– Сэнди, выведи Джейкоба на улицу!
– Что мне с ним делать?
Чума вампирья, неужели у Сэнди не все дома?
– Что угодно! – Сара набрала в легкие побольше воздуха. Нужно успокоиться, злиться ни в коем случае нельзя. – Джейкоб, пожалуйста, выйди на улицу с Сэнди! Договорились?
В темных глазах паренька читалось полное замешательство – в нем боролись страх и привычка выполнять чужие распоряжения. Только Сара искренне верила: если попросить, Джейкоб послушается.
– Договорились… – неохотно кивнул паренек.
– Спасибо, Джейкоб!
Сэнди вывела его из палаты, и через секунду хлопнула входная дверь. Мар присела на краешек койки и взяла мужа за руку.
– Сара, у вас есть… Ну, что-нибудь такое?
Да, о подобном в открытую не говорят. Травы хранились в банках на металлических полках старого холодильника, который отнесли в подвал. Сара сбежала по ступенькам и достала все нужное: дигиталис, или наперстянку обыкновенную, чтобы замедлить дыхание, мелкие черные семена бругманзии, более известной как труба ангела, чтобы стимулировать работу сердца, и коричневую стружку корня болиголова, чтобы снять боль и притупить сознание, – растерла в ступке и осторожно пересыпала в чашку. Теперь убрать все лишнее, вычистить стол, и можно возвращаться.
В приемной Сара вскипятила воду. К счастью, чайник оказался теплым, и уже через минуту в чашке появился зеленоватый настой с горьким земляным запахом. Девушка отнесла его в палату.
– Вот, это то, что надо.
Мар кивнула и осторожно взяла чашку у Сары. В рамках их безмолвного соглашения Сара предоставляла все необходимое, но поить умирающего следовало не ей.
Мар взглянула на настой.
– Сколько нужно дать?
– Желательно все.
Сара присела у изголовья кровати и подняла Гейба за плечи. Мар поднесла чашку к его губам и попросила выпить. Умирающий не открывал глаз и, казалось, не осознавал, что творится вокруг. Неужели момент упущен и Гейб уже не способен пить? Но вот он сделал первый глоток, потом второй – осторожно, робко, как птичка из лужицы. Когда чашка опустела, Сара помогла ему лечь.
– Сколько теперь ждать? – не глядя на нее, спросила Мар.
– Недолго. Этот отвар быстро действует.
– Ты останешься до самого конца?
Сара кивнула.
– Джейкоб ничего знать не должен, – умоляюще проговорила Мар. – Он все равно не поймет.
– Я не скажу, слово даю!
Они стали ждать.
Питеру снилась девочка. Они вместе оказались под каруселью, в той пыльной тюрьме с низким потолком, и девочка лежала у него на спине. «Кто ты? – думал Питер, чувствуя ее легкое дыхание и медовый запах – Кто ты?» Думал, а спросить не мог: слова скомкались, будто старый шерстяной свитер, и застряли во рту. Страшно хотелось пить, а еще перевернуться и увидеть лицо девочки. Ничего не получилось, ведь девочка превратилась в вирусоносителя, который впился зубами в его загривок. «Тео, на помощь!» – пытался крикнуть Питер, но не смог издать ни звука. Он умирал, а на задворках сознания мелькали мысли: «Вот что такое смерть! Странное ощущение…»
Питер проснулся с бешено бьющимся сердцем. Сон мгновенно улетучился, поселив в душе смутную панику, напоминающую эхо далекого крика. Питер неподвижно лежал на койке и силился сообразить, где находится. За окном горели прожекторы. Во рту пересохло, язык распух, превратившись в подошву старого башмака. Значит, жажда не приснилась… На полу у койки Питер нащупал флягу, поднес к губам и сделал большой глоток.
Помимо Калеба в грязной комнате спали еще четверо. Сколько часов он проспал среди такого храпа? Как не проснулся, когда пришли Калеб и остальные?
Тут же накатили воспоминания – Питер понял, что больше не уснет, и, ворочаясь на продавленной койке, лихорадочно соображал, куда бы отправиться и чем бы заняться. С тех пор как вернулись со станции, ему не сиделось на месте, и он ничего не мог с собой поделать. Проще и естественнее всего казалось заступить на дежурство, но Су ясно дала понять, что без пары дней отдыха на Стену не пустит.
Питер решил навестить Тетушку. О гибели Тео он ей еще не рассказывал. Вероятно, это сделал кто-то другой, но, даже если Тетушка уже в курсе, Питеру хотелось, чтобы она услышала его версию случившегося.
Порой колонисты забывали о ней и ее маленьком домике на поляне, а потом неожиданно спохватывались и восклицали: «Ах, Тетушка!» Удивительно, но старуха прекрасно справлялась сама. Нет, разумеется, Питер с Тео рубили ей дрова и ремонтировали дом, а Сара помогала ходить в Лавку. Только много ли надо старухе? Возле дома она разбила крошечный огородик, которым занималась без посторонней помощи. Грядки пропалывала, не вставая с табуретки, а так из дома почти не выбиралась и все время посвящала ведению дневника, в который любовно записывала воспоминания. На шее Тетушки висело три пары очков, которые она меняла в зависимости от занятия. Она обожала ходить босиком, а обувь надевала лишь в зимнее время. За свои без малого сто лет Тетушка дважды побывала замужем, но детей иметь не могла. Из-за бездетности ее долгую жизнь считали бесполезным чудом природы. Страшную ночь и она, и ее хлипкий домик пережили без особых проблем. Утром Тетушку застали на кухне за чашкой ее «фирменного», на редкость мерзкого чая. «Моя старая кровь вирусоносителям не нужна», – спокойно сказала она тогда.
Ночь выдалась прохладная. Тетушкин дом встретил Питера неярким светом в окнах. Она утверждала, что никогда не спит – мол, что день, что ночь, ей все равно. Тетушка не запиралась, но Питер из вежливости постучал и приоткрыл дверь.
– Тетушка, это Питер!
В глубине дома раздался шорох бумаги и скрип стула по деревянному полу.
– Заходи, Питер, заходи!
Фонарь горел лишь в деревянной, пристроенной к дому кухне. У Тетушки было очень опрятно, несмотря на нагромождение мебели и всякой всячины: штабелей книг, банок с цветными камешками и монетами, безделушек непонятного назначения. У этих предметов, десятилетиями простоявших на одном месте, имелся собственный порядок, своя логика, совсем как у деревьев в лесу. Из кухни выглянула Тетушка.
– Ты очень вовремя: я как раз чай заварила! – объявила она и поманила Питера за собой.
Тетушка всегда «как раз заваривала» чай из невообразимой смеси трав, часть которых выращивала в огороде, а часть собирала на территории Колонии. Во время прогулки она могла запросто сорвать известную ей одной былинку и отправить в рот. Испытание Тетушкиным чаем считалось своеобразной платой за ее компанию.
– Спасибо! – проговорил Питер. – Выпью с удовольствием!
Старуха подошла к гостю, а вот отыскать нужные очки ей удалось далеко не сразу. Тетушка усадила очки на переносицу, осмотрела Питера с ног до головы и улыбнулась очаровательнейшей беззубой улыбкой, словно лишь сейчас убедилась: он тот, за кого себя выдает. Глядя на Тетушку, казалось, старение и физический износ организма движутся сверху вниз: ее голова точно съежилась, на золотисто-коричневой коже проступило нечто среднее между родинками и веснушками. Волосы напоминали летние облака: будто не росли на черепе, а курились над ним. Свободное платье с круглым вырезом, сшитое из лоскутьев, стало памятником платьям, которые Тетушка носила в разные годы жизни.
– Пошли на кухню!
Как всегда босая, Тетушка зашлепала по деревянному коридору в глубь дома, и Питер двинулся следом. В маленькой кухне было тесно из-за массивного дубового стола и душно из-за растопленной печи, да еще над заварочным чайником вилась струйка пара. Лицо Питера заблестело от пота. Пока Тетушка занималась чаем, он приоткрыл окно, впустил на кухню свежий ночной воздух и устроился на стуле. Старуха поставила чайник на железную подставку, накачала воды и сполоснула кружки.
– Ну, Питер, чем обязана?
– Боюсь, Тетушка, у меня плохие новости о Тео…
– Да ладно! – отмахнулась старуха. – Я уже знаю.
Тетушка села напротив, поправила платье и разлила через ситечко бледно-желтый, как моча, чай. В ситечке остались подозрительные комочки бурого и зеленого цвета, больше всего похожие на раздавленных насекомых.
– Как это случилось?
– Долгая история! – вздохнул Питер.
– Молодой человек, в моем возрасте недолгих историй не бывает! Если ты готов рассказывать, я готова слушать. А сейчас пей чай, не то остынет!
Питер пригубил обжигающую жидкость. На вкус – как грязь, а потом стало так горько, словно он выпил не чай, а яд или, в крайнем случае, лекарство. Ну, одного глотка вполне хватит, и то чисто из уважения к Тетушке. На столе лежал толстый блокнот, или, по ее собственному выражению, Дневник памяти, в котором Тетушка ежедневно писала, макая воронье перо в самодельные чернила. На обложку пошла ягнячья кожа, на бумагу – кашица из перетертых опилок, которая сушилась во дворе на кусках старой противомоскитной сетки. Увидев полуготовые страницы на веревке за домом, Питер понял: Тетушка дни и ночи строчит в блокноте.
– Как твой Дневник памяти?
– Он никогда не кончится! – улыбнулась старуха. – Свободного времени хватает, но нужно столько всего записать! И про Старое время, и про пожар в поезде, который нас сюда привез, про Терренса, про Мейзи и других Первых – в общем, все, что случилось. Что вспомнится, то и записываю. Раз летописцем Колонии суждено стать мне, значит, так тому и быть. В один прекрасный день люди захотят узнать, как мы здесь жили.
– Думаешь, захотят?
– Питер, я не думаю, а знаю! – Тетушка причмокнула бесцветными губами и нахмурилась. – Ну вот, опять одуванчик не доложила! – Щурясь за толстыми стеклами очков, она снова взглянула на Питера. – Но ты так и не спросил, о чем я пишу!
У стариков своеобразное мышление – Тетушка, например, любила по нескольке раз возвращаться к одной и той же теме, проводить странные параллели и неожиданно погружаться в прошлое. Она нередко говорила о Терренсе, который приехал вместе с ней на поезде. Порой казалось, что он ее родной брат, порой – что двоюродный. Кроме него упоминались Мейзи Чоу, мальчик по имени Винсент Жевало, девочка Шариз, Люси и Рекс Фишер. Исторический экскурс мог в любую секунду прерваться абсолютно логичным вопросом или замечанием о нынешней жизни Колонии.