Слева тянулись скалы. Драконы с треском продирались через мокрые кусты. Справа — какая-то ровная голая серая земля. Я спросил Вонючку:
— Мы будем спускаться здесь, по этому серому камню?
Он хихикнул и ехидно спросил:
— Держу пари, Чудик, что это первая вымощенная дорога, которую ты видел. Правда?
— Да. Что значит вымощенная?
Ножик, скакавший рядом с нами, заржал. Вонючка отъехал от меня, ему нужно было еще что-то сделать. И больше я об этом ничего не слышал. На дороге неожиданно, одна за другой, появились три или четыре повозки. Меня это поразило. Очень ловко. Это было после полудня. Но я был так утомлен, что если бы даже все чудеса мира предстали предо мной, мой мозг бы их все равно не воспринял.
Большинство повозок тащили четырех или шестиногие животные, смутно знакомые мне. Я редко пугался новых животных, потому что в моем собственном стаде часто рождались чудовищные монстры. Но при виде одного я вздрогнул от страха.
Оно было огромно, из черного металла, совсем не похожее на других животных, бегущих рядом. Мчалось оно быстрее всех и было почти неразличимо в черном дыму. Некоторые драконы, не обращавшие ровно никакого внимания на другие повозки, при виде этой отскочили и зашипели.
Едва я оправился от изумления, меня окликнул Паук.
— Это одно из чудес Браннинга.
Я стал успокаивать своего дракона, своего МЛ.
А когда снова взглянул на дорогу, увидел картину, нарисованную на широкой подставке, установленной возле дороги, чтобы все, кто проезжал мимо, могли ее хорошо рассмотреть. На картине было изображено лицо молодой женщины, с льняными белыми волосами, с детской улыбкой на губах. У нее был маленький подбородок, широко раскрытые и несколько удивленные зеленые глаза, а улыбка обнажала маленькие ровные зубы.
ГОЛУБКА ГОВОРИТ: «БУДЕТ ЛИ ПРИЯТЕН ОДИН? ДЕВЯТЬ ИЛИ ДЕСЯТЬ БУДУТ НАМНОГО ПРИЯТНЕЕ!»
Я по буквам прочитал заголовок и нахмурился! Я окликнул Волосатого, скакавшего неподалеку.
— Эй, кто это такая?
— Голубка, — крикнул он, откидывая волосы на плечи. — Чудик хочет знать, кто такая Голубка!
Остальные захохотали. Чем ближе мы приближались к Браннингу, тем больше и больше шуток сыпалось в мой адрес. Я старался держаться поближе к Зеленоглазому: он один не смеялся надо мной. Первый вечерний ветерок, подувший в спину и шею, высушил пот. Я наблюдал, как драконы спускаются по дороге, когда Зеленоглазый остановился и указал вперед. Я посмотрел вверх. Точнее, вниз.
Мы находились на вершине горы. Если то, что я видел, находилось в двадцати метрах от нас — это была огромная игрушка. Если же в двадцати километрах, то это было что-то грандиозное. Дорога вела прямо к этому белокаменному и алюминиевому сверкающему клубку над багряной водой. Кто-то задумал и начал строить город, но потом он рос сам по себе и жил своею собственной жизнью. Там было множество парков, украшенных кактусами и пальмами. Деревья и ряды газонов возле одиноких зданий покрывали случайно уцелевшие холмы зеленой шапкой. Многочисленные маленькие дома сливались в извивающиеся улицы. Вдали из застекленных зданий выплывали корабли и становились в гавани на якоря.
— Браннинг Приморский, — сказал Паук. — Это он.
Я заморгал. Солнечные лучи игрались на земле с нашими тенями, согревали спины и отсвечивали в громадных окнах города.
— Он огромен, — сказал я.
— Посмотри направо, — указал Паук, — туда мы гоним стадо. Вся эта сторона города города живет пастушьим бизнесом. На побережье занимаются рыболовством и торговлей с островами.
Мы проехали еще несколько плакатов. Снова показался плакат с Голубкой, подмигивающей сквозь сумерки:
ГОЛУБКА ГОВОРИТ: «ХОТЯ ДЕСЯТЬ ПРИЯТНЫ, ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТЬ ИЛИ СТО БУДУТ НАМНОГО ПРИЯТНЕЕ!»
Когда я взглянул на него, плакат осветился. Наверное, у меня был удивленный вид, потому что Паук сказал:
— Плакаты освещаются всю ночь, чтобы любой прохожий мог прочесть, что говорит Голубка, — он усмехнулся так, как будто сказал что-то очень смешное, и свернул бич в кольцо.
— Мы переночуем здесь, на плоскогорье, а в Браннинг въедем на рассвете.
И через двадцать минут мы уже сгоняли драконов, а Волосатый готовил ужин. Над океаном небо стало черным, а над нашими головами оставалось еще темно-синим. Над городом вспыхивали огни фейерверков и, рассыпавшись, падали на землю, на берег. То ли местность была такой спокойной, то ли Паук позаботился (вы же помните, он умел), но драконы вели себя совершенно тихо.
Позже я прилег, но заснуть не мог. Скоро нужно было подниматься на дежурство с Ножиком. Подошел Зеленоглазый, пнул меня ногой в плечо, и я тут же вскочил: пережитое возбуждение все еще не отпускало меня. Я должен буду покинуть пастухов, куда мне идти дальше?
Мы стали объезжать стадо с разных сторон. Как я уже говорил, я размышлял: остаться одному в лесу — это вполне приятая ситуация. А вот остаться одному среди стекла, бетона и нескольких миллионов людей…. Четыре пятых стада спало. Несколько драконов стонало, повернув головы к Браннингу, в котором светилось все меньше огней. Я натянул вожжи и пристально посмотрел…
— Эй, наверху! Пастух!
Я посмотрел вниз, на дорогу. На ней остановилась двухколесная повозка, которую тащила собака. В повозке сидел горбун.
— Гоните ящериц в Браннинг? — он усмехнулся, потом откинул клеенку, которой была накрыта повозка, покопался внутри и вытащил дыню.
— Ты голоден, пастух? — он разрезал дыню пополам и хотел уже бросать мне половину.
Но я слез с МЛ и спустился вниз. Он подождал.
— Спасибо, Ло-незнакомец.
Горбун засмеялся.
— Не называй меня Ло.
Собака впереди повозки завыла.
— Мне. Мне. Мне голодная. Мне.
Он протянул мне половину дыни и потрепал собаку за ухо.
— Ты же уже обедала.
— Я дам ей половину своей доли, — сказал я.
Горбун покачал головой.
— Она работает на меня, и кормить ее обязан я.
Он отрезал кусок от своей доли и бросил собаке.
— Откуда ты, пастух?
Я назвал свою деревню.
— Ты будешь в Браннинге впервые?
— Да. Что вы можете рассказать о нем?
— О! — горбун засмеялся, показав желтые зубы. — Я сам там был очень давно. В тебе есть то, что отличает тебя от горожан, да и вообще от всех, пару штрихов, которые делают тебя иным…
— Иным?
Он поднял руку.
— Не в обидном смысле.
— Да я ничего и не…
Я прикусил сладкую и мокрую от дыни губу, и горбун захихикал еще больше.
— В навозе встречаются алмазы, — произнес он поговорку. — Не сомневайся в том, что говорит Голубка.
— Голубка, — сказал я. — Она Ла Голубка или нет?
— Ла, Ло или Ле перепутаны там, — он отшвырнул дынную корку. — Алмазы и навоз. Я собираю алмазы в городах так, как это делается в рудниках. Ло, Ла и Ле — вы называете так тех, кто нормален или нет?
— Так принято.
— Было. Так же было и в Браннинге. Но сейчас по-другому. Очень мало, кто знает, про то, как принято в деревне, и никто не сердится, когда его так называют.
— Я сам иной. Почему же я буду сердиться? Просто, так принято.
Ну вот, опять. Я повторяю, так было и в Браннинге. Но сейчас все по другому. Сейчас третья стадия — алмазы и навоз. Надеюсь, что твоя неотесанность не доставит тебе особого беспокойства. Мне-то самому несколько раз досталось, когда я впервые посетил Браннинг, лет пятнадцать назад. Тогда город был намного меньше, чем теперь.
Он посмотрел на дорогу.
Я вспомнил, что Паук рассказывал мне о пастушьем бизнесе.
— Как сейчас обстоит дело с пастушьим бизнесом? Я имею в виду здесь. В Браннинге.
Горбун сцепил пальцы на животе.
— В Браннинге пять семей контролируют все, что поступает в город, владеет всеми кораблями и сдаст в аренду половину домов города. Вероятно, они и купят всех ваших драконов. Из этих семей выделилось пятнадцать или двадцать знаменитостей, таких как Голубка, которых ты с полным правом можешь называть Ла или Ло. И среди них можно найти и неработоспособных с такими же званиями.
— Как я могу узнать таких людей?
— Ты узнаешь их, если попадешь в их круг — но вряд ли ты этого захочешь. Ты можешь всю жизнь прожить в Браннингс и не встретить человека, достойного звания Ло или Ла. Но, если ты будешь так называть каждого встречного, или дергаться, когда тебя так называть не будут, то тебя просто сочтут дураком, помешанным, грубияном или, в лучшем случае, деревенщиной.
— Я не стыжусь своей деревни!
Он пожал плечами.
— Я этого и не говорил. Просто я пытался ответить на твои вопросы.
— Да, я понимаю. Но что же все таки с иным?
— В Браннинге иное — частное дело. Иное в основаниях зданий, оно нагромождается в доках, запутывается в корнях деревьев. Половина города построена на нем. Другая половина может жить без него. Но не рассуждай об этом вслух, иначе тебя назовут невоспитанным и вульгарным.
— Но они говорят об этом свободно, — я показал на стадо. — Я имею в виду пастухов.
— И они вульгарны. Но с пастухами ты можешь беседовать на любые темы.
— Но я иной… — начал я снова.
Но его это явно больше не интересовало.
— … но я думаю, что мне лучше не говорить об этом никому.
— Неплохая идея, — строго ответил он.
Мог ли я рассказать ему о Челке? Как я смогу вести поиски, если наша принадлежность к иному — тайна?
— Вы, — спросил я после непродолжительного молчания, — чем вы занимаетесь в Браннинге?
Вопрос, судя по всему, был ему приятен.
— Я еду в то место встреч, где уставший может отдохнуть, голодный — наесться, жаждущий — напиться, а человек, которому скучно — развлечься.
— Я нанесу вам визит.
— Хорошо, — задумчиво сказал горбун. — Немногие пастухи приходят ко мне. Но ты впервые в Браннинге и думаешь, что сумеешь обойти все с несколькими серебряными монетами в кошельке? Хотя, если я помогу тебе, ты хорошо проведешь время.
— Будьте уверены, я приду, — Я подумал о Киде Смерти. Я странствовал по бесконечной ночи. Я искал Челку. — Как ваше имя и где я смогу найти вас?