Я вспомнил, что в моем кармане завалялись пара соверенов и несколько серебряных монет, и решил с их помощью внести в свою жизнь разнообразие. А оно мне было нужно позарез, ибо вся моя жизнь проходила серо и скучно, я страдал от унылого существования, жаждал перемен — не важно каких, мнимых или настоящих.
Меня заинтриговало упоминание Джозефа о чистой любви. Скажу откровенно: я не пользовался успехом у женщин. У меня, конечно, развито чувство собственного достоинства, а между тем женщины считают меня нервным. Я сдержан в проявлении чувств, видимо, это восстанавливает их против меня. Почему-то я никогда не мог сказать ни одной из них то, что хотел бы. Часто, глядя на молодую девушку, я думал: если бы она могла знать, какой я на самом деле человек, если бы она понимала, что я — жертва обстоятельств, таких как бедность и вследствие этого — замкнутость, то не презирала бы меня так откровенно.
— Конечно, я что-нибудь куплю, — сказал я. — Но для начала хотел бы ознакомиться с некоторыми образцами той необычной любви, которую вы упомянули.
— Милый мой! — взорвался голос мистера Джозефа. — Сколько же повторять вам? Вы не можете видеть образцы. Вы можете только почувствовать их если захотите. Джеймс!
— Да, Джозеф, — ответил голос мальчика из другого конца магазина.
— Поищи что-нибудь из чистой любви.
— Слушаюсь.
А теперь, — продолжал мистер Джозеф, — располагайтесь удобнее в этом кресле. Ноги не скрещивайте. Голову слегка поверните. Если вам покажется, что слишком светло, пару раз моргните. Не хмурьтесь. Так, хорошо. Не двигайтесь! Вот мы и готовы.
Внезапная вспышка света ослепила меня, я зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел себя не в лавке, а в скупо освещенной оранжерее. Я продолжал фразу. Как звучало ее начало, я так и не узнал.
— …нет и не было никогда, — говорил я. — Наконец-то я сказал вам об этом, а теперь должен уехать. Позвольте проститься с вами перед тем, как я покину Англию. Как пишут в любовных романах, мужчина просил бы пожать на прощание руку дамы или даже поцеловать ее, но я не прошу и даже не желаю ни того ни другого.
Я взглянул на девушку, к которой обращал эти слова. Я никогда раньше ее не видел. Но она мне кого-то напоминала. На ней было белое платье, но рассмотреть ее лицо мне мешало какое-то тропическое растение. Я устремил на нее взгляд, полный страсти и отчаяния. Как ни странно, в эту минуту я чувствовал себя удовлетворенным: ведь я ее люблю! Девушка же сидела, отвернувшись от меня, плечи ее вздрагивали.
— Я сожалею, — продолжал я, — что заставил вас плакать. Я хочу, чтобы вы были счастливы, и только так…
— Я не знала, к чему это приведет, всхлипывая, сказала она.
Сцена эта потрясла меня так, как будто это было на самом деле. Я как будто приобщился к той части мира, которая принадлежит людям сильных страстей.
— Прощайте, — продолжал я. — Я не сделаю ничего такого, что могло бы повредить вам, о чем бы вы вскоре пожалели. Мне достаточно того, что я люблю вас, что по сравнению с тем отрезком жизненного пути, который мне остался…
Я так и не закончил фразы. Тускло освещенная оранжерея и девушка исчезли, и я вновь увидел себя в небесной лавке — так я стал называть необычный магазин, в который занесло меня той ночью.
— Вам понравилось? — услышал я голос мистера Джозефа.
— Да, — сказал я нерешительно, — это великолепно, это возвышенно. Но не думаю, что я в состоянии заплатить за это. Фунта хватит?
— Мы продаем это не за фунты, а за приступы.
— Тогда, — сказал я, — я возьму за шесть приступов.
— Джеймс, шесть за чистую любовь.
— Хорошо, — ответил голос Джеймса.
На какое-то мгновение я попытался восстановить в своей памяти образ красивой девушки в белом, которую только что видел. Я спрашивал себя, с чего началась моя первая фраза и чем закончилась последняя. Казалось, я на какое-то время поднялся на высоты любви, почувствовал уважение к себе. Меня прервал мистер Джозеф:
— Что еще желаете заказать?
— Я бы очень хотел… — помявшись, ответил я, — хоть немного настоящего счастья.
— Понятно, — сказал мистер Джозеф и тут же начал объяснять: — Счастье — это смесь различных компонентов. Вы покупаете компоненты и смешиваете их. К сожалению, они не обеспечивают нам высоких доходов. У нас есть такой компонент, как литературная известность, которая приносит большое удовлетворение. Большим спросом пользуется политический успех. Есть еще религиозная экзальтация. Но в последнее время она нужна не многим. Продажная любовь не дорога, но нам жаловались, что она быстро изнашивается. Разумеется, есть еще и смерть от утопления, смерть…
— Достаточно, мистер Джозеф, — прервал я его, — я не испытываю ни малейшего желания умереть. — Я уже решил, что должен произойти еще один эксперимент; ведь даже подмастерья бывают честолюбивыми. — Хочу примерить на себе политический успех.
Мистер Джозеф с готовностью принял и этот заказ. Вновь мне показалось, что я покинул лавку. Я стоял на балконе, держа в одной руке шляпу, а внизу колыхалась толпа взволнованных людей. Я продолжал свою речь:
— …не нарушающие национальных чувств (аплодисменты)… что является самым достойным, самым правдивым… И лучший путь, (снова аплодисменты) доказать тем, кто раньше имел другую точку зрения… даже если она и не заслуживает доброго слова… хотя я не говорю этого… Но доля истины в ней имелась… (а ведь слушают, слушают!)… они заявляли, что испытывают те же чувства, что и все люди… особенно англоговорящие народы, к которым мы сегодня вечером с великодушием завоевателей к побежденным… (громкие приветствия)… можем позволить относиться снисходительно… Это касается не только личной жизни, но и общественной деятельности (шумные и длительные приветствия)…
Я отдал бы что угодно за то, чтобы мое выступление продолжилось. Я даже не знал, за кого или против кого выступаю. Но никогда в жизни я не переживал такого восхитительного упоения триумфом, сознанием своей власти над толпою.
Я очнулся и обнаружил, что валяюсь на полу, мокрый от пота.
— О, это было хорошо, — воскликнул я, — изумительно! — Я поднялся и спросил, сколько стоит политический успех.
— Дорого, — ответил мистер Джозеф торжественно, — очень дорого; и мы продаем его за порывы.
Мне не хотелось уточнять дальнейшие детали. Я ожидал, что мистер Джозеф даст мне в кредит (в разумном количестве) литературную известность, благодаря которой впоследствии я верну ему долг. Но я подумал, что поступлю мудро, если отдам за политический успех всего лишь два порыва.
— Мистер Джозеф, — сказал я, — я даже не знаю, что еще заказать. Мне бы хотелось прейскурант и неделю времени, чтобы подумать. Я ведь никогда не покупал ничего отвлеченного. Сейчас у меня есть только чистая любовь и скромный политический успех. Вы могли бы позволить мне приобрести некоторую литературную известность, музыкальный талант, личное обаяние, популярность и удовлетворенность?
— Это слишком большой заказ, — ответил мистер Джозеф, — но мы постараемся выполнить и его Джеймс, займешься этими заказами?
— Займусь, — отозвался Джеймс.
— И когда я получу их?
Ответа не последовало.
— Мне бы хотелось знать точно, когда я их получу, — продолжал я. — Но я вас не тороплю. Эти товары годны в любое время года. Если хотите, я могу назвать вам человека, который хорошо меня знает. Я не ожидал, что окажусь этим вечером здесь, иначе взял бы с собою больше денег. Однако если вы не возражали бы против того, чтобы взять два фунта в счет…
Я извлек из кармана два соверена и положил их на прилавок. И после этого поднял взгляд. В последнее время мне казалось, что я утратил способность удивляться, и все же был поражен. По другую сторону прилавка стояла молодая девушка! Вероятно, мне следовало описать ее как ангела, хотя у нее не было ни крыльев, ни ореола. Это было прелестное создание в чем-то свободном и белом; высокая, стройная, с лицом хоть и бледным, но исполненным одухотворенной красоты и серьезности. Глаза, казалось, печально смотрели на что-то далекое, видимое ей одной.
Ее длинные темные волосы свободно струились по плечам. Я долго смотрел на нее, прежде чем обрел дар речи.
— А где мистер Джозеф? — наконец вымолвил я.
— Джозеф и Джеймс, — сказала она тихим мелодичным голосом, — ушли вниз, чтобы кормить тело Джозефа. Они послали к вам меня. Что это такое?
Она подняла два соверена, которые я положил на прилавок.
— Сущая безделица, — ответил я. — Я решил рассчитаться поскорее. Если бы я знал, что окажусь здесь, то захватил бы больше денег.
— Пожалуйста, уберите их, — медленно проговорила она. — Они не имеют никакой ценности. Я скажу почему, но не сейчас.
Восхищенный ее красотой, я с трудом находил слова. Это было очень глупо с моей стороны, но я не запомнил ее лица. Я даже не знал ее имени, но мне показалось, что я ее где-то встречал, и тут же я сказал ей об этом.
— Нет, — возразила она, — вы видите меня впервые. Когда-нибудь вы узнаете, как меня зовут. Я наблюдаю за вами уже давно, а иногда оказывалась рядом с вами.
Почувствовав, что я не верю ей, она взглянула мне прямо в глаза и, перегнувшись через прилавок, что-то стала шептать. И я понял, что она действительно знала меня. Какой-то невидимый барьер, все это время отделявший меня от нее, вдруг рухнул.
— Я рада, что вы наконец-то здесь, и теперь могу поговорить с вами, — продолжала девушка. — Нас никто не видит и не слышит. Мы здесь одни.
Щеки мои вспыхнули, и голос задрожал:
— Ни одна женщина на всем белом свете не говорила мне того, что сказали вы.
— Вы не сердитесь на меня за это? — спросила она.
Я полюбил ее с первого взгляда, но сказать об этом не осмелился и лишь с восторгом смотрел на нее. И наконец выдавил из себя:
— Вы прекрасны.
— Да, но сейчас это не имеет значения. Тела здесь прекрасны, их не портят души. Если бы я могла изменить вас, вы бы стали таким же, как мы. Меня уже предупреждали, что вы будете смотреть на меня так, как на вашей земле мужчина смотрит на женщину. Мне этого не понять. Прошу вас, не смотрите на меня так!