иди принимай душ и спускайся сюда, я пока все подготовлю.
И я ушел в душ, а потом на негнущихся ногах вернулся обратно.
В комнате царил полумрак, если не считать тусклого света от свеч, расположенных на каждом луче пентаграммы. От этого света по стенам извивались причудливые тени, наводящие ужас.
— Когда ты научишься, то сможешь проводить обряд где угодно, не только в специально отведенных для этого комнатах, но пока лучше так.
— Чтобы ничего не вырвалось с той стороны? — я нервно закусил губу.
— Можно сказать и так, — кивнул Эдуард. — Хотя вряд ли ты там на кого-то наткнешься. Но в таких делах лучше перестраховаться. Входи в пентаграмму.
Я вошел в центр и опустился на колени, как делал это много раз, когда тренировался без финального аккорда. Посмотрев на Эда, который стоял за пределами звезды, скрестив руки на груди, и внимательно наблюдал за мной, я решительно прикрыл глаза и принялся произносить заклинание. Вначале ничего не происходило, но потом я почувствовал, как начинает дуть ветер, холодный, пробирающий до костей. Стало так жутко, что я едва не потерял концентрацию, но справился с собой, и продолжил едва не прерванное заклинание.
— Давай! — крик Эда показался мне далеким, словно нас разделяло много километров, а не пара метров пентаграммы. Я чуть-чуть приоткрыл глаза и все еще дрожащей рукой полоснул себя по левой ладони судорожно стиснутым в правой руке кинжалом.
Первая же капля моей крови, сорвавшаяся с раненной конечности, упала прямо на выдолбленную в полу линию. Крови накапало мало, лоза не дала бы мне умереть от кровопотери, но и этих крох хватило, чтобы быстро пробежать по линиям пентаграммы, окрашивая их в красный цвет. Ветер все усиливался, и я уже даже не слышал себя, но как только прозвучало последнее слово заклинания, все звуки внезапно и очень резко стихли. Тишина была настолько звенящей, что на мгновение мне показалось, что я оглох. И тут вспыхнул яркий свет, и я зажмурился, а когда открыл глаза, то от неожиданности вскочил на ноги, потому что полутемной комнаты не было. Я стоял в абсолютно пустом помещении, в окружении белого света. Этот свет шел отовсюду, не давая понять, где пол, где потолок, и есть ли они вообще.
— Привет, — я подпрыгнул от неожиданности, когда у меня за спиной прозвучал звонкий голос. Повернувшись, я замер, разглядывая девочку лет десяти-двенадцати, в белом платье. Она была очень хорошенькая, с огромными темными глазами. Ее иссиня черные волосы были распущены и спускались почти до пояса, а на лицо им не давала падать красная шелковая лента, повязанная в виде ободка. — Ты такой забавный.
— Кто ты? — я приложил все силы, чтобы мой голос не дрожал.
— Ты меня боишься, — девочка скорчила гримаску. — Почему?
— Встретить толпу гопников, желающих развлечься — это ерунда, но вот если бы та же толпа гопников встретила маленькую девочку в белом платьице на кладбище… или вот здесь… думаю, мы бы дышать нормально не смогли, так они бы обрадовались подобной встрече, — я нервно хмыкнул. — Кто ты? И что ты здесь делаешь?
— Меня называют по-разному, но твои предки и вообще Темные маги вашего мира дали мне удивительное имя, — Прекраснейшая.
Я икнул, во все глаза глядя на это красивое дитя. И вот это — Прекраснейшая?
— Я думал, что ты старше, — не удержавшись, проговорил я. Девочка рассмеялась серебристым смехом.
— Старше? Старше чего? Нет, ты все-таки смешной.
— Это ты мне помогла тогда… — я не стал уточнять когда, но этого и не требовалось. Девочка перестала смеяться и отрицательно покачала головой.
— Нет, я не могла бы тебе помочь, но на твои мольбы отозвалась та, которая действительно старше всего сущего, та, которая была всегда, задолго до того, как зажегся свет, и появилась Жизнь. Тебя коснулась сама Тьма.
Я плохо знаю свою религию. Я знаю только то, что Прекраснейшая — это Смерть. И я совсем не понимаю различия между нею и Тьмой. Она словно прочитала мои суматошные мысли, хотя, почему словно? Скорее всего, и прочитала, потому что, печально улыбнувшись, ответила на мой невысказанный вопрос.
— Сначала была Тьма. Потом появилось все остальное. Пойми, Деймос, Тьма — это не зло, это начало всех начал. И то, что ты смог привлечь ее внимание, то, что она благоволит тебе, то, что она коснулась тебя, делает тебя особенным.
— Я не чувствую в себе никакой особенности.
— Ты опять ничего не понял, — она покачала головой. — Ты не избран для чего-то, ты не лучше, чем все остальные, но ты особенный. Однажды, когда тебе это будет очень нужно, нужно настолько, что тебе будет казаться, что от этого зависит твоя жизнь и даже сущность, ты снова можешь воззвать, и тебе ответят. Вот в чем твоя особенность. Даже среди Фолтов подобных тебе было немного. Эдуард тоже отмечен Тьмой, — она снова улыбнулась.
— И что же я такого должен захотеть? — я потер лоб.
— Что угодно, это невозможно предугадать. Может, ты однажды до потери сущности, захочешь мороженого, — Прекраснейшая засмеялась.
— Почему ты цепляешься за нас, заставляешь учиться, отпускаешь лучших из нас в виде призраков или даешь оживить недоделанных оборотней?
— Боги живут, пока в них верят.
— Трудно не верить в Смерть.
— Это верно, но мне очень нравится быть такой, какой вы меня представляли и продолжаете представлять себе. Я не хочу снова стать безобразной старухой с отвратительной косой. Я хочу оставаться Прекраснейшей, пусть даже для своих последних адептов, — она наклонила голову и к чему-то прислушалась. — Тебе пора.
— Но… я еще не все… — ярко-белая комната пропала, и я повалился на пол, в центре пентаграммы, на лучах которой сами собой гасли свечи — одна за другой.
— Ты как? — Эд дождался, когда погаснет последняя свеча и рванул ко мне, поднимая с холодного пола. Я поднес руку к лицу, так и есть, из носа хлестала кровь. А еще я чувствовал чудовищную слабость, и жутко хотелось есть.
— Есть хочу, и слабость такая, просто до звездочек в глазах. Что со мной? — слабо спросил я, наваливаясь на Эдуарда все сильнее.
— Это называется истощение магического ядра.
— Как это возможно? — я недоверчиво посмотрел на него. — У Темных же ядро практически неисчерпаемо.
— Любой колодец можно вычерпать до дна. Переход за Грань — это… К счастью, тебе нужно будет для восстановления плотно поесть и лечь спать. К утру будешь как огурчик.
— Ты не хочешь знать, что там было?
— Нет, и на будущее, спрашивать об этом у Темного — неприлично. Это почти такая же интимная тема, как секс.
— Ничего себе, — у меня от слабости язык едва ворочался во рту.
— Шевелись, иначе уснешь прямо здесь, — Эдуард, поддерживая меня за талию, повел к выходу, а я наваливался на него все больше и больше.
Друзья ждали нас возле спуска в подвал. Увидев меня, висящего на сильном плече дядюшки Эда, Рей присвистнул.
— Вот это да. Я даже представить себе не мог, что существует что-то, способное выжать Темного как лимон.
— Это как секс, только еще интимнее, — я вольно процитировал Эдуарда.
— Ну, вам виднее, — на лице Ванды читалось любопытство, но она держалась и ни о чем не спрашивала.
— А вы чего там топтались? — за разговором мы дошли до столовой, где Эд сгрузил меня на стул. Я едва не захлебнулся слюной, увидев стоящие на столе блюда. Забыв про все правила этикета, которые небезуспешно вот уже полгода вбивал в меня Эдуард, я схватил руками кусок курицы и почти целиком запихал ее в рот, закрыв глаза от удовольствия.
— Класс, — снова восхитился теперь уже моим аппетитом Рейн. Потом ответил на мой вопрос: — Приходил мистер Милтон. Через три недели нам предстоит выполнить одно задание. Но озвучит он его только через эти три недели.
— И почему все так загадочно? — по мере насыщения ко мне частично возвращались силы, которые позволили мне говорить четко, а не словно я кашу в рот набрал.
— Потому что детали операции озвучат нам только после того, как ты на лошади ездить научишься. Причем ты должен ездить хорошо, чтобы не свалиться во время поло.
— Что ты сказал? — Я уставился на Рейна, забыв про надкусанный пирожок с рубленной говядиной.
— Ты должен научиться ездить на лошади для успешной игры в поло, — сочувственно произнесла Ванда.
— Ты сейчас так пошутила? — я видел лошадь только по дороге в Два Дубка, когда нас подвозил сообщник ведьмы. — Как вообще можно ездить на таком огромном, таком высоком животном?
— Ну вот как-то можно. Мистер Милтон велел передать, что у тебя будет вполне знающий инструктор.
— Да хоть сотня инструкторов, — я выпрямился. — Что инструктор сможет сделать с моей боязнью лошадей?
— А ты что боишься лошадей? — спросил удивленно Эд.
— Представьте себе, да! Я не хочу ни на ком учиться ездить. Вы не можете меня заставить!
— Боюсь, что можем. Иди уже отдыхай, сейчас ты сильно устал, чтобы мыслить здраво. А завтра с утра постарайся не опозориться перед своим тренером, который приедет в девять утра вместе с твоим конем, — я до конца прослушал этот короткий спич Эдуарда, швырнул недоеденный пирожок на стол и буквально выскочил из-за стола под изумленными взглядами друзей. Ну вот такие у меня интересные страхи, но я же в них не виноват!
Глава 20
Утро добрым не бывает. Эта истина древняя как сам мир, нашла свое подтверждение, в какой уже по счету раз, у меня дома. За прошедшее время мы привыкли рано вставать. Уже в семь утра я наматывал круги по бальному залу, который уже давно стал спортивным. Ванда в это время занималась чем-то с Фернандо. Я вообще ничего не понимаю в магии воздуха, поэтому даже не пытаюсь понять, чем они заняты. Рейна в зале не было. Его забрал на медитацию Эдуард. С ним мой «дядюшка» занимался индивидуально в квадрате. Дар эриля невозможен без дополнительных знаний по анализу полученных сведений, а Рей, получивший накопитель, в последнее время делал просто невероятно точные прогнозы. В среднем, правильность его предсказаний составляла приблизительно семьдесят процентов, при общем среднем показателе среди эрилей Шории в пятьдесят девять процентов. Результат очень впечатляющий. Если так пойдет дальше, то без высокооплачиваемой работы Рей точно не останется. Это если у меня и Милтона хватит дурости так испортить с ним отношения, что он забудет про нашу дружбу и рванет на Южный полюс, метеорологом работать, например.