Затем взгляд перекинулся на людей, сидящих вокруг нее. Через два стола ужинала пожилая женщина, одетая в серое платье с высоким воротом. Она постоянно натягивала рукава почти до кончиков пальцев, но девушка успела заметить, что обе ее руки обожжены до чудовищных шрамов. Незнакомка не смотрела по сторонам, медленно жуя тушеные овощи.
Чуть подальше сидела еще одна женщина, помоложе, лет сорока. По ее осанке, натянутой как струна, было похоже, что она из интеллигентной семьи, в которой детей били по спине, если они начинали горбиться. Она была одной из немногих, кто пользовался ножом и вилком, отрезая маленькие кусочки мяса и прожевывая их с особой тщательностью. Мелани даже залюбовалась ее манерами – тем более было странно увидеть такую особу здесь, в этом заброшенном здании, наполненном одинокими и страждущими людьми.
Слева от Мелани за разными столами сидели две молодые девушки. Они были очень похожи и одеждой, и поведением – обе одеты в джинсы и рубашки, и обе вздрагивали от любого шороха. Минут через пять одна из них взяла свою тарелку и молча села за столик соседки по несчастью. Они сидели, изредка исподлобья бросая друг на друга затравленные взгляды. Было понятно, почему они тянулись друг к другу, хотя им было явно тяжело пойти на контакт – атмосфера в этом странном зале была гнетущая, хотя организаторы очень старались сделать ее располагающей.
Мелани отвернулась от двух девушек и начала разглядывать молодого человека лет тридцати, сидевшего прямо напротив нее. Это был самый тощий человек, которого она когда-либо видела. Его впалые глаза смотрелись как дыры на бледном лице, а слишком красный и большой рот разрезал лицо отвратительным шрамом. Мужчина ел быстро, постоянно оглядываясь по сторонам и наблюдая за всеми, также, как и девушка.
Сразу за ним сидел мужчина около сорока, одетый в старую военную форму и почти лысый. Его выправка выдавала в нем военного, а холодные глаза и нервный тик говорили о возможном участии в настоящих военных действиях. Он первым доел свой ужин, встал по струнке и так же прямо, чеканя шаг, вышел из зала, так ни на кого и не оглянувшись.
Мелани фыркнула, заметила внимательный взгляд женщины-интеллигентки, коротко ей улыбнулась и отвернулась. Ее взгляд привлек еще один молодой человек. На вид ему было около семнадцати-восемнадцати лет. Но не возраст привлек взгляд Мелани. Мальчишка был по-настоящему красив, той классической красотой, с которой не поспоришь. У него были светлые волосы, голубые глаза с длинными густыми ресницами и правильной формы губы, которым позавидовала бы любая девушка. Однако вел он себя как маленький загнанный зверек, все время озираясь по сторонам и вздрагивая.
Спустя минут двадцать Мелани надоело разглядывать весьма колоритную публику, и она встала, чтобы уйти в свою комнату.
– Мелани! – девушка оглянулась, не понимая, кто мог ее окликнуть. – Мелани, боже, какая встреча!
– Ниннель? – перед ней стояла секретарша ее бывшего директора по работе в газете. Та самая, которая единственная понимала, что с ней происходит. Удивительно, но она была рада ее здесь увидеть, хотя последние годы всячески избегала всяких контактов с людьми, боясь либо насмешек, либо расставания.
– О, Мелани, какое же это счастье! – девушка обняла ее, словно они были давними знакомыми или близкими родственниками. Ее худое тело дрожало, то ли от сквозняков, пронизывающих все это странное здание, то ли от страха. Когда Ниннель подняла лицо, в ее глазах стояли слезы.
– Прекрати, ты чего? Ты плачешь? Что случилось? – засуетилась вокруг нее Мелани.
– О, нет, ничего! Я… я просто… Просто я очень устала и чувствовала себя здесь не в своей тарелке.
Последние слова Ниннель прошептала прямо в ухо своей давней знакомой, поднявшись на носочки и почти касаясь губами ее кожи. От горячего дыхания чужого ей человека Мелани передернуло. Отстранившись, она холодно улыбнулась и скрестила руки на груди.
– Ты уже уходишь? – почувствовав холодность, Ниннель стушевалась и погрустнела.
– Да, ухожу. – «Грубо. Слишком».
– Но, может быть мы… Мы могли бы посидеть, поговорить… – было видно, что это важно для нее. Только пока непонятно – почему.
– Знаешь, я так устала… Да и вообще… Я не думаю, что я тут останусь. – стушевалась Мелани, уже чувствуя, что согласится.
– Не останешься? – в глазах Ниннель появилась настоящая паника. – Почему? Ты тоже что-то чувствуешь, да?
– Что? Нет! О чем ты? – голос дрогнул. Чувствует или нет?
– Мне тут не по себе, – девушка вздрогнула и затравлено оглянулась вокруг себя.
– Перестань. – Мелани начала раздражаться, но, увидев навернувшиеся слезы на глазах у собеседницы, вздохнула, – Пошли ко мне. Ты в какой комнате остановилась?
– Двадцать пять.
– А я в семнадцатой. Ко мне ближе.
Мелани решительно развернулась и вышла из зала, даже не посмотрев, идет ли за ней новоиспеченная подруга.
У первой же развилки она поняла, что заблудилась. Чертыхнувшись, девушка достала карту, предусмотрительно захваченную с собой, и начала ее изучать. Ниннель тихо стояла позади нее, боясь вмешаться. Наконец, разобравшись в бесчисленных поворотах и коридорах, Мелани повернула назад, свернула направо, прошла несколько метров, открыла тяжелую железную дверь и оказалась в знакомом коридоре. Комната номер семнадцать была совсем рядом.
– Когда ты ушла с работы, у нас начался настоящий ад. – Ниннель сидела на голубой подушечке, отхлебывала горячий чай и говорила, говорила, говорила. – Руководство начало внедрять новую концепцию газеты, появились непонятные люди, которые должны были помогать, а по факту только мешали работать, суя нос куда надо и не надо. Многие поувольнялись, пришли новички. Коллектив разделился на два лагеря – старые и новые. Старички не хотели отдавать пальму первенства вновь пришедшим, а те мнили себя свежей кровью и готовы были горы сворачивать. Меня, конечно, не трогали, но с Колином стало практически невозможно работать. Он очень изменился. То кричал на всех, то просто не появлялся на работе. В конце концов его уволили. Новым директором поставили чьего-то сынка, который в издательском деле ничего не соображал. Я сидела тихо, мне нужна была эта работа. Хотя она и стояла у меня поперек горла. А потом у меня умерла мама. Покончила с собой. – Ниннель замолчала, задумчиво глядя в кружку на кружащиеся в воде чаинки. – Знаешь, я даже почти не расстроилась. Мама давно была сама не своя, таблетки сделали из нее зомби. В общем, мне не для кого стало стараться, и я уволилась год назад. После смерти матери мне не для кого стало так надрываться. Я находила мелкие подработки, то тут, то там. Много ли мне надо было одной? Квартира осталась от матери, а на еду много не нужно. У меня как будто пропал смысл жизни после ее смерти. Я даже задумалась о том, не пойти ли за ней…
Мелани сидела рядом с Ниннель, медленно мешая в кружке давно остывший чай и ломая в крошку печенье. Она понимала и мать Ниннель, и ее саму. Мысль покончить жизнь самоубийством иногда казалась единственным выходом.
– Один раз я наглоталась таблеток, – Ниннель закрыла лицо руками и замотала головой. – Какая же я была дура! Я выпила слишком мало, и мне просто было очень плохо. Но врачи заподозрили попытку самоубийства и заставили ходить к психотерапевту. Он, кстати, мне немного помог. Но заменить родную душу никто не способен. Я думаю, ты это понимаешь.
Мелани кивнула, заглянула в чашку Ниннель и налила еще кипятка. Пододвинув к ней ближе коробку с печеньем, она снова отвернулась и начала пальцем собирать крошки.
– А ты почему здесь? Хотя, что я спрашиваю…
– Я не знаю, почему я здесь. Просто… Мне пришло письмо, и я… я наверно просто надеялась на чудо. – Мелани грустно усмехнулась, слизывая крошки печенья с пальцев.
– Там, в зале… Ты сказала, что не собираешься остаться. Почему?
– Я… Я не думаю, что здесь есть то, что мне нужно.
– И все?
– Все?
– Только поэтому?
– А почему еще?
– Ну… Ты не думаешь, что это какое-то странное место?
– Странное?
– Ну, заброшенное здание. Ты знаешь, что здесь сгорело несколько десятков человек? – Мелани вздрогнула, вспомнив ужасные кадры, просмотренные ей в интернете. и кивнула. – И люди, эти, из ОБИТЕЛИ. Все в черном, как сектанты. А эти коридоры? Я искала общий зал минут двадцать, не меньше.
– Ты права, мне тоже тут не по себе. Но не уверена, из-за здания это, или из-за людей. Я, знаешь, последние несколько лет мало с кем общаюсь. И мне… мне не по себе от такого количества народу.
– А ты их видела? Видела этого солдафона? А эту странную аристократку? Да она как будто с чаепития с самой королевой Англии сбежала!
– Точно, – Мелани засмеялась, а потом задумалась и сказала, – я останусь тут до завтра. Все-равно идти мне некуда. Не думаю, что произойдет что-то страшное.
– А ты… ты не против, если я поживу с тобой? Вместе не так страшно, – Ниннель робко улыбнулась, а Мелани удивилась, как эта девушка вообще сюда попала, раз боится всего еще больше, чем сама Мелани.
– Не против. Но ты уверена, что мы не должны кого-то об этом уведомить?
– Я позвоню, кажется, там где-то были номера… Да и не думаю, что здесь нас кто-то регистрировал.
– Да, наверно…
– Я скоро приду. Постучу четыре раза. Хорошо?
– Хорошо, – Мелани засмеялась над шпионскими замашками Ниннель.
Остаток вечера девушки провели в молчании. Ниннель читала женский роман, а Мелани слушала музыку в наушниках и думала.
Она думала о Доротее Росси, вспоминая ее чудовищную историю. О Ниннель и ее матери, выбравшей смерть. О красивом парне с глазами загнанного зверя.
Что их всех привело сюда? И сумеют ли они найти то, что ищут?
Глава 7
Мелани плутала в ярко освещенных коридорах, пытаясь найти зал для встреч.
Прошло два дня с момента ее приезда, а она все никак не могла уехать. То ли Ниннель способствовала ее нерешительности, то ли теплый взгляд Доротеи, который она кидала на нее при случайных встречах в общем зале или в коридорах. Взгляд, говорящий о том, что она дома.