— Лили, говоришь… И Зария…
Да, после вечера, вернувшись наконец домой, я с чистым сердцем сдала мужу этих двух идиоток, потому что даже сплетничать необходимо с умом. Развели, блин, цирк-шапито со своими слухами о высокопоставленных любовниках. «По секрету всему свету». Они б еще с рупором на главную площадь столицы вышли.
— Графиня ранос дорт Горониус и герцогиня дорт Зориус. Учту на будущее. Заодно и Дженераса просвещу. А то он чересчур добр к их мужьям-дуболомам.
Что я слышу? Ревность фаворита? Варт, похоже, решил застолбить место правой руки Императора до конца жизни, своей или его. Надо бы разговор перевести в другое русло. Прости, подруга.
— Ирма стихи начала писать.
Изумленный взгляд.
— Скажи, что это была шутка.
В чем-то мы с супругом мыслим одинаково…
— Вот. Я примерно также подумала. А потом мне прочитали один из «шедевров». Если ЭТО напечатают, твоя бывшая с поэзией прославится еще больше, чем с прозой. Правда, после выпуска книги за доморощенной поэтессой могут прийти люди в белых халатах и сопроводить ее на лечение…
— Вот не нравится мне блеск в твоих глазах.
Я расположилась в удобном мягком кресле за небольшим журнальным столиком, неспешно пила кофе с молоком и корицей, едва ли не причмокивая от удовольствия, жевала невероятно вкусные пирожные с заварным кремом, решив побаловать свой многострадальный организм, замученный тренировками и беременностями, и внимательно рассматривала подругу в «зазеркалье»: чуть схуднула, видимо, сидит на диете, благо, кормить грудью мелкую не нужно, выглядит неприлично счастливой, на щеках румянец, глаза блестят.
— Я написала первую главу очередного романа.
— Опять очередная депрессия? А как же новая игрушка? Ирма… Только не говори…
— Почему нет. Ведь вставляют же авторы в свои тексты стихи классиков.
Колкий ответ, так и просившийся на язык, я проглотила. Пусть ее. Довольна жизнью — и то ладно.
— Какая хоть тема?
— Пока не решила, но что-нибудь о любви.
Прелестно… «Что-нибудь о любви». Небрежно так, разве что рукой в сторону не махнула. Второй Тургенев, блин, уродился, только на этот раз в юбке. Как бы у нашего нового классика звездная болезнь не началась на фоне всеобщего признания…
Меж тем подруга бережно достала знакомую тетрадку, откашлялась и выдала:
Как часто тяжело бывает
Нам от невысказанных слов,
И сердце словно замирает,
И через глубину веков
Нам странный голос что-то шепчет.
Мы слушаем, не слыша. Вновь
В груди пылает и трепещет
Огонь с названием «любовь».
— Тебе честно? Или на этот раз похвалить?
Ирма:
Когда издательство предложило сделать презентацию моего сборника стихов в одном из книжных магазинов города, я сначала перепугалась и хотела отказаться от такой бредовой идеи, но и Тоша, и Ира выступили единым фронтом и заявили, что такой пиар мне в данное время просто необходим.
— Милая, это ведь ненадолго, максимум на пару часов. И потом, тебе просто необходимо немного развеяться.
— Ирма, я не вижу здесь проблемы. Сколько стихов в том сборнике? Пятьдесят? Ну хорошо, пусть тридцать семь. За две недели, угу. Вперед, на амбразуры, то бишь на презентацию. На людей посмотришь, себя, красивую и умную, покажешь.
В общем, я согласилась, единственное, поставила условие: проводить встречу с читателями в первой половине дня, когда старшие дети будут в школе.
Презентацию организовали в центре города, объявили об этом событии за неделю, широко разрекламировали встречу по Интернету и местному телеканалу.
День X настал. Еще за сутки до этого знаменательного события меня начал бить мандраж. Любимый старался поддержать супругу, уверял, что бояться не стОит, что читатели однозначно отнесутся к молодому автору благосклонно, что рядом будет находиться охрана, да и сотрудник издательства клятвенно заверил мужа, что не оставит меня один на один с возможными почитателями. И все же. Все же. Ира у зеркала в нужный момент не появилась, возможно, и к лучшему, так как ее сарказм точно не смог бы меня успокоить.
Одевалась я утром со всем тщанием: синее бархатное платье, сшитое мастером на заказ, длиной до щиколоток, полностью закрытое, на ноги — кожаные светло-коричневые полусапожки, на плечи — кашемировая шаль темных тонов. Завершала картину английская шляпка-клумба синего цвета. Прическу делать не стала, просто подровняла волосы. Макияж накладывала сама: коричневым карандашом подвела глаза, красной помадой накрасила губы, решила, что хватит и этого, ведь я не хочу выделяться, и спустилась в холл. Охранник на посту сообщил, что автомобиль от издательства уже ожидает меня у входа. Волевым усилием подавив дрожь, вышла на улицу. Там действительно уже стоял, припаркованный, светло-серый шевроле ланос.
До магазина добрались быстро — через десять минут уже были на месте.
Сотрудники магазина «с реверансами» проводили меня через служебный вход в главный зал, уже подготовленный для презентации: половина комнаты была огорожена стойками с моими книгами, у окна стояли письменный стол и удобный стул с высокой спинкой для автора, напротив стола — табурет для тех, кто желал бы получить мой автограф. На самом столе в художественном беспорядке разложили десять экземпляров только что вышедшего из печати сборника моих стихов, который я назвала с претензией на оригинальность — «Вересковая пустошь». За моим стулом присел на еще один табурет сотрудник издательства — высокий крупный брюнет с внимательным, можно даже сказать пронзительным, взглядом ярко-зеленых глаз. У меня почему-то возникла ассоциация с сотрудником спецслужб.
Встреча началась через несколько минут. Люди и правда отнеслись ко мне невероятно, возможно, даже незаслуженно доброжелательно. Они не толпились у стола, а подходили по очереди, улыбались, вежливо просили автограф, протягивая уже купленные книги, в основном романы. Я заученно улыбалась в ответ, будто кукла, снова и снова старательно ставила свою подпись на указанных покупателями страницах, тщательно выводя закорючки, и практически расслабилась, когда на весь зал вдруг раздался громкий визгливый женский голос:
— Ах ты, сучка! Теперь ты уже писательницей стала?!?
Глава 14. Нет правды на земле, но нет ее и выше. А.С. Пушкин. Я очень, очень черный маг, глотатель шпаг, лошадок и собак. Мультфильм «Большой секрет для маленькой компании»
Я вздрогнула от неожиданности и, стараясь не замечать, как сразу же оживились до этого щелкавшие изредка фотоаппаратами приглашенные фотографы, медленно обернулась на звук.
Неподалеку от нескончаемой вереницы стеллажей с книгами стояли двое: низенькая, толстая, практически квадратная женщина в длинном широком балахоне до пят, который платьем можно было назвать лишь с огромной натяжкой, и с видавшей виды сильно потрепанной хозяйственной сумкой в руках, и мужчина, раза в три выше своей спутницы и примерно такой же толщины, как и она. Но если обрюзгшее лицо женщины было в буквальном смысле перекошено злобой и ненавистью, то молчаливый спутник смотрел на все происходившее удивленно и непонимающе. Самое ужасное заключалось в том, что я прекрасно знала обоих, а они знали меня. Как Иру. Рита и Мишка. Некстати мелькнула мысль: «Она так и живет с ним, несмотря ни на что».
Женщина меж тем, удостоверившись, что привлекла к себе внимание, снова открыла рот:
— Посмотри на себя! Да твои книжонки читать невозможно! Ими только в сортире подтираться! — последнее Рита прокричала уже с улицы, куда парочку вытолкала пришедшая в себя охрана.
У меня жутко заболела голова, невероятно сильно заломило в висках, перед глазами замелькали черные «мушки». Встречу пришлось прервать. Домой я попала практически в коматозном состоянии, напугав до дрожи прислугу и примчавшегося с работы Тошу.
— Ритка? Правда, что ли? Она так с ним и спит? Простила, получается. Подстилка, блин.
— Ира…
Собеседница раздраженно прищурилась:
— Что «Ира»? Я почти сорок лет «Ира». Эта стерва наговорила тебе гадостей, а ты «Ира».
— Ей было плохо…
— А тебе, значит, хорошо? Нет, моя дражайшая подруга, орала она от зависти. Как же так, в детстве и юности все складывалось неимоверно удачно, просто шоколадно, а потом — вуаля, у тебя куча детей, отвратная внешность, и ты никому не нужна, включая своего сожителя.
— Ира… Не надо… — я не понимала, как можно поносить несчастного, в принципе, человека.
— Надо, Ирма. Еще как надо. Голову заставь работать. Ритка все равно помрет завистливой дурой, там ничего не поделать. А вот ты… Мозги есть? Из-за незнамо кого переполошила и мужа, и детей, валялась практически без сознания до утра следующего дня. Да эта шавка и минутной мигрени не стОит.
Ирина:
Когда посреди обеда в комнату внезапно зашел Алекс и с поклонами сообщил, что одно из переговорных колец, специально созданных для поддержания мгновенной связи между столичным домом и поместьями, стало «подавать признаки жизни», я, к своему сожалению, осознала, что очередной относительно спокойный период нашей жизни подошел к завершению.
Варт вышел из-за стола, отсутствовал минут пять и вернулся мрачный, словно потерявший добычу кот.
— Кого убили?
— Я убью.
— Так сядешь же. А я с детьми останусь. Или тебе, как чернокнижнику, можно? «Сколько я зарезал, сколько перерезал»…
Я активно молола языком, несла всякую чушь, не вдумываясь особо в смысл сказанного. Цель была другой: сбить накал раздражения с «я убью» хотя бы до «вот же скотина». Надо сказать, у меня получилось — муж сначала раздраженно вскинулся, потом, очевидно, вспомнил, что грубости и хамства родная жена, в отличие от слуг и родни, не потерпит, и недовольно проворчал:
— Выпорю как минимум.
Вот. Уже легче.
— И кого?
— Дурня того, что последним в род вошел.
— To есть собственного сына? И не морщись. Арт твой сын, хоть и бастард.
В ответ — нечто нечленораздельное, но явно нелестное для милой женушки и ее умственных способностей. Ладно, на этот раз сделаю вид, что не расслышала.