Исайтари вместе с Машей отбыли на подкатившем по их души роскошном лимузине часа через два наших посиделок. За машиной и вертушкой должны были вернуться позже. Связаться мы договорились, как только у кого-то появятся новости. Михаил быстренько смотался из поля зрения еще до того, как Двоедушный с подругой нас покинули. Риэр же плотно присел на телефон, не прекращая разговора ни пока помогал мне собирать посуду, ни когда тушил огонь. Мы вернулись в дом, и он продолжил явно деловое общение, вышагивая туда-сюда вдоль окон в гостиной. Насколько я поняла, он пытался собрать больше информации о любых странных событиях, сигнализировавших о создании ячеек Сонмища повсюду, исчезновениях и возвращениях одиночек, выспрашивал, не было ли каких новых сплетен о Хильдегу, не встречал ли кто членов их стаи где-либо, и прочее в том же духе. Я, за неимением другого развлечения, подмостила обе подушки под спину и наблюдала за ним неотрывно, поглаживая устроившегося на подлокотнике монстродивана Барса.
– Ты смотришь на меня все это время с какой-то особенной целью, Рори? – спросил Риэр, закончив очередной разговор, и мое тело, прямо как идеально вышколенная охотничья собака на выстрел, мгновенно среагировало на едва заметные тягуче-похотливые нотки в его тоне.
Щекотный и мягкий клубок тепла, ненавязчиво пульсировавший где-то над диафрагмой, пока я следила за ним, вдруг резко увеличился в объеме и стал горячее, заполняя меня изнутри и добираясь по всем нервным окончаниям и наружу. Кожа вмиг будто наэлектризовалась, во рту стало суше, соски напряглись, а в низу живота зародилась волна трепета, обернувшаяся потоком влаги. Всего лишь еле уловимое изменение в голосе Риэра, а в моем разуме словно включилось оповещение: «Внимание! Сейчас будет секс! Просьба отстегнуть к чертям все ремни и запреты, ожидается десятибалльный уровень удовольствия!»
– Я тут подумала, что если бы ты вел эти свои переговоры обнаженным, то это было бы поистине завораживающее меня зрелище, – промурлыкала, да-да, именно промурлыкала я. На меня даже Барс недоуменно глянул. Ну, извини, дружище, сама себе удивляюсь с этим мужчиной. Прежде у меня бы узлом язык связался, пожелай я ляпнуть что-то такое. Эх, качусь я по наклонной по имени Риэр все быстрее, и чем дальше, тем больше кайфую от нарастающей скорости этого движения.
– Ага, коньячок был, теперь душа просит мужского стриптиза? – хмыкнул альфа.
– А у тебя есть возражения?
– Женщина, на которую у меня постоянный стояк, просит раздеться, я что, по-твоему, дурак возражать? – Риэр стянул через голову футболку и, раскрутив ее на пальце, запустил куда-то в угол. – Но в качестве оплаты я требую аналогичных твоих действий.
Он подошел поближе, расстегнул пуговицу и молнию на джинсах и вызывающе приподнял бровь, указывая мне на то, что я даже не пошевелилась. Знал бы он, как трудно было хранить неподвижность, когда потребность прикасаться к нему бурлила и спиралями вилась в каждой мышце, заставляя руки сжиматься в кулаки.
– Я подумываю об альтернативном варианте расчета, – облизав нижнюю губу, сказала я.
– Ну-у-у, даже не знаю-ю-ю, – нарочито капризно потянул альфа и сделал вид, что собирается застегнуть штаны.
С трудом заставляя себя не рассмеяться, я перелезла через диванную спинку, медленно опустилась перед ним на колени и потерлась лицом об отчетливо выпирающий сквозь ткань ствол, с наслаждением и азартом следя, как расширялись его зрачки, приоткрывался в резком вдохе рот и начинали дерганно выплясывать ноздри.
– Как насчет такой валюты? – поддразнила его.
– Да какие вообще счеты между ближайшими… партнерами! – хрипло пробормотал Риэр, торопливо и даже слегка неуклюже сдернув джинсы вместе с боксерами вниз. – В гробу я видал медленное художественное раздевание, пупс.
Не разрывая зрительного контакта, я прижалась щекой теперь к обнаженной, разгоряченной твердости и глубоко, шумно вдохнула, откровенно позволяя увидеть моему альфе, как вместе с насыщенным ароматом его желания каждую мою клетку захватывал прилив собственного возбуждения, а мозг пустел для всего, кроме потребности запечатлеть во всех мельчайших подробностях процесс его удовольствия. Смотри, смотри, Риэр, ощути, что твой кайф и мой тоже. Мой и ничей больше.
– Черти адовы, Рори, – просипел он, – ты меня этим взглядом на части рвешь просто!
Сграбастав в кулак волосы на моем затылке, он отстранил меня от себя и, согнувшись едва ли не в три погибели, обрушился на мои подрагивающие от нетерпения губы с какой-то горячечной безотлагательностью. Будто и не целовал вовсе, а стремился выпить, осушить до самого дна. Оборвав это нападение тогда, когда у меня уже поплыло в голове от недостатка воздуха, Риэр выпрямился и прижал стиснутые в кулаки руки по бокам.
– Сделай… это, – пробормотал он, перебивая сам себя рваными вдохами, – сделай… как… только… ты… можешь.
– И как же могу только я? – Мой голос был похож больше на скрип из-за спазма в горле.
Не было и тени мысли, скольким он говорил это до меня, подзадоривая дать ему все, что он хотел. Нет сейчас никого, не было и не будет. Был только он, содрогавшийся и едва не умолявший в предвкушении, и, я упивавшаяся ранее никогда не испытываемой внутренней свободой. Не важен был порядок действий и неизменный с начала времен рисунок первобытного чувственного танца. Такого момента не было никогда прежде в этом мире, и больше он не повторится. Отпустила себя, отбросила весь контроль и просто упивалась терпким, жалящим кончик языка вкусом своего мужчины. Следовала за музыкой его стонов, заряжалась, как электричеством, дрожью его огромного тела. Доходила почти до безумия, облизывала, заполняла себя им до предела, до заводящего почти головокружительного дискомфорта, впивалась ногтями в его бедра. И все еще смотрела, смотрела в его искаженное так близко подкравшимся экстазом лицо, ловила одурманенный взгляд, когда он, будто изо всех сил преодолевая себя, открыл глаза. Дрожала сама и задыхалась от почти невнятных слов, что лились из него прерывистым потоком:
– Ты… ты… ненасытная… жадная… жадная до меня, – хрипел он, – меня… меня… только меня… Голодная, как я. Смотрю на тебя… а будто… будто в себя. Ласкаешь… как… крушишь меня… наизнанку душу выворачиваешь.
Да, сто тысяч раз да! Я жажду сокрушить тебя, разрушить для других, уничтожить для всех, кроме себя! И плевать мне в миллионной степени на эгоизм, дешевое навязчивое собственничество и остальную ерунду. Во мне рычит и клокочет свирепая необходимость иметь каждую часть Риэра для себя. И да, я действительно жадная до него, прямо-таки порочно алчная до невменяемости, до потери всего прилично-человечного, до утраты всего гигантского слоя цивилизованности в пользу чистого зверства, вынуждающего скалить зубы и рычать по поводу и без: «Мое, мать вашу!»
Не было сил и далее терпеть самой всю эту прущую наружу строго адресную похоть, я нуждалась в большем. Не помня, что существует стыд, запустила руку к себе в джинсы, но мое движение не осталось незамеченным Риэром, несмотря на его состояние. Он отстранил меня и вздернул в воздух так быстро, что я и охнуть не успела. Ткань треснула, металлическая пуговица отлетела в стену, подобно пуле, и вот я уже сидела на подлокотнике дивана, голая ниже пояса и с раздвинутыми ногами. Боже-боже, его проникновение, наверное, никогда не перестанет чувствоваться как острое, пронзительное вторжение, акт сексуальной агрессии, а не нежное соединение тел. И я уже не помню, как по-другому, не хочу не так и никогда не захочу. Мое наслаждение теперь было только таким: почти невыносимым, ослепляющим, с ним. Я пропала, совсем пропала, безвозвратно – вот что пронзило меня одновременно с первой оглушительной и сверкающей волной оргазма. Абсолютно точно пропала, осознала окончательно, когда впитывала всю ярость и неистовство экстаза догоняющего меня Риэра, паря сама уже в невесомости.
Пришла в себя от глухого, но откровенно угрожающего рыка Риэра:
– Позволишь себе еще раз пялиться, как мы трахаемся, скотина пушистая, и будешь ночевать на крыльце! – он пронзил грозным взглядом кота через мое плечо.
В ответ Барс совершенно невозмутимо дернул хвостом, спрыгнул с дивана и с достоинством удалился куда-то.
– В твоем-то возрасте стесняться подглядываний кота странно, – подколола его, все еще слегка заплетающимся языком. – И, кстати, сколько тебе лет на самом деле?
– Достаточно, чтобы считаться совершеннолетним, – фыркнул альфа, подхватил меня под ягодицы и обошел свое гигантское лежбище, укладываясь и устраивая меня на себе. – Не переживай, тебе статья за совращение не светит.
– А помыться? – капризно заныла я.
– А смысл? Я сейчас опять буду тебя пачкать и весьма интенсивно, – нахально заявил Риэр, толкнулся вверх бедрами, и я ощутила, как он снова затвердел подо мной. – Воду и моющие средства надо экономить, пупс.
– Жлоб, – усмехнулась я и начала тоже об него тереться, несмотря на то, что еще полминуты назад чувствовала себя обессиленной.
– Нимфоманка, – в тон мне ответил он и стиснул мою задницу так, что я вскрикнула. Отпустил, погладил и снова стиснул до боли, а я задохнулась от волны жара, которая победно шествовала по мне от этого чередования грубости и ласки.
Куснула его чуть выше соска в отместку, тут же облизала и чуть не слетела с него, когда он выгнулся подо мной, терзая мою чувствительную промежность жестким давлением своей эрекции.
– Еще! – простонал он, и я не хотела и не могла сопротивляться этой дикой смеси просьбы и приказа в его просевшем голосе.
Мы два психа, помешавшиеся на взаимном удовольствии и готовые бесконечно и бесстыдно предаваться всем оттенкам нашей общей похоти. И, черт возьми, никогда в жизни я не ощущала себя лучше и свободнее. Понятия не имею, эта дикая и необузданная сторона моей личности постепенно появлялась на свет из-за Риэра или она всегда была глубоко во мне, просто не могла найти выхода наружу. Или не было прежде в моей жизни никого, ради кого она захотела бы проглянуть. Это не имело значения, мне было комфортно здесь и сейчас, и просто не могло быть лучше. Хотя… может, и Риэр доказывал мне это, снова уводя в отрыв от реальности каждым голодным взглядом и мощным движением буквально звенящего от напряжения тела.