54 о покупке Добжинской и Куявской земель. Дело в том, что на эти земли претендовали и поляки. А чтобы Ягайла не отплатил крестоносцам той же монетой и не начал переговоры с Витаутасом, орден направил к князю своего лазутчика, верного вельможу Маркварда фон Зальцбаха, бывшего комтура Балги. Этот муж, обладающий недюжинными способностями полководца, когда-то воевал в Венгрии, воевал в Литве, был бесконечно предан ордену и очень любил деньги, роскошь. И в этот поход на Литву он собрался не для того, чтобы завоевывать литовцев и разрушать литовские замки; главным для него было — как можно больше награбить и без ощутимых жертв и потерь удрать обратно. Язычников он считал животными и на войне уничтожал их без всякой жалости. Поэтому и теперь он хотел идти в языческую северную Литву по рекам Нерис и Швянтойи в еще не разграбленные края. Но Витаутас отказался двинуться на север и настоятельно звал на восток. Свою настойчивость он объяснял тем, что в Вильнюсском крае у него больше сторонников, и когда они перейдут на сторону союзников, можно будет дойти даже до Крево. Марквард фон Зальцбах не разобрался в замыслах Витаутаса и уступил.
Рыцарь Греже давно заметил: князь Витаутас что-то замышляет, но все еще сомневался в этом. Теперь, после приезда брата мазовецкого князя Генрика и после его женитьбы на Рингайле, он ясно увидел подготовку Витаутаса к чему-то. Прежде он немедленно сообщил бы об этом великому магистру ордена, но сейчас рыцарь чувствовал себя таким несчастным, обойденным судьбой и обманутым жизнью, что, кроме возлюбленной Маргариты, его ничто не интересовало; днем и ночью он сокрушался о своей судьбе и все думал о своем утраченном счастье. Знал он, что Маргарита с матерью находятся в Островецком замке, в плену у Карибутаса. Отношения между обеими сторонами оставались натянутыми, и трудно было надеяться, что когда-нибудь удастся выкупить благородных женщин или освободить их при обмене пленными.
В новый поход вместе с Витаутасом шли и он, и оба Книстаутаса, и комтур Герман.
— Светлейший князь, — однажды очень печальным голосом сказал рыцарь Греже и огляделся вокруг, — мы здесь вдвоем, и никто не слышит нас. Не хочу я быть твоим коварным другом, ибо не являюсь и тайным врагом! Князь, поверь мне, сейчас говорит с тобой родственная тебе моя кровь: и над тобой, и над твоими землями нависла огромная опасность со стороны твоих друзей крестоносцев!
— Как ты смеешь такое говорить и клеветать на моих товарищей, на моих лучших друзей! — одернул его князь Витаутас и грозно нахмурился.
— Князь, ты сначала выслушай меня, а потом уж суди; и если не поверишь, можешь заковать меня в железо как предателя и отправить своему другу, великому магистру ордена; а если поверишь — сам спасешься и свои земли спасешь!.. Неужели невдомек тебе, князь, почему орден каждый год по два, по три раза ходит на Литву, сжигает селения, убивает людей, грабит, а замки не берет? Неужели тебе еще невдомек, князь, зачем ордену так нужна Жемайтия, и почему он не идет на Судуву, с какой целью он укрепил Велиуону, построил Риттерсвердер, Новое Гродно, Меттенбург 55?! Зачем понастроил замков возле Дубисы?! Может быть, тебе неизвестно, что твой друг, великий магистр ордена крестоносцев, приказал меченосцам похитить твою дочь, княжну Софию, и передать ее Скиргайле! И только по чистой случайности была похищена моя дама сердца, моя возлюбленная Маргарита Книстаутайте! Князь, если орден когда-нибудь и посадит тебя на трон великих князей литовских в Вильнюсе, то, поверь, только после того, как Аукштайтия будет так же опустошена, как сегодня Судува. Зачем тебе будут нужны замки без людей, словно улья без пчел? Кто поможет тебе выстоять против крестоносцев и меченосцев, когда у тебя не будет твоей Жемайтии?! Жемайтию ожидает судьба Пруссии, а Аукштайтию — Судувы! Орден уже давно предусмотрел все это!..
— Погоди, рыцарь, но ведь и ты — один из крепчайших столпов ордена! Значит, и ты вместе с остальными рыл мне яму?!
— Да, князь, признаюсь и каюсь: до сих пор я был послушным слугой ордена, но теперь я прозрел и предупреждаю тебя: ты на краю гибели. И сделать это мне повелевает наша родственная кровь. Я тоже много страдал от крестоносцев. Страдаю и теперь…
— И что же ты посоветуешь мне, рыцарь?
— Прежде всего я посоветую сам себе: хватит мне быть рабом ордена!.. А ты, князь, предупреди этот кровавый поход. Если он удастся, Марквард фон Зальцбах займет твое место в Риттерсвердере, а тебя отправят подальше от Жемайтии, в Меттенбург или в Новое Гродно, чтобы потом и оттуда выгнать.
— И что же мне делать? Неужели бежать от крестоносцев к полякам или русским?
— Князь, не искушай меня больше, ты сам себе лучший советчик: не раз и не два ты уже уходил от опасностей… А я с сегодняшнего дня буду твоим верным слугой! — Рыцарь Греже быстро снял свой белый плащ с черными крестами и бросил его в сторону.
Князь поймал его плащ мечом и сказал:
— Рыцарь, если ты мой слуга, то слушайся меня: надень свой белый плащ!.. Еще не пришло время сбросить его!
Рыцарь удивился, выпучил глаза и медленно взял свой плащ с меча.
Князь помолчал, потом сказал:
— С сегодняшнего дня под этим плащом для всех будет рыцарь крестоносцев, а для меня — мой верный прусский боярин. Жди моих приказаний, мой боярин! — И, прощаясь, князь поднял руку.
Рыцарь Греже поклонился и, звякнув мечом о стену, вышел из избы.
В походе на Медининкай 56 участвовали в основном крестоносцы. Чужеземных рыцарей было немного. Не пришли со своими отрядами и Судимантас, и многие другие жемайтийские бояре. Крестоносцы, ведомые Марквардом фон Зальцбахом, рвались в первые ряды и, пока проходили по землям, опустошенным в прошлом году, не отделялись от всего войска и не грабили. Но как только они вошли в область Медининкай, которую не затронули два последних похода, сразу же рассыпались во все стороны и принялись за грабежи. Все добро, которое крестоносцы не могли забрать с собой, они сжигали или уничтожали иначе. Также беспощадно убивали жителей, не разбирая, взрослые это или дети, мужчины или женщины. Со стороны литовцев никакого организованного сопротивления не было, так как Ясько из Олесницы и Скиргайла не могли договориться о совместных действиях: один полагал, что крестоносцы снова пойдут на Вильнюс, и поэтому со всеми своими силами отступил на север, а другой преградил врагу путь на Пуню и Алитус.
И снова красное зарево пожаров озарило небо над Литвой.
28 мая после полудня князь со своими полками пришел в Руднинкай. Деревня все еще горела; дымились и окрестные селения. У въезда в Руднинкай на обуглившихся деревьях висели несколько бояр Скиргайлы, пойманных и повешенных Марквардом фон Зальцбахом. В деревне повсюду лежали незахороненные трупы детей и женщин; под заборами стонали тяжелораненые; то там, то здесь темнели лужи крови, разбросанный и искореженный скарб, сельскохозяйственные орудия; здесь же валялась забитая скотина; с одних туш была содрана шкура, у других — вырезаны лучшие куски мяса. Озимые на полях, уже заметно поднявшиеся над землей, вытоптаны, потравлены, лишь кое-где лоскутами зеленели уцелевшие росточки. По углам выли собаки, потерявшие своих хозяев. Деревья, луга и кусты, которых не коснулась рука и меч крестоносцев, весело зеленели и словно радовались весне и прекрасному солнечному дню.
Руднинкай напомнили князю Витаутасу о далеком прошлом. Однажды его дядя, князь Альгидрас, пригласил своего брата Кестутиса, отца Витаутаса, в Руднинкскую пущу поохотиться. Отец взял с собой и Витаутаса. В Руднинкай их уже ждал Альгирдас. С Альгирдасом приехал и его сын Ягайла. Тогда Ягайла был примерно такого же роста, как и Витаутас, носил меч величиной почти с себя и был одет в красное платье, по краям обшитое светлыми пестрыми лентами.
Альгирдас с сыном встретили гостей верхом на конях. Каким дружелюбным показался тогда Витаутасу юный Ягайла, и как изумительно прошла охота в Руднинкской пуще! Тогда они тоже остановились в этой самой боярской избе. А как торжественно встречали их жители Руднинкай! Был большой пир, собралось множество бояр со всей округи; во время пира они с юным Ягайлой упражнялись во дворе верхом на своих маленьких жемайтийских лошадках; все зрители не могли налюбоваться на них. Радовались отцы, очень довольны были и они сами; только когда он каким-то образом прижал юного Ягайлу к забору, молодой князь вдруг рассердился, покраснел и изо всех сил ударил Витаутаса мечом прямо по голове. Тот успел прикрыться щитом.
— Достаточно, дети, достаточно, — будто ничего не заметив, остановил их князь Альгирдас и приказал боярам помочь им слезть с лошадей.
Кестутис тоже прикинулся, что ничего не заметил, но на обратном пути с охоты домой отец был задумчив и недоволен. Когда они остались вдвоем, отец сказал сыну:
— Хорошо, Витаутукас, что ты успел прикрыться щитом, иначе Ягайла поцарапал бы тебе лоб… Всегда следует быть осторожным, сын мой.
В тот вечер отец больше ничего не сказал Витаутасу и всю дорогу, пока они ехали домой, был задумчив и, казалось, недоволен охотой.
Но это было давно. Теперь тот же боярский двор, в котором когда-то кузен чуть не снял Витаутасу голову, утопал в крови подданных Ягайлы, и тяжело раненные люди из всех углов умоляли прикончить их или сжалиться над ними.
— Государь Витаутас, — умолял из-под забора один тяжело раненный боярин, — заклинаю тебя именем твоего отца Кестутиса и матери Бируте: или прикажи своим слугам прикончить нас, или смилуйся над нами. Не допусти, государь, чтобы тела наши достались собакам да волкам… Мы бились за своего князя и пали с мечом в руках… Смилуйся, государь, умоляем тебя!..
Князь приказал своим боярам перенести раненых в избу и перевязать их, а сам со своими вельможами поехал дальше по дымящейся деревне.