Шатохин знал о каждом шаге подозреваемых. Но каких-то дополнительных сведений, которые бы характеризовали их с теневой стороны, эта информация не давала. Корневские не имели подозрительных контактов ни дома, ни на работе. Корневскую иногда можно было видеть на работе в обществе молодых мужчин. Но ей всего двадцать пять, она привлекательна, общительна. Не то, нет.
В канун майских праздников Корневские купили «Ниву». Часовщик уже имел права на вождение, и супруги регулярно по вечерам выезжали за город на непросохшее весеннее поле, где молодая женщина садилась за руль и часами упорно постигала шоферскую науку. Чего-чего, а угнетенности в поведении не наблюдалось, особенно с приобретением машины.
Шатохин волей-неволей думал: или он допустил ошибку, избрал неверный путь, или имел дело с искусными маскировщиками.
Он не торопился с выводами, но все больше склонялся к первому. Действительно, могли ведь у Хасанова сломаться часы. И куда еще подаваться с ними, если рядом с рынком часовая будка. Потом, если даже Хасанов предложил бы сделку, почему обязательно должны согласиться? Не глупые, учитывают степень риска, особенно Корневская. Она закончила медтехникум, имеет предупреждение о строжайшей ответственности. Наконец, она мать трехлетнего ребенка. А деньги? Мало ли откуда. Заняли, может, решили выкрутиться как-нибудь, лишь бы добрую машину иметь.
Шатохин раз совершенно случайно видел всю семью Корневских. Он и она шли по проспекту с сыном, держа его за руки, наперебой что-то объясняя мальчугану. Так хорошо, по-семейному, смотрелись трое. Шатохин посмотрел вслед и мысленно пожелал мальчугану, чтобы родители его оказались непричастными к делу, которым он занимался вот уже полтора месяца.
Однако уже на другой день он мог сказать, что пожелание его, скорее всего, не сбудется. Корневская в ювелирном магазине приобрела массивную золотую цепочку. При долге в пять с половиной тысяч рублей, — ее долг, который она объявила на заводе после покупки «Нивы», новая покупка оставляла слишком мало сомнений...
А еще через день поступило сообщение из Киргизии. Хасанов прокатился после работы в республиканскую столицу и взял авиабилет на ближайший выходной. Рейс в Сибирь. В воскресенье Хасанов будет в крайцентре.
Хасанова задержали на квартире у главного технолога фармацевтического предприятия Перегудова. Извещенные о привычке Хасанова не тратить время попусту, приступать к делу сразу, вошли в квартиру вскоре после того, как захлопнулась дверь за токмакским гостем.
В гостиной комнате с хрустальной люстрой, непомерно большой для такого скромного помещения, было пятеро: Перегудов, его жена — провизор ХФЗ, Корневские и Хасанов. Женщины сидели в креслах и курили. Мужчины топтались перед столом, а часовщик Корневский пересчитывал пачки денег, складывал в ровные стопки. Несколько пакетов с белым порошком в полиэтиленовой упаковке лежали тут же.
При внезапном появлении милиции лицо хозяина квартиры стало белее порошка. Перегудова судорожно принялась гасить сигарету о подлокотник кресла, с ужасом глядя на людей в милицейской форме. Корневская закричала. Визгливо, пронзительно. Один Хасанов не потерял присутствия духа. Схватил упаковки с порошком и метнулся к открытой форточке. Подоспевший милиционер перехватил руку, защелкнул наручники.
Шатохин, глядя на главного технолога, вспоминал найденную около избушки путейцев газету с цифрой «8» — пометка почтальона. Если бы Перегудов попал в поле зрения, возможно, обратил бы внимание, что проживает главный технолог в квартире номер восемь. Перегудов до последнего момента был вне подозрений...
Первый допрос Хасанова вел сам Пушных.
— Вам знаком этот человек? — задал полковник вопрос, кладя перед Хасановым снимок Зазубрина.
— Да, — кивнул Хасанов. — Это мой брат Эдуард.
— Когда с ним виделись в последний раз?
— Не помню. В середине марта.
— В последний день марта он уволился с работы, в городе не видно. Где сейчас?
— Со мной не советовался, где быть.
— Сомневаюсь. Думаю, по вашим командам Зазубрин регулярно навещал Сибирь. Двадцать седьмого марта он был задержан около станции Таежной, но бежал. Не секрет для вас?
— С середины марта не видел. А говорить можно, что взбредет в голову...
— Здесь говорят о делах конкретных. Не будете отрицать, что полтора года назад с вами в этом здании не вели речи на отвлеченные темы?
Хасанов молчал.
Следователь Аманжолов из Киргизии, прилетевший в крайцентр за день до ожидаемого появления Хасанова, сидел тут же.
— О вас много известно, — сказал Аманжолов. Он раскрыл папку. — Двадцать третьего апреля в горном селении близ Иссык-Куля вы встречались с неким Боконбаевым. В тот же день вечером во Фрунзе с греком Григорисом из Маргилана. Потом ночевали в доме зубного техника Салиева...
— Так где сейчас Зазубрин? — повторил вопрос начальник уголовного розыска.
— Я ему не сторож, — зло огрызнулся Хасанов.
Работники фармпредприятия, часовщик спешили на допросах хотя бы правдивостью облегчить свою участь. Да, сам Хасанов приезжал за товаром, но чаще Зазубрин. Больше дня не задерживались в городе. В последний приезд Зазубрина порошка не хватило. Около ста пятидесяти граммов. Зазубрин велел быть порасторопнее, к следующему приезду восполнить недостающее.
Следователь уловил это, прозвучавшее в ответе главного технолога, слово «велел» и сказал:
— Какой-то Зазубрин, имеющий семилетнее образование, приказывает вам, главному технологу крупного предприятия! Вы хоть задумывались над своей ролью, Перегудов? Вы же врач-фармацевт. Врач. Целые партии лекарства шли с недовложениями основного целебного вещества. Больным усугубляли состояние, здоровых делали больными.
Перегудову нечего было отвечать. Он только ниже клонил голову.
Хасанов хоть и неохотно, скупо, однако давал показания о деловых связях с Корневским и Перегудовым. Отрицать все огульно было бессмысленно. Попался все-таки с поличным.
Но при вопросе о местонахождении Зазубрина либо отмалчивался, либо упрямо, с затаенной ненавистью твердил: «Не знаю».
Так длилось и неделю, и десять дней. Было ясно, не скажет. Сведения нужно искать, скорее всего, на родине братьев-сообщников.
— В семьдесят девятом году вы пытались спрятать брата от ответственности за посев конопли, — сказал на очередном допросе следователь. — Отправили на берега Сырдарьи копать солодковый корень. Еле его тогда отыскали. Уж не то ли же самое проделали на этот раз? А? На всякий случай. Вдруг милиция всполошится.
— Никуда не отправлял. И хватит о нем. Про мое спрашивайте, — ответил Хасанов. Но по его взгляду, по интонации следователь понял: попал в самую точку. Повторился Хасанов, спровадил братца в дикую бригаду, где документов не требуют, а нужны лишь рабочие руки. Спровадил отсидеться, до поры, покопать лакрицу.
11.
Вертолет больше полутора часов летел от областного центра над казахской степью. Припав к иллюминатору, Шатохин смотрел вниз. Местами степная трава была уже опалена жаркими лучами, немного пожухла, местами не успела выгореть — зеленела. Изредка глазки озер — побольше и поменьше — возникали среди этого цветового однообразия. Вода в них была густо-синяя. Возможно, это казалось, потому что другие тона не были так сочны и не приглушали насыщенной синевы воды. Или это отражалось чистое, без единого облачка небо. От больших озер тянулись прямые короткие ленты речек. Но вот впереди блеснула непомерно широкая для этих мест река.
— Сырдарья, — услышал Шатохин сквозь шум мотора голос соседа, следователя Аманжолова. Он тронул Шатохина за плечо.
Шатохин кивнул, дескать, понял. Ему хотелось скорее ступить на землю. В салоне вертолета духота. Он смахнул пот со лба, поглядел на своих спутников. Трое молодых милиционеров изнывали от жары.
Бортмеханик с мокрым от пота лицом вышел из кабины, обратил внимание следователя и Шатохина на палатки внизу у реки. Где-то в полукилометре от палаток — люди. Знаками бортмеханик спрашивал: где приземлиться? Шатохин на пальцах показал: между, посередине.
Бортмеханик кивнул, исчез. Вертолет пошел на снижение.
В иллюминаторы видно было, как люди подняли головы, следят за вертолетом.
Шатохин спрыгнул на землю первым. Чуть отошел от винтокрылой машины и встал в вихре, идущем от вращающихся лопастей, наслаждался прохладой.
От вертолета был виден краешек реки. «Сейчас возьмут Зазубрина — и обязательно выкупаюсь в Сырдарье, — подумал. — Будет чем похвалиться в управлении. В Сибири только через месяц погода позволит купаться».
Лопасти замедлили бег, провисли. Слабое их вращательное движение не создавало больше вихря.
Шатохин неторопливо направился к стоявшим в ожидании сборщикам корней. Артель была человек в двадцать. Аманжолов догнал, пристроился рядом. Милиционеры на шаг отставали.
Чем ближе, тем различимее лица. Люди встревоженно переглядывались, словно пытались найти объяснение друг у друга, чем обязаны такому визиту.
Скользя взглядом по лицам, Шатохин выискивал Зазубрина. В выгоревших мятых штанах, по пояс раздетый, как и другие артельщики, он стоял с лопаткой в руке. Сильно загорел, отпустил бородку. По напряженной выжидательной позе, по лицу заметно, еще надеется: обойдется, не за ним.
Шатохин остановился в пяти шагах. Глядя Зазубрину в глаза, сказал:
— Эдуард Артемьевич, подойдите. За вами приехали.