– Эй, Тео, ты меня слушаешь?
Тео облизал губы и почувствовал металлический вкус крови. Неужели язык прикусил?
– Что тебе нужно?
За дверью тяжело вздохнули.
– Тео, ты меня удивляешь. Так долго еще никто не держался! Ты у нас рекордсмен!
Тео не ответил. А что говорить? На вопросы голос не отвечал никогда. Порой вообще казалось, что никакого голоса нет и у него галлюцинации.
– Вообще-то некоторые сопротивлялись, – продолжал голос. – Некоторым резать жирную стерву явно не по нутру! – За дверью мрачно усмехнулись. – Уж поверь мне, чего я только не видал!
«Надо же, какие мерзости творит с сознанием отсутствие сна, – думал Тео. – Приказываешь себе бодрствовать, заставляешь мозг работать день-деньской, отжимаешься, приседаешь, пока мышцы не начинают гореть, колотишь себя, до крови царапаешь, и вскоре границы между сном и явью исчезают. Два состояния смешиваются во что-то вроде боли, только хуже, ведь эта боль живет не в теле, а в сознании. Сознание превращается в боль, а с ним ты сам становишься болью».
– Помяни мое слово, Тео, умирать здесь – то еще удовольствие. Такое и врагу не пожелаешь!
Сознание снова превращалось в каплю, готовую раствориться в пучине сна, и Тео вонзил ногти в ладонь. «Не спать! Ни в коем случае не спать!» – одергивал себя он, потому что знал: сон куда ужаснее яви.
– Знаешь, Тео, рано или поздно все прогибаются.
– Почему ты зовешь меня по имени?
– Извини, Тео, что ты сказал?
Тео сглотнул и снова почувствовал вкус крови. Надо же, как мерзко во рту! Он зажал голову руками.
– Почему ты вечно зовешь меня по имени?
– Твое внимание привлечь стараюсь. Извини за прямоту, но последние несколько дней ты сам не свой!
Тео не ответил.
– Не нравится, что я зову тебя по имени? Не понимаю, почему, но ладно, как пожелаешь! Сменим тему. Что скажешь об Алише? По-моему, эта девушка – просто чудо!
Алиша? Странный голос спрашивает об Алише? Невозможно! Хотя тут-то и загвоздка! В мерзкой камере возможно все, и голос из-за двери говорит исключительно невозможные вещи.
– После твоих рассказов я думал, что западу на Маусами, – радостно продолжал голос. – Ну, помнишь, мы с тобой по душам поговорили? Вот, я почти не сомневался: мне понравится именно она. Только в этой рыженькой есть какая-то изюминка, от нее у меня аж кровь кипит.
– Не понимаю, о ком ты! Повторяю: эти имена мне ничего не говорят.
– Тео, ну ты и кобель! Хочешь сказать, что и с Алишей развлекался? А твоя Маус в положении, да?
Камера впрямь накренилась или ему только кажется?
– Что… что ты сказал?
– Ты не в курсе? Ну, прости… Странно, что она тебе не сообщила! Так вот, Тео, у Маусами, у твоей Маусами в печке поспевает булочка!
Нужно сосредоточиться! Нужно зафиксировать слова, дабы понять их значение. Увы, мозг превратился в скользкий камень и слова с него скатывались, как дождевые капли.
– Да уж, да уж, я и сам был в полном недоумении! – продолжал голос. – Но вернемся к Лиш… Поделись опытом, как она любит? Наверное, в постели ну чисто тигрица! Я не ошибся, да, Тео?
– Не знаю! Прекрати называть меня по имени!
За дверью снова вздохнули.
– Как хочешь! – после небольшой паузы отозвался голос. – Давай попробуем новое имя, согласен? Например, Бэбкок.
Сознание сжалось, и, если бы желудок не пустовал, Тео наверняка бы стошнило.
– Ну вот, хоть какой-то прогресс! Ты же слышал о Бэбкоке, да, Тео?
Вот кто таился на обратной стороне сна! Бэбкок, один из Дюжины.
– Кто… кто он?
– Да ладно, Тео, ты же умница! Разве сам не понимаешь? – Повисла тишина: за дверью явно ждали его ответа. – Бэбкок это… это же ты!
«Я Тео Джексон. Я Тео Джексон. Я Тео Джексон, – словно молитву, повторял про себя Тео. – Сын Деметрия и Пруденс Джексон, член Первой семьи. Я Тео Джексон».
– Бэбкок – это ты, Бэбкок – это я. Бэбкок – это каждый из нас, по крайней мере, в этих краях. Я, например, считаю его местным богом. Не таким, как боги Старого мира! Бэбкок – бог по-новому. Ну, Тео, повторяй за мной: Я Бэбкок!
«Я Тео Джексон. Я Тео Джексон. Я Тео Джексон. Я не стою на кухне и не держу в руках нож».
– Заткнись! – в отчаянии взмолился Тео. – В этом нет никакого смысла!
– Эх, Тео, опять ты за старое – смысл во всем ищешь! Хватит, брось, успокойся! В нашем дурацком мире почти век нет никакого смысла! Бэбкоку смысл не нужен: он есть, и все. Так же, как мы, его тени. Как Легион.
– Легион… – послушно прошептал Тео.
Голос тотчас смягчился, стал вкрадчивым «Хватит… Перестань себя мучить… Успокойся и засыпай…»
– Верно, Тео, Легион. Мы, тени Бэбкока. Ну, будь умницей, закрой глазки и перережь жирной сучке горло!
Он устал, он страшно устал. Тело таяло, как кусок мыла, расплывалось от непреодолимого желания закрыть глаза и заснуть. Тео хотел заплакать, но слез не осталось; хотел взмолиться, но не знал о чем; попытался представить лицо Маусами, но веки уже сомкнулись, и он медленно погружался в сон.
– Ну, все не так уж плохо! Повозиться, конечно, придется: пороха толстухе хватает, нужно отдать ей должное. У тебя получится, вот увидишь!
Теперь голос звучал откуда-то сверху, смешиваясь с заливающим кухню солнцем. Все на своих местах, все готово: жара, мерзкий запах, нож в открытом ящике, белая шея с жирными складками – скрипучий голос вырывается именно оттуда! В груди тесно, тишина разрывает горло. «Мало того что немой, так еще и пришибленный!» Тео тянется к ножу, достает его из ящика…
Тут во сне появился новый персонаж – маленькая девочка. Она сидела за столом, держа на коленях плюшевого зверька.
– Это Питер! – объявила она тоненьким детским голоском, даже не взглянув на Тео. – Он мой кролик.
– Это не Питер, я знаю Питера! – возразил Тео, но перед ним была не малышка, а высокая красавица с черными, обрамляющими лицо локонами. Сам Тео из кухни попал в библиотеку, в ужасный, пахнущий смертью зал, где на койках лежали малыши. Вирусоносители наступали, они уже по лестнице взбирались!
– Не делай этого! – попросила ставшая женщиной девочка. Кухонный стол, за которым она сидела, переместился в библиотеку. Через секунду молодая красавица превратилась в сморщенную беззубую старуху, а смоляные локоны – в седые патлы. – Не убивай ее, Тео!
– Нет! – Тео отпрянул, вырываясь из объятий сна. – Не буду.
– Мать твою, это что за игры?! – загрохотал голос. – Думаешь, у тебя осталось право выбора?
Тео промолчал: пусть лучше убьет.
– Ладно, дружище, будь по-твоему! – Из-за двери донесся вздох разочарования. – Тогда сообщу новости: ты у нас не единственный гость. Боюсь, следующий номер программы тебе не понравится. – Сапоги заскрипели по полу: их обладатель собрался уйти. – Эх, а я надежды на тебя возлагал! Впрочем, какая разница? Мы ведь все равно до них доберемся! И до Маус, и до Алиши, и до остальных. Так или иначе мы доберемся до всех!
«Сегодня новолуние! – размышлял Питер, когда они крались во тьме мимо бараков. – Новолуние, и на улице ни души».
Пробраться мимо сторожей оказалось несложно: Сара придумала прекрасный план. «Так даже Лиш не сможет!» – заявила она и направилась через пыльную площадь к огневой бочке, у которой стояли Хэп и Леон, следя за каждым ее шагом. Сара подошла к ним и встала так, чтобы загородить дверь барака. Завязался разговор, и вскоре невысокий тщедушный Хэп скрылся в неизвестном направлении. Сара провела рукой по волосам. Увидев условленный сигнал, Холлис с Питером беззвучно выбрались из барака. Под покровом тьмы они обогнули площадь и затаились в переулке. Через пару минут появилась Сара, а за ней спешил второй охранник; по его довольной физиономии нетрудно было догадаться, что ему посулила девушка. Пропустив Сару и Леона вперед, Холлис поднялся из-за пустой бочки с ножкой стула в руках.
– Эй, ты! – окликнул он Леона и огрел так, что тот упал как подкошенный.
Оглоушенного сторожа оттащили вглубь переулка. Под оранжевым костюмом Холлис нащупал привязанную к ноге кобуру, в которой лежал короткоствольный револьвер. Подоспел Калеб с мотком веревки. Сторожа связали по рукам и ногам, а рот заткнули кляпом.
– Револьвер заряжен? – спросил Питер.
Холлис откинул барабан.
– Три патрона, – объявил он, резким движением защелкнул барабан и передал револьвер Алише.
– Питер, бараки пустуют! – с тревогой заметила она.
Действительно, ни в одном окне свет не горел.
– Нужно спешить!
К тюрьме друзья подбирались с юга, по пустому полю. Холлис запомнил, что вход на севере, со стороны главных ворот, где было что-то вроде туннеля, который, изгибаясь, вел за высокую стену и отлично просматривался с дозорных вышек. Туннелем можно было воспользоваться, но Холлису хотелось найти менее рискованный способ проникновения. Грузовики и пикапы стояли в гараже, примыкающем к южной стене здания. Вполне вероятно, Ольсон держал стратегический арсенал в одном месте. Впрочем, с чего-то начать все равно следовало – почему бы и не с гаража?
Гараж оказался закрыт: подъемные ворота опустили и заблокировали, повесив тяжелый замок. Питер заглянул в окно, но ничего не увидел. За гаражом тянулся длинный бетонный въезд на платформу с навесом и еще воротами, ведущими в здание тюрьмы. Посреди въезда темнело пятно. Питер осторожно его коснулся – надо же, еще влажное! – и понюхал пальцы. В нос ударил запах машинного масла.
Ни ручек, ни другого отпирающего устройства на воротах не было. Друзья встали в ряд и нажали на гладкую створку, стараясь поднять ее вверх. Никакого сопротивления не чувствовалось, но чересчур тяжелая створка не поддавалась без удобного захвата. Калеб пулей метнулся к гаражу: зазвенело битое стекло, и через секунду паренек возник у ворот с монтировкой в руках.
Они снова выстроились в ряд и на сей раз сумели чуть приподнять створку. Калеб вставил монтировку в образовавшуюся щель – на платформе появилась широкая полоса света. Один за другим члены отряда проползли под воротами и, убрав монтировку, захлопнули их.