Они крутились, останавливались и снова крутились. Где-то на шестой раз Питер разглядел в подлеске какое-то движение, словно деревья с кустами ожили и зашевелились. Разговаривать к тому времени он уже не мог: слишком укачало. Было вроде бы страшно, а потом и страх закрутился волчком, перемешавшись с другими чувствами.
– Черт, это бомжи! – воскликнул кто-то где-то, кажется, внизу.
Тут Питер увидел солдат.
Первые несколько дней Маусами спала по шестнадцать, восемнадцать, двадцать часов. Тео выгнал мышей из спальни второго этажа: в ход пошли и метелка, и устрашающие крики. В комоде обнаружились простыни и одеяла, сложенные с воистину маниакальной аккуратностью, и даже две отвратительно пахнущие подушки: одну Маус положила под голову, вторую – под колени, чтобы дать отдых спине. В правую ногу стала отдавать острая и сильная, как электрический разряд, боль – малыш давил на позвоночник! «Молодец, правильно делает! – думала Маус. – Мою тесную утробу расширяет!» Тео суетился вокруг нее не хуже сиделки: то попить принесет, то поесть. После обеда он спал на продавленном диване, который стоял на первом этаже, а вечером брал дробовик, устраивался на крыльце и смотрел в темноту.
Однажды утром, проснувшись, Маус почувствовала прилив новых сил. Усталость исчезла: несколько дней отдыха пошли напользу.
Маус села в кровати и увидела, что на улице светит солнце. Воздух был сухим и прохладным. Ветерок теребил занавески. «Разве я открывала окно? – удивилась Маус. – Наверное, это Тео ночью открыл!»
Малыш устроился на мочевом пузыре. Вообще-то у кровати стояло ведро, но без крайней нужды пользоваться им Маус не желала. Она встанет и доберется до уборной, чтобы показать Тео: ей намного лучше.
Даже из спальни Маус слышала, как Тео суетится и хлопочет где-то внизу. Маус встала, натянула на длинную сорочку свитер – в брюки она уже не влезала – и начала спускаться по лестнице. Неужели за пару дней у нее сместился центр тяжести? Из-за выпирающего живота Маус с трудом держала равновесие и чувствовала себя страшно неуклюжей. Что же, придется привыкать. Срок меньше шести месяцев, а она уже расплылась!
Маус спустилась в комнату, которая показалась совершенно незнакомой. Ничего себе перемены! Диван и стулья прежде стояли вдоль стен, а сейчас – в центре, у камина. Стулья Тео повернул друг к другу, между ними постелил коврик, а на него поставил маленький деревянный стол. Некогда грязный пол блистал чистотой. Диван Тео накрыл одеялами, чтобы спрятать пятна и дыры.
Больше всего Маус заинтересовали пожелтевшие фотографии на каминной полке. На них были одни и те же люди, но в разном возрасте и в разных позах; то все вместе, то по отдельности – получилась целая серия. Мужа с женой и тремя детьми, мальчиком и двумя девочками, снимали перед этим самым домом, судя по всему, ежегодно – на каждой следующей фотографии дети выглядели взрослее и взрослее. Так, на первом снимке младшего, еще грудничка, держала на руках мать, усталая женщина с темными очками на лбу, а на последнем его запечатлели уже пяти– или шестилетним. Мальчишка стоял перед старшими сестрами и скалился в объектив, демонстрируя щель от выпавшего зуба. Маус даже разобрала надпись на его футболке: «Юта Джаз».
– Ничего себе фотографии, правда?
Обернувшись, Маус увидела Тео, который наблюдал за ней, стоя у двери на кухню.
– Где ты их нашел?
Тео приблизился к камину и снял с полки фотографию со скалящимся мальчишкой.
– В погребе, он здесь, под лестницей. Но ты вот сюда посмотри! – Он постучал по стеклу. На заднем плане маячил автомобиль, битком набитый чемоданами, сумками, рюкзаками. Кое-что даже к крыше привязали! – Эта та самая машина, что мы видели в сарае!
Маус снова вгляделась в снимки: какие же счастливые эти пятеро: и мальчишка, и его родители, и сестры!
– Думаешь, они здесь жили?
Тео кивнул, возвращая фотографию на полку.
– По-моему, они приехали сюда незадолго до начала эпидемии и оказались в ловушке. Либо просто решили остаться. Не забывай о четырех могилах на заднем дворе!
Маус уже хотела заметить, что могил не пять, а четыре, но тотчас поняла свою ошибку: пятый человек элементарно не мог себя похоронить.
– Есть хочешь? – спросил Тео.
– Больше всего мне бы хотелось вымыться, – коснувшись грязных волос, ответила Маус.
– Я так и думал! – хитро улыбнулся Тео. – Пошли!
Он вывел Маус во двор, а там… Над раскаленными угольями висел большой чугунный котел, рядом стояло корыто, в котором мог запросто поместиться человек. Сперва Тео налил в лохань холодную воду (ее пришлось носить в ведре из скважины), затем взял тряпку и, осторожно сняв крышку котла, подлил кипяток.
– Ну, готово, залезай! – торжествующе объявил он.
Маус вдруг засмущалась.
– Ладно, я отвернусь! – захихикал Тео.
После всего произошедшего стесняться своего тела было глупо, но Маус стеснялась. Убедившись, что Тео не смотрит, она быстро разделась и на миг застыла под лучами осеннего солнца. Воздух моментально охладил и натянувшуюся кожу, и тугой круглый живот – бр-р, неприятно! Маус опустилась в воду, которая покрыла не только живот, но и набухшую грудь с голубым кружевом вен.
– Можно повернуться?
– Тео, я расплылась до безобразия! Неужели хочешь увидеть меня такой?
– Ну, уменьшаться твой живот начнет не скоро, так что мне пора привыкать!
«Чего я боюсь? – недоумевала Маус. – Вот-вот рожу от Тео ребенка, а увидеть себя обнаженной не позволяю!» Во время путешествия на ласки и нежности не хватало ни сил, ни времени, но ведь сейчас они одни… Маус поняла, что ждет от Тео первого шага: между ними вырос барьер, но нужно же его как-то преодолеть!
– Хорошо, поворачивайся!
Увидев Маус в лохани, Тео на секунду вскинул брови. Но лишь на одну секунду. В следующую он гордо продемонстрировал почерневшую сковороду, до краев полную плотной блестящей массы, от которой ловко отрезал клинышек.
– Господи, Тео, неужели ты мыло сварил?
– Раньше мы варили его вместе с мамой. Надеюсь, я положил достаточно золы! Жир снял с антилопы, которую подстрелил вчера утром. Мерзавка оказалась тощей, но на одну порцию хватило.
– Ты подстрелил антилопу?
– Угу, – кивнул Тео. – А сюда дотащил с трудом: шутка ли, три мили! В реке полно рыбы, так что наделаем запасов и перезимуем припеваючи. – Тео поднялся и вытер руки о штанину. – Давай, мойся, а я завтрак приготовлю.
Когда Маус вымылась, вода помутнела от грязи и жирного мыла. Маус осторожно встала, ополоснулась подогретой водой и застыла у лохани, чтобы обсохнуть. Воздух и солнце быстро сделали свое дело. Когда она в последний раз чувствовала себя такой чистой?
До чего неприятно надевать грязные вещи! Надо бы стиркой заняться…
Маус вернулась в дом. Подвал оказался просто сокровищницей – Тео поставил на стол настоящий фарфор и стаканчики из потемневшего от времени стекла, выложил ножи, ложки и вилки. На сковороде жарилось что-то вроде бифштексов с прозрачными колечками лука. Печь, в которой горели дрова из сложенной у двери поленницы, наполняла комнату живым теплом.
– Мясо антилопы я оставил для копчения, – пояснил Тео, – но два куска решил поджарить. – Он перевернул бифштексы, вытер руки тряпкой и посмотрел на Маус. – Получается жестковато, но вполне съедобно. У реки растет дикий лук. Еще видел кусты, очень похожие на ежевику, хотя точно определить сможем только весной.
– Правда? А что еще тут растет? – в шутку спросила Маус, искренне удивленная тем, сколько успел Тео буквально за пару дней.
– Картошка.
– Картошка?
– Ну да, вообще-то она уже проросшая, но кое-где еще есть приличные клубни. Я их выкопал и в погреб отнес. – С помощью длинной вилки Тео переложил бифштексы на тарелки. – От голода не умрем. Вокруг много съедобного, главное – внимательно смотреть.
После завтрака Тео мыл посуду, а Маус отдыхала. Ей хотелось помочь, но он не позволил.
– Хочешь прогуляться? – предложил Тео и принес из сарая пару удочек, на которых болталась леска. Он дал Маус лопатку, дробовик и горсть патронов. Когда спустились к реке, солнце стояло уже высоко. Они попали к излучине: река описывала поворот, разливалась и текла медленнее. Густая трава по берегам отливала осенним золотом. Крючков Тео не нашел, зато в буфете обнаружил набор швейных инструментов, среди которых были булавки. Пока Маус выкапывала червей, он приладил булавки к леске.
– Как ловят рыбу? – спросила Маус. Червей долго искать не пришлось: земля ими буквально кишела.
– Давай закинем удочки и посмотрим.
Ничего путного не получилось: крючки попали на отмель, их было видно даже с берега!
– Отойди в сторонку, – велел Тео. – Попробую подальше закинуть! – Он смотал леску и поднял удочку над головой. Тонкий конец описал дугу и плюх! – опустился на глубине. Леска натянулась почти сразу. – Чума вампирья! – пролепетал Тео. Казалось, его глаза вот-вот вылезут из орбит. – Что же делать?!
– Не упусти ее! Только не упусти!
Попавшаяся на удочку рыба танцевала у самой поверхности воды, и Тео начал сматывать леску.
– Она огромная!
Пока Тео тащил рыбу к берегу, Маус вошла в воду – бр-р, холодно! – и попыталась зачерпнуть ее ведром. Рыба увернулась, а вот у Маус ноги тотчас запутались в леске.
– Тео, помоги!
Оба захохотали. Ловкий Тео без труда схватил рыбу и перевернул – та мигом перестала сопротивляться. Маус освободилась от лески, выволокла ведро из воды и увидела в его руках рыбу. Больше всего она напоминала длинный пучок мышц, усыпанный алмазной крошкой. Булавка воткнулась в нижнюю губу – рыба даже червяка не проглотила!
– Какую часть едят? – спросила Маус.
– В зависимости от аппетита: если голод сильный, то всю!
Тео поцеловал Маус, и она едва не задохнулась от счастья. Перед ней все тот же Тео, ее любимый! Поцелуй не оставил ни малейших сомнений: что бы ни случилось в той камере, его любовь к ней по-прежнему сильна.