— Имя всем известно. Значит, не приехал? Командующий не доверяет нам? Так получается?
Чалмы на айване зашевелились. Послышалось нечто вроде ропота.
— Тигра от шакала отличает храбрость, — бросил Пир Карам-шах. На его тонких сухих губах не появилось и намека на улыбку. Все поняли — дело серьезное. Лучше слушать, чем говорить. Даже Исмаил Диванбеги прикрыл ладонью свой сверкающий золотом рот и смолчал.
— Мы переслали в письме командующему пропуск на въезд в Индию. В штабе в Дакке командующего ждут генералы. Мои друзья, владетельные князья Свата, Гильгита, Мастуджа, готовы оказать командующему дорожные услуги и гостеприимство. Перекалы уже очистились от снега, удобны для лошадей. И один волосок бороды командующего никто не посмеет тронуть. Что же его останавливает?
Тон Пир Карам-шаха оставался все таким же деревянным. Но раздражение сказывалось в нервическом подергивании щеки.
— Позвольте пояснить! — ввернул своим приятным, «обладающим всеми восемью достоинствами» голосом Сахиб Джелял.
Пир Карам-шах сразу же вцепился в него остановившимся взглядом. «Кто? Такой же чалмоносец, отличный от всех прочих сидящих здесь лишь великолепной бородой в завитках и кольцах».
Взгляд Пир Карам-шаха спрашивал: «Этот еще откуда взялся?» Но хмурая враждебность ничуть не обескуражила Сахиба Джеляла. Он продолжал еще любезнее:
— Мы из Мазар-и-Шерифа, по делам коммерции. Здесь, в Пешавере, не в первый раз. Наше сокровенное желание — насовсем переехать в здешние края. Сейчас по пути нам довелось в Ханабаде видеть локайцев, ибрагимбековских вояк. Глаза их набухли кровью.
Касаясь губами уха Пир Карам-шаха, хозяин дома шептал:
— Достопочтенный Сахиб Джелял, более известный в странах Востока, Бухаре и Туркестане как Мирза Джалал Самарканди. Пользуется кредитом коммерсантов Индии и Ирана. Имеет кредит в советском Внешторге. Разъезжает повсюду. Слуг и постоянной свиты не держит. Но при нем всегда двадцать-тридцать «суетящихся». Богат неимоверно, всем дает что-либо заработать.
И совсем вроде невзначай он добавил:
— Почтенный держит при себе охрану из белуджей, из нищих кочевников. Вот с такими ножами.
На Востоке белуджи давно снискали себе недобрую славу прирожденных разбойников, грабящих без зазрения совести своих соседей и занимающихся пиратством на реке Инд. Попытка британской администрации подчинить их неизменно кончалась убийством присланных чиновников.
И, как ни странно, сразу же Сахиб Джелял вырос в глазах Пир Карам-шаха и представился ему личностью почтенной. Раз он знает лекарство от алчности белуджей, несомненно, он человек богатый и власть имущий.
Вероятно, вождь вождей обладал умением слушать сразу не одного человека. Он не отодвигался от Исмаила Диванбеги, но и не сводил глаз с Сахиба Джеляла, который продолжал:
— Сам Ибрагим еще гостит у эмира бухарского в Кала-и-Фатту. А его локайцев власти Мазар-и-Шернфа ловят и пристреливают, точно они бешеные собаки. Нет им жизни. Овцы остались без пастыря. Нет края притеснениям. Пригласительное письмо из Дакки Ибрагим, говорят, получил. Однако желание у него одно — ехать к своим локайцам.
— Он же командующий. Он же военный, и ему не следует разнюниваться из-за одного-другого разбойника, попавшего под пулю. А в Дакке его ждут в штабе, чтобы обсудить большие дела.
Пир Карам-шах говорил властным тоном, не терпящим возражений. Но ему пришлось растолковать Исмаилу Диванбеги и присутствующим, почему совещание в Дакке не терпит отлагательств.
Наступает время решительных действий. Европа вот-вот начнет новую войну против Советов. Вооруженное вторжение басмаческой армии Ибрагимбека в пределы Туркестана, как никогда, своевременно. На территории Таджикистана сразу же будет провозглашено независимое государство Бадахшан, в составе которого будут Каттаган, Дарваз, Памир, Гиссар и собственно Бадахшан. Именно Бадахшан явится плацдармом для похода на Бухару и Ташкент. Ибрагимбека поддерживают власти и вся англо-индийская армия. Деньги, оружие уже поставляются через проходы Гиндукуша и Каракорума на север. Назначен специальный доверенный уполномоченный — Амеретдин-хан. Однако все военные операции и план снабжения лично Ибрагимбеку надлежит обсудить в индийском городе Дакке со штабными работниками англо-индийской армии. Завоевание Восточной Бухары и образование Бадахшанского государства облегчит и обеспечит Бухарскому центру восстановление Бухарского эмирата в древних его границах со включением в него Самарканда и прочих вилайетов, отнятых русскими еше при фон Кауфмане. Что же касается присутствующих здесь в доме Исмаила Диванбеги деятелей Бухарского центра — их обязанность поднять немедля восстание мусульман в Туркестане против большевиков. Сигнал к восстанию — переправа Ибрагимбека через Пяндж. Вождь воинственных локайцев доказал своими победоносными действиями, что он воистину Тимур нашей эпохи. Идеальная фигура! Дать ему средства и оружие — и он расправится с большевиками Туркестана, уничтожит их.
Пир Карам-шах увлекся так, что вопреки своему обыкновению даже размахивал руками.
Но недаром мудрец Востока Аль-Джахиз утверждал: «Ошибка умного всегда бывает большой». Напрасно Пир Карам-шах почитал Ибрагимбека популярным в кругах бухарских эмигрантов.
Еще не изгладились из памяти кровавые его деяния двадцать второго года, когда он во главе пятисот вооруженных с головы до ног локайцев ворвался в Гиссарскую долину и начал беспощадно мстить дехканской бедноте и трудовому населению городов за то, что они встали на сторону революции. Ибрагим повел себя завоевателем, захватил много старейшин Гиссара и под предлогом, что они «джадиды», приказал казнить их. Несколько недель длился ужасающий погром. Убивали всех без разбора, насиловали девушек и мальчиков. Сдирали с живых людей кожу, набивали соломой и выставляли на площадях перед мечетями. Сажали на кол. Рубили на части. Скот угоняли. Скирды хлеба сжигали на потеху себе. Разорили Душанбе, Гиссар, Юрчи, Денау, Сары-Ассию и ряд селений и кишлаков. Остались развалины и пепелища, по которым бродили одичалые собаки и кошки. С огромной добычей, с сотнями рабов и рабынь, с отарами овец вернулся новоявленный Тимур — Ибрагимбек в свои яванские кочевья. Сам лично он привез с собой трех жен и полные сундуки всякого добра. А когда племенные старейшины локайцев осудили Ибрагимбека за его зверства, он быстро расправился с ними — приказал снять с живых кожу — и захватил в Локае власть в свои руки. Только приход Красной Армии избавил Восточную Бухару от палача.
Возможно, ужасные воспоминания о гиссарском разорении отразились на физиономиях сидевших на айване.
— «Дам я вам царя по своему вкусу, иначе трепещите. Ваше неповиновение будет наказано»! — пригрозил Пир Карам-шах, по-видимому, думая вслух. — Да, так сказал в старину один мудрец. Правильно он сказал. Это истина. Делают эмиров и королей обыкновенные, но сильные люди. Кстати, недавно из горной страны из-под Пенджикента привезли одну девушку. Про нее говорят, что она дочь эмира бухарского. Что, она настоящая принцесса? — обратился он к человеку, укрывавшемуся в тени резной колонны.
— Да, так говорят, — не выдвигаясь вперед и не показывая лица, просипел неизвестный. — Но я дам тысячу рупий, если мне скажут, кто на самом деле эта двуногая собачонка.
Он повернулся — и свет упал на его лицо, одноглазое, все испещренное шрамами. Сахиб Джелял сразу же узнал Кривого Курширмата, и неприятный холодок пополз по спине.
Еще в Пенджикенте стало известно, что в ночь после казни Кумырбека Монику с ее спутницей захватил на Маргузарском овринге курбаши Курширмат. Он сумел обмануть отправившихся на ее розыски чуянтепинских углежогов. На их глазах перевел пленниц по шаткому мостику через поток, приказал своим джигитам разломать его, что они и сделали, насмешливо издали отвесил поклон углежогам и исчез с добычей среди скал. Ближайший мост находился далеко, и, пока преследователи нашли его, Кривой уже был за Гиссарским хребтом в диком урочище Санггардак, а оттуда по долинам Сурхана и Кафирнигана старой контрабандной тропой ушел за рубеж. Здесь он обосновался в Ханабаде, незадолго до того захваченном ибрагимбековскими бандами. Пленницу Кривой держал взаперти в одном караван-сарае, не скрывая своего намерения продать ее Ибрагимбеку.
Однако главаря локайцев в то время не было в Ханабаде. Он гостил в Кала-и-Фатту, что близ Кабула, у бухарского эмира.
Тогда Кривой повел переговоры с прибывшим в Ханабад с тайной миссией полковником англо-индийской службы Амеретдин-ханом. О чем они советовались, неизвестно. Но Кривой после этого не повез девушку, как следовало ожидать, к эмиру в Кала-и-Фатту. Пленницу подвергли трудностям многодневного путешествия по головоломным перевалам Гиндукуша и привезли в горное княжество Сват и оттуда — в Пешавер в Северо-Западной Индии.
Но осторожно! Спокойно! Сахибу Джелялу не нравилось, что Пир Карам-шах что-то очень внимательно поглядывает на него. Чем-то Сахиб Джелял привлек его внимание. Про таких, как Сахиб Джелял, говорят: «Протянет руку — пригнет к земле вершину горы». Пир Карам-шах, сам очень властный, не терпел, если ему на пути попадались властные личности.
И сейчас он, видимо, пытался понять, кто такой Сахиб Джелял — друг или враг. Малейшее движение лица, неосторожный жест, и все можно испортить. Еще хуже, что у Пир Карам-шаха здесь есть свой человек, тот, кто сейчас отозвался из темного уголка за колоннами. «Да, так говорят». Это Кривой. Страшный курбаши Курширмат, одноглазый зверь, три года опустошавший Ферганскую долину, объявивший себя «амирляшкаром» мусульманской армии. Потерпев поражение, он бежал от справедливой кары. И вот сидит теперь в зеленом английском френче, в синей выцветшей чалме и с подобострастием поглядывает единственным глазом на Пир Карам-шаха. И этот преданно-почтительный взгляд говорит больше, чем всякая болтовня о великом почете, который якобы оказали беглому басмачу-курбаши англо-индийские власти, когда он побитой собакой приполз в Индию лизать руки своим хозяевам. Кривой сидел в присутствии Пир Карам-шаха скромненько, вопрошая единственным глазом: «Чего угодно?», в ожидании, когда хозяин и господин свистнет.