Глава 26
После нашего первого задания наши инструктора пришли к выводу, что отпускать нас больше никуда до нашего совершеннолетия нельзя и буквально заперли в поместье. Родители Рейна и Ванды периодически навещали их, но надолго не задерживались. Никаких неудобных вопросов они никому не задавали, и это вызывало подозрения, что рука Милтона добралась и до них, в связи с чем, они полностью доверили судьбу своих детей в эти самые руки. По доброй воле или нет — это мы скорее всего никогда не узнаем. Единственным исключением стал я, потому что меня показали миру, и теперь прятать надолго было нежелательно. Так что мне было позволено изредка видеться с Мариной. Все остальное время я предавался мечтам о рыжеволосой красавице. Нам очень редко удавалось остаться наедине, поэтому все наше общение свелось к прогулкам под бдительным присмотром и редким поцелуям украдкой, когда нам удавалось ненадолго сбежать от наших дуэний.
— Это просто маразм какой-то, — попытался я однажды достучаться до Эвана, который взвалил на себя обязанность моего сопровождения и делал это теперь лично, не доверяя больше такую ответственность никому. Личность предводителя «Волков» была достаточно известна, поэтому, когда я появлялся с моей нянькой, маячившей за моей спиной, все присутствующие неизменно напрягались. Мужчины начинали потеть и украдкой вытирать лоб платками, а женщины так откровенно пялились на Роше, забыв обо всех приличиях, что даже мне становилось неудобно.
— Что ты подразумеваешь под таким емким определением? — невозмутимо поинтересовался Эван.
— Я не могу с девушкой, которая мне нравится, которая мне действительно нравится, перекинуться и парой словечек. И как я вообще ее узнаю поближе?
— Никак, — отрезал Эван. — Восемнадцать исполнится, Эдуард последние винтики в твоей голове на место поставит, вот тогда узнавай хоть кого, хоть поближе, хоть подальше и в любой плоскости. А пока будь так добр, прекращай ныть. Общаться можно и при помощи письменной речи. Что может многое рассказать о человеке.
— Марина не любит писать, — буркнул я.
— Это тоже о многом говорит, во всяком случае мне. И вообще, откуда у журналистов возникла мысль, что то убийство — это неудавшееся покушение на тебя?
— Ну я-то откуда знаю?! Потому что я в то время захотел в сортир, и случайно едва не стал свидетелем самого убийства? Эван, мне почти семнадцать! Я понимаю, ты уже забыл, что такое семнадцать лет и что творится в этом возрасте с парнями, но я могу и… — мне не дали закончить. Эван с отвратительнейшей ухмылкой вручил мне… журнал с порнографическим содержимым и со словами: «В этом возрасте ты прекрасно можешь помочь себе сам», закончил разговор.
Вот мы с Рейном сами и справлялись, передавая друг другу журналы, отводя при этом глаза.
У Эвана меня не смогла отбить даже мама, приехавшая все-таки, несмотря на мое нежелание разговаривать с ней по телефону. Не сумев вырвать свое единственное дитя из рук этих извращенцев, Анна Нейман, с трудом отвоевав свою комнату уже у меня, на целый год поселилась в поместье. Время от времени она сопровождала меня на светские мероприятия, которые я обязан был посещать. С Эваном за спиной и матерью, которую, как мне по секрету сообщила Лайза, у меня с ней сохранились вполне дружеские отношения, ненавидели абсолютно все дамы в возрасте слегка за тридцать. «Этой выскочке» так и не простили Ареса Неймана, очень лакомый кусочек, который она буквально увела из-под носа у более достойных. Именно тогда у меня впервые возникло ощущение, что меня только терпят, и несмотря ни на что, я останусь для них существом низшего сорта, которого зачем-то усыновил Нейман. Больше всего мне хотелось спросить прямо у Марины, а как она на самом деле ко мне относится? Но я старательно гнал от себя эти нелепые мысли.
И вот, свершилось! Свой восемнадцатый день рождения я отпраздновал как всегда очень скромно. Ванда и Рей вступили в свое совершеннолетие немного раньше меня, и им был предоставлен полугодовой отпуск, для того, чтобы дети развлеклись и осуществили последний рывок в плане обучения с новыми силами, поэтому встречать мой личный праздник пришлось практически в гордом одиночестве. Мои друзья извинились, но пользуясь такой желанной свободой, возвращаться в комфортабельную клетку не пожелали.
В общем, их где-то в начале октября вышвырнули из поместья, чтобы они не мешали мне ставить точку в освоении магии разума и основах демонологии. Последнее Эдуард давал мне, так сказать, факультативно. Демонов я призывать не собирался, но должен был знать, как некоторые недоумки это делают, и как с вызванным демоном справиться. Ведь от историй, вроде случая с Беором, никто не застрахован, а любимый дядюшка не всегда может быть рядом. Когда поместье опустело, ребята Эвана закрыли контракт, и отбыли в неизвестном направлении, а сам Эван взял отпуск, чтобы немного развеяться, мама снова собрала чемоданы. Ванды не было и матери в конце концов стало скучно. Неприятное открытие я сделал совсем недавно: у нас практически не было общих тем для разговоров. Когда мы разговаривали друг с другом, разговор через некоторое время скатывался в молчание и на этом наше общение прекратилось. Как сказал Эд, эти проблемы испытывают все подростки в отношении родителей. Юношеский максимализм вперемешку с бунтующими гормонами делают уже не совсем детей невосприимчивыми к советам старшего поколения. Но это надо перерасти и все в итоге образуется. Единственное, что удерживало ее в поместье все это время, была Ванда, с которой она все-таки начала заниматься, в попытке сделать из моей сверхтемпераментной подружки светскую даму, что получалось у нее с переменным успехом. Успех зависел от того, насколько они обе были раздражены в дни учебы становления леди. В итоге, поцеловав меня на прощанье и пригрозив, что вернется, если я снова не буду брать трубку, мама укатила куда-то за границу. Она всегда ненавидела поместье.
Так что мы остались с Эдуардом одни. В первое время было как-то не по себе: дом так резко опустел, и это было так непривычно, что мы даже немного растерялись.
Сегодня утром Эдуард вошел ко мне в спальню, даже не постучавшись.
— Эй, а можно хоть немного соблюдать мое личное пространство? — буркнул я, нахмурившись, и наблюдая, как Эд падает в кресло.
— А что, я мог нарушить твое уединение с мисс «знойная зайка»? — я невольно покраснел.
— Между прочим, заботливые дядюшки своих племянников на совершеннолетие в бордель водили, дабы тех опытные куртизанки обучили всем премудростям любовных утех, — поджав губы, процедил я.
— У меня предубеждения перед борделями, а хочешь большой и чистой любви, вон, заверни в ближайший бар в Хавьере: с твоей внешностью ты очень быстро найдешь себе партнершу на одну ночь, которая тебя всему научит.
— Ты что хочешь сказать, что отпускаешь меня? — я сел, уставившись на Эда.
— О, да, лети, сокол, расправь крылья. Лично я собираюсь последовать своему же собственному совету и слегка развлечься. Невозможно столько времени проводить без женщин, я, в конце концов, не монах, — с этими словами Эдуард поднялся из кресла и направился из комнаты.
— Ну да, с твоей внешностью даже в бар заходить не надо, вышел на улицу, свистнул и выбирай, — проворчал я, выбираясь из постели. Ни в какой бар я идти не собирался, но коль мне представился случай, то я хотел провести этот день с Мариной. Надеюсь только, она не занята.
В прессе продолжали гадать, какие у меня отношения с наследницей Рубелов, и даже выдвигали осторожные предположения насчет скорой помолвки. Выйдя из душа, я привел себя в порядок, и уже взял телефон, чтобы позвонить своей девушке, как он зазвонил прямо у меня в руках. Номер был мне незнаком. Немного недоуменно я нажал кнопку ответа.
— Нейман.
— Дей, вытащи нас отсюда, — я с трудом узнал голос Рейна, настолько тот был слаб.
— Рей, где ты? Что случилось? И с кем ты? — я даже немного испугался. Что могло произойти?
— Дей, пожалуйста, забери нас отсюда.
— Скажи мне, где вы, и я вас сразу же заберу, если знаю это место. Рей, ну же!
— «Два дубка» помнишь? Мы в гостинице. Номер… — звонок прервался. Я быстро набрал вызов последнего номера, но в ответ услышал только короткие гудки.
— Да чтоб тебя, Рей, куда ты умудрился вляпаться? — сквозь зубы проговорил я, стаскивая с себя брюки, рубашку и быстро надевая привычные и любимые штаны военного образца, футболку, а сверху набрасывая теплую куртку, все-таки на улице не май месяц.
Лучше всего вспоминалось то место, где нас высадил помощник ведьмы, когда мы только-только прибыли на практику. Портал вынес меня прямо в сугроб, из которого я долго выбирался на дорогу. «Два дубка» нисколько не изменились: все те же добротные, длинные, построенные по какому-то единому образцу дома, та же гостиница, возвышавшаяся над всеми остальными домами. Я бросился бежать, ориентируясь на этот довольно приметный ориентир.
В обеденном зале было пусто. Осмотревшись, я прислушался, вроде откуда-то раздался приглушенный шум. Я начал двигаться, ориентируясь на доносившийся звук, который шел из того самого подвала, в котором и нам когда-то довелось посидеть. Дойдя до двери в подвал, я несколько раз ударил в нее ногой.
— Эй, Алан, ты здесь?
— А кто это говорит? — в подвале сначала наступила тишина, а затем раздался отчетливый голос хозяина.
— Может, вы помните студентов-магов, которые у вас практику проходили несколько лет назад? Меня Деймос зовут. А отсюда звонил мой друг Рейн, где он?
— Номер двести восемь, только ты бы не ходил туда, парень. Вряд ли твой приятель еще жив, да и второй тоже.
Меня словно подорвало. Я еще ни разу в жизни так не бегал. В голове словно заведенная пластинка крутилась только одна мысль: «Этого не может быть. Этого просто не может быть». Очутившись у номера двести восемь мимоходом отметив про себя, что это тот самый номер, с которого начались убийства в этой деревушке, я, забыв про осторожность, ударил в дверь ногой, вышибив ее, и ввалился внутрь.