– Он такой упрямый! Гейб, слышишь меня, Гейб? Почему ты постоянно упрямишься?! – Мар закрыла лицо руками и отчаянно разрыдалась.
Сара терпеливо ждала, понимая: боль Мар она облегчить не в силах. Горе – это комната без окон, в которую человек входит один, плотно закрыв за собой дверь. Все, что творится в этой комнате, вся боль, злоба и отчаяние от посторонних глаз скрыто и касается лишь самого горюющего.
– Извини, Сара! – наконец покачала головой Мар. – Не следовало мне распускаться в твоем присутствии.
– Все в порядке! Ничего страшного.
– Если Гейб проснется, скажу, что ты заглядывала, – сквозь слезы улыбнулась Мар. – Ты ведь всегда была его любимой медсестрой.
До Щитовой Сара добралась ближе к полуночи, неслышно открыла дверь и скользнула за порог. Элтон в неизменных наушниках крепко спал у пульта управления, но, едва хлопнула дверь, проснулся.
– Майкл?
– Это Сара.
Элтон снял наушники, повернулся к девушке и потянул носом.
– Чем это так пахнет?
– Рагу из кролика, но, увы, безнадежно остывшим.
– Ничего себе! – Элтон выпрямил спину и расправил плечи. – Ну, давай его сюда!
Девушка поставила горшок перед Элтоном, а он взял со стола грязную ложку.
– Хочешь – свет зажги.
– Может, не надо? Я темноту люблю.
– А мне так вообще все равно.
В слабом сиянии индикаторов Сара наблюдала, как ест Элтон. Зрелище завораживало: поднимет ложку и по идеальной траектории направит в раскрытый рот – каждое движение казалось воплощением рациональности, ни единого лишнего жеста.
– Ты смотришь на меня, – сказал Элтон.
– Извини… – Сара почувствовала, как заливается краской.
Элтон расправился с рагу и вытер рот тряпкой.
– Извиняться не за что. Для меня ты лучшее украшение нашей скромной Щитовой. Молодым красавицам вроде тебя разрешается наблюдать за мной сколько угодно.
Сара засмеялась – то ли от смущения, то ли потому, что не до конца верила Элтону.
– Ты же никогда меня не видел! С чего решил, что я красавица?
Элтон пожал плечами и закатил глаза, точно под набрякшими веками хранился образ Сары.
– По твоему голосу. По тому, как ты разговариваешь со мной и с Майклом, как за ним присматриваешь – все изумительно красиво, так может лишь по-настоящему красивая девушка.
– Я не чувствую себя красивой! – неожиданно для себя призналась Сара.
– Поверь старику Элтону, – негромко хохотнув, начал слепой, – обязательно найдется человек, который тебя полюбит.
От разговоров с Элтоном на душе всегда становилось легче. И дело было даже не в том, что он откровенно с ней заигрывал, просто пятидесятилетний слепец казался самым счастливым человеком в Колонии. Майкл точно подметил: из неполноценности слепота превратилась в «изюминку» Элтона.
– Я только что из Больницы…
– Ну, ты в своем репертуаре, – кивнул Элтон. – Вся в заботах о ближних! Ну и как дела у Гейба?
– Дела не очень. Выглядит ужасно… А бедная Мар переживает! Очень хочется помочь ему по-настоящему, а не как сейчас!
– Что-то человеку по силам, что-то нет. Время Гейба пришло, а ты сделала все, что могла!
– Все, что могла, но явно недостаточно!
– Достаточно не бывает никогда! – Элтон нащупал наушники и протянул Саре. – Раз ты принесла мне рагу, я тоже сделаю сюрприз. Вот, послушай, настроение точно поднимется!
– Я же ничего не пойму! Для вас с Майклом это сигналы, а для меня – помехи.
Элтон хитро улыбнулся.
– Ну, не упрямься! Лучше глаза закрой…
Наушники оказались теплыми. Сара почувствовала, пальцы Элтона заскользили по пульту, двигая рычажки. А потом девушка услышала музыку, абсолютно, совершенно необычную. Началась она далекими завываниями ветра, но вот «ветер» подкрался поближе, и в нем запели птицы. Звук нарастал, надвигался со всех сторон, и Сара поняла, что попала под шторм. Перед глазами тотчас встала картинка: музыкальный шторм, обрушившийся на ее голову. Она в жизни не слышала ничего прекраснее! Вот затихли последние звуки, и девушка сняла наушники.
– Неужели это радио? – изумленно спросила она.
– Если бы! – ухмыльнулся Элтон, его пальцы снова заскользили по рычажкам пульта, и из отсека показался серебристый диск. Надо же, а она никогда не обращала внимания на компактные диски: Майкл говорил, в них один шум. Девушка осторожно взяла диск за края и поднесла к глазам. «Игорь Стравинский, – прочла она, – «Весна священная», Чикагский симфонический оркестр, дирижер Эрих Ляйнсдорф».
– Ну, вот ты и услышала свой музыкальный портрет! – проговорил Элтон.
– Не понимаю одного: как вы трое остались живы! – признался Тео.
Охранники сидели за столом в диспетчерской, а Рей с Финном снова ушли спать. Выброс адреналина оказался мощным, но скоротечным, и Питер морщился от пульсирующей боли в лодыжке, которую, к счастью, не сломал. От конденсатора откололи кусок льда, и Питер, завернув его в грязную тряпку, приложил к ушибленному месту. Он только что убил Зандера Филлипса, которого знал всю жизнь… Как к этому относиться? Четкого ответа сознание не давало. С одной стороны, на шее убитого висел ключ от станции, так что сомнений относительно его личности не возникло. С другой стороны, вирусоносителя, пытавшегося пролезть в люк, Зандером Филлипсом считать не следовало. И выбора, разумеется, не было – Зандер полностью переродился. Только… только когда Питер спустил курок, глаза пикировщика странно блеснули: он явно понимал, кто перед ним, и чуть ли не радовался своей участи.
Теперь, когда опасность миновала, Тео подробно расспрашивал Калеба. В рассказе мальчика было немало неясных мест, хотя это вполне объяснялось усталостью и нервным потрясением. Его опухшие губы потрескались до крови, на лбу красовался синяк, а на ногах – глубокие царапины. Парнишка больше всего горевал о кроссовках – новеньких черных «Найки» на пружинящей подошве. Он вынес их из обувного магазина прямо в коробке, но, в панике убегая от вирусоносителей, не заметил, как потерял.
– Достанем тебе новые! – пообещал Тео. – Ты лучше о Зандере расскажи.
Свой необыкновенный рассказ Калеб заедал сухарями и запивал водой. Началось все дней шесть назад, когда Зандер стал вести себя странновато, точнее, престранно даже для себя, а это говорило о многом. Он не желал выходить за ворота, а ночами не спал, а мерил диспетчерскую шагами и безостановочно бормотал. Калеб решил, что старик пересидел на станции, но, когда приедут ремонтники, возьмет себя в руки.
– В один прекрасный день Зандер сказал, что мы выезжаем на поле, и велел готовить телегу. Помню, я как раз обедал, и тут входит он и объявляет, что понадобилось заменить контроллер. Я удивился: из-за чего такая спешка, да и не поздновато ли на поле ехать. Он как полыхнет глазищами! Тогда я почувствовал жуткий запах. Зандер вонял, честное слово, вонял! Я спросил, все ли с ним в порядке, а он снова полыхнул глазищами, давай, мол, собирайся!
– Когда это было?
– Три дня назад, – нервно сглотнул Калеб.
– Так ты три дня по полю бродил? – подавшись вперед, спросил Тео.
Мальчишка кивнул. С сухарем он расправился и, пододвинув миску с соевой пастой, стал зачерпывать ее пальцами.
– Мы взяли мула, но – вот так штука! – отправились не на западное поле, а на восточное. Там же сто лет ничего не работает, одни пикировщики бродят! Да и дорога отнимает часа два, не меньше. В общем, я и говорю: «Зандер, дружище, зачем мы здесь, или ты угробить нас решил?» Турбина, которую он хотел починить, похожа на ржавое корыто. Я и с земли видел: дохлый номер, замена контроллера не поможет. Только Зандер уперся, и я полез на башню, поставил лебедку и начал снимать кожух старого контроллера. Торопился, помню, и думал: «Рискуем задницами неизвестно ради чего, хотя вдруг старику виднее?» Тут я услышал крик.
– Кричал Зандер?
– Нет, мул, – покачал головой Калеб. – Я не шучу, он, правда, не ржал, а кричал от боли. В жизни ничего подобного не слыхал! Когда посмотрел вниз, мул падал, точно ему ноги перебили. Я сперва и не сообразил, что вижу кровь, целое море! – Мальчишка вытер жирные губы и отодвинул пустую миску. – Зандер всегда говорил, мол, соя на вкус как хрен собачий, а я язвил, откуда, мол, знаешь, собаки же все в Страшную ночь передохли! После трех дней голодухи вполне съедобно!
– Калеб, пожалуйста, не отвлекайся! – раздосадованно вздохнул Тео. – Ты начал про кровь…
– Ладно, ладно… – Мальчишка жадно хлебнул воды. – Короче, земля покраснела от крови. Зандер склонился над мулом. Я закричал: «В чем дело? Что стряслось?» Он выпрямился, и я увидел: старик по пояс голый, весь в крови, а в руке нож. Как же я сразу все это не заметил?! Я понял: у меня секунд пять, потом он полезет за мной на башню. Ничего подобного: он устроился в тени опоры, там, где я не видел. Я заорал: борись, мол, сопротивляйся, я же тут один – надеялся, если он хоть ненадолго оклемается, я успею сбежать.
– Не понимаю, когда его заразили? – покачала головой Алиша.
– В этом и суть, – кивнул Калеб, – я тоже не понимаю! Я же ни на шаг от него не отходил!
– Может, ночью? – предложил Тео. – Сам говоришь, Зандер не спал. Вдруг он из бункера выбирался?
– Вообще-то возможно, но только зачем? Да и выглядел он как всегда, ну, за исключением крови.
– А глаза?
– Глаза как глаза, никаких признаков оранжевого. Честное слово, странная история! В общем, я сидел на башне, Зандер – то ли зараженный, то ли нет – внизу. Тут темнеть стало. Я крикнул, мол, как хочешь, я спускаюсь. Оружия у меня, разумеется, не было, только гаечный ключ, но я рассчитывал проломить ему череп и смыться. Ах да, еще ключ от ворот как-то отнять следовало! За опорой я Зандера не видел и, когда до земли оставалось футов десять, решил прыгнуть. Дескать, карты свои я уже раскрыл – убьет так убьет! Приземлился я удачно и тут же вскочил, готовый огреть Зандера ключом, только через секунду ключ у меня вырвали – Зандер, собственной персоной! Он буквально вырос у меня за спиной и велел лезть обратно.