Видя, что князь Витаутас задумался и не собирается высказываться, заговорил английский граф Дерби:
— Кто начинает дело и бросает его не доведенным до конца, тому не следовало и браться за него; а для рыцаря не должно быть ничего невозможного. Крепость давно бы взяли, если б в самом начале не была совершена главная ошибка: сарацины, напуганные тем, что замок, павший только благодаря предательству, был сметен с лица земли, теперь не смеют рассчитывать на нашу милость, и замки не сдадутся, пока не погибнет последний их защитник. И сколько языческих душ в таком случае попадет в ад. Когда мы возьмем замки, крестить нам уже будет некого. Поэтому я считаю, что сейчас надо оставить язычников в покое и возвращаться домой, а потом организовать второй поход, согласно рыцарским правилам и традициям.
Граф Дерби кончил. Один крестоносец перевел его речь сначала на немецкий, потом на литовский и французский языки.
И опять все молчали, ибо никто не хотел откровенно и при всех признаться, что замки неодолимы, что надо возвращаться домой, так как в противном случае гарнизон крепости еще, чего доброго, предпримет вылазку и перебьет всех вымокших рыцарей.
— Мои рыцари не рыбы, чтоб плавать и сражаться в воде, после продолжительной паузы заговорил герцог Саксонский. — Я не понимаю, почему нас пригласили в поход в такое время. Мы, саксы, бьемся только с равными себе. А здесь моим рыцарям негде проявить ни свою отвагу, ни свое благородство. Если враги прячутся в болотах и топях, если они общаются с чертями и нечистой силой, то пусть против такого войска воюют ксендзы и монахи с крестами, но не рыцари с мечами. Поэтому я со своими рыцарями уже нынешней ночью уйду в чистое поле, и пусть желающие там потягаются с нами за рыцарскую честь. Мы сами никогда не станем уклоняться от честного боя с честным врагом, но издали будем обходить поганые леса и болота!
На этом герцог кончил. Он говорил по-немецки, поэтому его слова сначала перевели на литовский, потом на английский и французский языки.
— Я тоже согласен с мнением военного совета почтеннейших рыцарей, что еще этой ночью мы должны отойти от стен Вильнюса и поспешить по своим домам! — сказал Витаутас и оперся на меч.
Князь Витаутас посмотрел себе под ноги; постукивая мечом о землю, и этим как бы еще сильнее подчеркивая свои слова, продолжал:
— Правда, мои полки ежедневно пополняются все новыми отрядами, приходящими из литовских и белорусских земель, но я один не пойду против воли всех рыцарей и отступлю вместе с ними. А если говорить о предательстве, благодаря которому мы взяли Кривой замок, то он был подожжен изнутри моими сторонниками, каковых у меня немало и в других замках; если бы не поляки, которых в гарнизонах больше, чем литовцев, то и остальные замки уже постигла бы участь Кривого… А теперь давайте отдадим приказы своим командирам, чтобы ночью мы могли незаметно отступить.
— А как быть, князь, с моими таранами и пушками, ведь по таким дорогам их не вывезешь? — спросил английский граф Дерби.
— Пушки мы повезем на волокушах, а тараны придется разобрать и бросить в Нерис.
— Князь, но мы не можем возвращаться назад по той же дороге: провианта у нас нет, да и корм для лошадей кончается, — забеспокоился предводитель французских рыцарей, а его товарищи встревожились и заерзали на своих местах.
— Рыцарь, — посмотрев на него, сказал князь Витаутас, — в это время года из Литвы в Пруссию только одна дорога — Нерис и Неман!
— Провиант и корм я доставлю из наших ближайших замков, думаю, не откажут нам в помощи и наши жемайтийцы, — успокоил французов маршалок ордена.
Когда были переведены слова маршалка; жемайтийские бояре тоже заерзали и начали коситься на крестоносцев…
Но в это время за шатром раздался шум. Военный совет увидел, что к шатру приближается группа жемайтийских воинов. Все они говорили, размахивали руками; другие были вооружены и выталкивали вперед каких-то двух грязных людей. Охрана маршалка ордена остановила их и не подпустила к шатру. Жемайтийцы загалдели еще громче. Этот шум встревожил даже самого маршалка. Увидев приближающийся отряд взволнованных жемайтийцев, рыцари схватились за мечи, не понимая, что случилось.
— Wer da? * — стараясь выглядеть спокойным, спросил одного своего стражника маршалок ордена.
— К князю Витаутасу, гонцы из Жемайтии, — ответил тот, не подпуская воинов к шатру.
— Сколько их? — спросил маршалок.
— Двое.
— Введите.
И двое вооруженных стражников ввели в палатку мужчин, с головы до ног забрызганных грязью.
XXIII
— Государь, — бросились к ногам Витаутаса оба жемайтийца, — ты здесь против наших братьев воюешь, а нас крестоносцы душат!..
— Кто вы такие и откуда? — грозно спросил Витаутас.
Услышав такую новость, жемайтийские бояре заволновались и встали.
— Я — Алаушас Кулгайлис, нареченный Гансом, из деревни Парайсчяй, что возле лесной дороги вдоль Дубисы…
— А я — Аланас Шарка, гонец из замка боярина Книстаутаса, крещенный многократно, но всех имен своих не помню…
— Наверно, месяца два назад, — продолжал Кулгайлис в то время, как Шарка, наклонив голову, все еще стоял на коленях рядом с ним, — на нашу деревню Парайсчяй днем, в воскресенье, когда мы все, собравшись под священным дубом, спокойно разговаривали, напали крестоносцы… Одних они тут же порубили, других согнали в избы и сожгли живьем!..
— Вот это крестоносцы! Вот это крестоносцы! — еще сильнее заволновались жемайтийские бояре и стали бросать на крестоносцев яростные взгляды.
— Только я, светлейший князь, остался в живых и был вынужден показывать крестоносцам дорогу в замок боярина Книстаутаса!..
— И ты привел их? — грозно спросил князь Витаутас.
— Они силой заставили меня, князь, силой; избивали и мечом угрожали…
Рыцарь Греже, сидевший позади Витаутаса, вдруг побледнел, встал и забывшись обратился прямо к гонцу:
— А как теперь замок?
Жемайтиец поднял голову, но, увидев, что с ним заговорил крестоносец, растерялся и, ничего не ответив Греже, рассказывал князю:
— Потом я три дня водил их по пуще…
— А замок они все-таки взяли? — прервал его князь.
— Обманным путем, светлейший государь, коварством и обманом… А как они всех обманули, пусть расскажет гонец замка Шарка.
И Шарка рассказал, как был взят замок.
— А битва была только в замке? — спросил князь Витаутас.
— Только в замке, — ответил расстроенный Шарка.
— А как вы убежали из замка?
— Когда мы увидели, что крестоносцы взяли верх, сразу и убежали, светлейший государь. — И Кулгайлис с Шаркой рассказали, как они оба бежали через потайной ход.
Весь рассказ слышали не только бояре Витаутаса, но и жемайтийские воины, которые привели гонцов; воины теперь толпились возле шатра и шумели. Напрасно маршалок ордена посылал своих кнехтов сказать, чтобы они успокоились и ушли, — жемайтийцы не слушались.
— А где вы оба так долго пропадали? — снова спросил Витаутас.
— В лесу нас поймали всадники Скиргайлы и бросили в подземелье Тракайского замка, но мы обманули их. Всего два дня, как они отпустили нас, — оправдался Шарка и добавил; — Мы сказали, что бежим из Вильнюса домой.
— А вы не знаете, что случилось с боярыней и ее дочерью?
— Что с ними теперь, не знаю, но тогда возле двери уже была поставлена стража, а крестоносцы пытались ворваться в избу боярина.
— А вы не можете сказать, кто командовал этим отрядом?
— Имени не знаю, государь, но по лицу и доспехам он мне хорошо знаком; это один из тех крестоносцев, которые весной сопровождали тебя, князь, в Жемайтию.
— Значит, он вел отряд?
— Нет, отряд вел английский рыцарь, — объяснил Кулгайлис, и оба гонца замолчали.
Все, о чем поведали оба гонца, было переведено на немецкий, английский и французский языки.
— Князь, нам надо поговорить наедине, — сказал маршалок ордена, выслушав перевод.
Шагнув к Витаутасу, он, словно играя, похлопал ладонью по рукоятке своего меча и стал беспокойно переминаться на месте.
Когда рыцари и бояре вышли из шатра, маршалок положил руку на плечо Витаутаса и ласково заговорил:
— Князь, дружба дружбой, но про осторожность тоже не следует забывать, тем более, что однажды орден уже испытал твою неблагодарность: замок боярина Книстаутаса взят по моему приказу!.. Боярыню с дочерью я повелел при первой возможности со всеми почестями проводить до Мариенбурга как заложниц. И если они еще не в пути, то помехой тому только непогода и дожди. Они обе будут прислуживать твоей жене, княгине Анне, и им там не будет скучно. И еще я попрошу тебя, князь, чтобы ты, кроме тех бояр, о которых мы уже договорились, добавил как заложников и обоих сыновей покойного Книстаутаса. Замок останется во власти ордена, а сыновей Книстаутаса ты сам, когда сядешь в Вильнюсе на трон государей Литвы, наградишь своей милостью и большими поместьями в Литве или Белоруссии… Князь, мы должны признаться, что поход этот нам не удался; зато вторым ударом, который мы нанесем следующим летом, — исправим и эту неудачу… Ну, князь, мир? — И маршалок протянул Витаутасу руку.
Но Витаутас не торопился пожать его руку; он наморщил лоб, задумался, а потом сказал:
— Друг мой, поручая Жемайтию ордену, я обратился к великому магистру с просьбой, и он пообещал мне быть для жемайтийцев не только опекуном, но и отцом; а что вы теперь делаете с моей Жемайтией? Под Тракай вы послали первыми в бой мои полки, еще не успевшие привести себя в порядок. Здесь первыми бросили их на стены Вильнюса! Оставшихся дома стариков и женщин вы убиваете, живьем сжигаете!.. Заложников я дал вам столько, сколько вы пожелали, и торговаться не стал, а теперь вы еще больше требуете; грабите боярские замки… К тому же, друг мой, вы подрываете веру в меня в Литве и Жемайтии, подрываете мое могущество, позорите мою честь…
— Князь, — прервал его маршалок, — Жемайтия наша, и в Жемайтии мы должны поддерживать свой авторитет, а не чей-то еще!.. Согласно нашему договору, замок Книстаутаса уже давно следовало или уничтожить, или передать нам. Ты, князь, до сих пор не сделал этого, вот я, не спросившись тебя, и позаботился, чтобы замок Книстаутаса был взят под опеку ордена. Тем более, что потом, когда мы отступим от Вильнюса, на этот замок может напасть Скиргайла и оттуда угрожать нашему могуществу в Жемайтии.