— Ла Страшная говорила, что мне тоже надо отправиться в путешествие, потому что я иной.
Она кивнула.
— Поэтому и Ло Анджей путешествует, — сказала Родинка и закрыла сковородку крышкой. Из-под крышки начали вырываться струйки вкусно пахнущего пара. — Большинство путешественников — иные люди. Ло Анджей говорил мне, что я слишком иная, но не говорил в чем.
Увалень и Маленький Джон притихли.
Теперь Родинка посыпала сковородку корицей. Несколько крупинок попало в огонь, лижущий края сковородки, и, затрещав, они разлетелись разноцветными искрами.
— Да, — сказал я. — Ла Страшная мне тоже не объяснила, почему я иной, чем я отличаюсь от других.
— Ты не знаешь? — удивилась Родинка. Я покачал головой.
— О, но ты же можешь... — она прикусила язык. — Ла Страшная — одна из ваших старейшин?
— Да.
— Может быть, у нее есть причины не говорить тебе? Я поговорю с ней немного позже. Она очень мудрая женщина.
Я подкатился к ней.
— Если ты знаешь, то расскажи мне.
Родинка смутилась.
— Хорошо. Только что тебе говорила Ла Страшная?
— Она сказала, что мне нужно готовиться к путешествию, что я должен убить убийцу Челки.
— Челки?
— Челка тоже была иной, — я начал рассказывать ей о Челке.
Через минуту Увалень, голодно рыгнув, забарабанил по груди и пожаловался, что он зверски голоден. Похоже, Увалень ничего не понял.
Маленький Джон поднялся и пошел по берегу.
Увалень последовал за ним, проворчав:
— Позовите меня, когда все закончите. Я подразумеваю ужин.
Родинка внимательно выслушала меня и задала несколько вопросов о смерти Челки. Когда я сказал, что перед путешествием должен зайти за Ле Навозником, она кивнула:
— Хорошо, теперь я догадываюсь... Обед готов.
— Ты не объяснишь мне...
Она покачала головой.
— Ты не должен этого знать, тебе не нужно понимать всего этого. Поверь, я путешествовала гораздо больше тебя. Много иных людей погибло так же, как и Челка. Я слышала, что это происходит последние три года. Что-то ищет их и убивает. По-видимому, нам лучше уходить куда-нибудь.
Она приподняла крышку и из-под нее вылетело облако пара.
Увалень и Маленький Джон, возвращавшиеся по берегу, побежали.
— О, Элвис Пресли! — воскликнул, переводя дыхание Маленький Джон. — Какой приятный запах! — Он стоял над огнем и облизывался. Увалень энергично раздувал ноздри.
Мне еще нужно было расспросить Родинку, но я не хотел злить Маленького Джона и Увальня и решил спокойно поесть вместе с ними.
Вид окорока, овощей, фруктов и приправ, разложенных на листьях, быстро поставили точку на моих размышлениях, и я понял, что причиной моей метафизической меланхолии был голод.
Много разговоров, пищи, шуток. Мы улеглись спать прямо здесь, на папоротниках. Около полуночи, когда стало прохладно, все сбились в кучу.
За час до рассвета я проснулся.
Я высвободил голову, она покоилась под мышкой у Увальня (плешивая голова Родинки тоже приподнялась), и встал. В звездной темноте я заметил, как под головой Маленького Джона, возле моей ноги, что-то блеснуло. Это было мое мачете. Маленький Джон пристроил его вместо подушки. Я осторожно вытащил мачете из-под щеки друга и направился к клетке.
Шагая, я посматривал вверх, на ветки, по которым от силовой хижины к ограде клетки тянулась проволока. С полпути я заиграл, и кто-то стал мне подсвистывать. Я замолчал. Но насвистывать не перестали.
Глава 4
Где он был потом? В песне?
Бог сказал Аврааму:
— Убей мне сына.
Авраам сказал:
— Боже, пощади меня!
Любовь это то, что умирает и умерев, оживает и превращается в душу новой любви... Таким образом на самом деле она бессмертна.
— Ле Навозник? — позвал я. — Навозник?
— Я здесь, — донесся из темноты голос. — Это ты, Чудик?
— Ле Навозник, где ты?
— В клетке.
— О! Что это за запах?
— Беленький, — сказал Навозник. — Брат Увальня. Он умер. Я копаю ему могилу. Ты помнишь, брат Увальня...
— Помню. Я вчера видел его у изгороди. Он выглядел очень больным.
— Он не долго мучился. Входи и помоги мне копать.
— А изгородь...
— Выключена. Перелазь через нее.
— Мне не нравиться бывать там, внутри.
— Когда мы были детьми, ты ни о чем подобном не заикался, пробираясь ко мне. Иди сюда, я хочу вытащить этот камень, помоги.
— Это было, когда мы были детьми. А в детстве мы делали очень многое из того, чего ни за что в жизни не сделаем сейчас. Это твоя работа, ты и копай.
— Челка приходила и помогала мне, она мне всегда о тебе все рассказывала.
— Челка приходила... — переспросил я. — Рассказывала???
— Хорошо, некоторые из нас могли ее понимать.
— Да. Некоторые из нас могли...
Я взялся за проволоку возле столба, но перелезать не стал.
— Действительно, — сказал Навозник. — Я все время огорчаюсь, что ты не заходишь ко мне. Мы бывало веселились. И я очень рад, что Челка не забывала сюда дороги. Мы бывало...
— ...делали массу вещей, Навозник. Да, я знаю. Послушай, до четырнадцати лет мне никто не говорил, что ты не девушка. Извини, если я тебя обидел.
— Да, нет. А Челке никто не рассказал, что я не мальчик. Я отчасти рад этому, хотя и не думаю, что это оттолкнуло бы ее.
— Она часто приходила сюда?
— Когда не была с тобой.
Я влез на изгородь и спрыгнул с другой стороны.
— Где этот проклятый камень?
— Здесь...
— Не прикасайся ко мне. Покажи.
— Здесь, — повторил из темноты Навозник.
Я обхватил камень и потащил его из грязи. Корни затрещали, чмокнула грязь, и я выкатил глыбу на ровное место.
— Кстати, как ребенок?
(Я замер. Проклятый Навозник, я надеялся услышать вовсе не это. Почему твои слова меня так задели?) Возле столба лежала лопата, я поднял ее и стал выбрасывать из ямы гравий. Проклятый Навозник.
— Мой и Челкин... — он на секунду замолчал. — Я собираюсь где-то на следующий год показать девочку докторам. Ей необходима специальная подготовка, воспитание и обучение, но она вполне работоспособна. Вероятно, она никогда не будет Ла, но, по крайней мере, она не останется здесь, в клетке.
— Я имел в виду не этого ребенка.
Лопата лязгнула о камень.
— Ты же не уточнил, а здесь они все мои, — в его тоне прозвучали ледяные нотки. Потом Навозник слегка, явно нарочито, толкнул меня в бок. — А... ты имел в виду твоего и моего. (Ах ты гермафродитный ублюдок, как будто ты не понимаешь о ком идет речь, как будто ты не в курсе...) Он живет здесь, но он счастлив. Хочешь пойти посмотреть на него...
— Нет, — ответил я, с ожесточением выбросив из ямы лопаты три грязи. — Давай поскорее похороним Беленького.
— Куда?
— Ла Страшная, это она сказала... мы должны побыстрей отправиться в путешествие, чтобы найти и уничтожить того, кто убил Челку.
— Ох, — вздохнул Навозник, — да. — Он подошел к изгороди и нагнулся. — Помоги.
Мы подняли распухший мягкий труп и подтащили его к яме. С глухим стуком он скатился в могилу.
— Ты собирался подождать, пока я сам приду за тобой? — спросил Навозник.
— Да. Но я не могу больше ждать. Надо отправляться прямо сейчас.
— Если мы идем вместе, тебе придется подождать.
— Почему?
— Чудик, я же сторож клетки и должен ее охранять.
— Да пусть она хоть заплесневеет и сгниет, эта ваша клетка. Меня это не волнует. Я хочу идти!
— Мне надо обучить нового сторожа, инвентаризовать пищу и разработать специальное меню. Подготовить убежище для...
— К черту, пошли...
— Чудик, у меня здесь три младенца. Один из них твой, от девушки, которую ты любил раньше. И все они мои. Двое из них — если терпеливо заботиться о них, уделять побольше времени, окружить любовью и вниманием через некоторое время могут выйти отсюда.
— Двое из них, да? — у меня перехватило дыхание. — Но не мой. Я пошел.
— Чудик!
Вскарабкавшись на изгородь, я остановился.
— Послушай, Чудик. Мир, в котором ты живешь — реален. Он идет откуда-то, он идет куда-то, и он — изменяется. Но все получается правильно и неправильно, независимо от того, хочешь ты этого или нет. Ты никогда не хотел этого принять, даже когда был ребенком. Но пока ты не изменишь своего отношения, ты не будешь счастлив.
— Ты рассказывал мне об этом, когда мне было четырнадцать лет.
— Я рассказываю тебе теперь. Челка рассказывала мне множество...
Я спрыгнул и пошел к деревьям.
— Чудик!
— Что? — я продолжал идти.
— Ты испугался меня?
— Нет.
— Я покажу тебе...
— Ты прекрасно показываешь кое-что в темноте? Это то, чем ты отличаешься, да? — крикнул я через плечо.
Я пересек ручей и полез на скалы, не хуже самого Элвиса. На луг я заходить не стал, а обошел его поверху, натыкаясь в темноте на ветки деревьев и кустарников. Потом я услышал, как кто-то, насвистывая, идет сквозь сумрак.
Глава 5
Там не было никого, кроме сумасшедшего; и те немногие, знающие этот мир и то, что это он пытался пробить пути в другие миры, но ничего не добился, потому что никогда ничего не имел, кроме лишений, не были уверены, что он, мудро рассуждающий днем, не поддастся безумству ночью.
Эксперимент показал, что во всех объектах присутствует что-то еще.
Я остановился. Шорох шагов приблизился и утих.