— А теперь решим с девицей, — сказала мисс Гвендолен. — Господин Ага Хан всерьез заинтересовался нашей воспитанницей. Он вздумал сыграть на сентиментальности наших европейских политиков. Бухара и Бадахшан где-то рядом. Бухарская ли, бадахшанская ли принцесса, кто там разберет. Ага Хан пожелал показать ее в Женеве. Такой козырь упускать нельзя. Для болтунов в Лиге Наций — отличный повод поинтриговать. Французы вцепятся в принцессу. С помощью ее мамаши-француженки они наделают шума. Нам это на руку.
Самоуверенность, с которой Гвендолен бралась разрешать самые запутанные вопросы, подавляла мистера Эбенезера Гиппа. А тут еще ошеломляющая индийская духота, влезающее жаркими лучами в щели меж занавесами солнце, азиатская, давящая на воображение богатейшая гамма красок драпировки, шум и молоточки в голове от всего выпитого в изобилии за столом во время торжественного приема, чувственные, откровенно эротические статуи индийских богинь и вовсе притупили его способности мыслить логично.
Мистер Эбенезер Гипп все же вставил несколько слов:
— Наша принцесса… воспитанница не на шутку заинтересовала господина Живого Бога. Пусть женится на Монике. И тогда — черт побери — повод для ссоры отпадет. Эмир поцелуется, обнимется с Ага Ханом. Прочный альянс между Бухарским центром к агахановскими банками! Родство финансовое!
— Раз Ага Хан вздумал взять нашу пансионерку с собой в Европу, он смотрит на нее серьезнее, чем на обычную прихоть. Вы же говорите, что Ага Хан связал ее имя в присутствии всех исмаилитских старейшин с Бадахшаном. Мы поддержим… Назовем ли мы ее принцессой, правительницей, царицей, невестой или женой Живого Бога… При всех условиях с ней легче иметь дело, чем с самим Ага Ханом… Капризный, вздорный и к тому же могущественный человек! Но… посмотрим. Моника же будет делать то, что мы ей прикажем… А Бадахшанское буферное государство необходимо Британии в любом случае. Это и стена, отгораживающая Индию от большевизма, это и плацдарм для похода на большевиков.
Оставалось восхищаться, с каким изяществом Гвендолен — этот Дизраэли в юбке — обошла все препятствия и пришла к финишу.
Поздно вечером, когда мистер Эбенезер уехал в город, мисс Гвендолен четким, бисерным почерком написала:
«Благодарение господу, мой шеф, мистер Гипп, принял правильные решения».
Далее подробно рассказывалась, и притом очень деловито, суть этих решений.
Скромной экономке бунгало в далеком Пешавере не полагалось направлять какие бы то ни было рапорты и донесения в ведомство, к которому относился Англо-Индийский департамент. Но мисс Гвендолен отнюдь не возбранялось посылать любимому дяде сэру Безилю очень обстоятельные письма. Дядя, естественно, интересовался не тем, что его умненькая племянница подавала к ленчу джентльменам в пешаверском бунгало, а тем, что означенные джентльмены говорили за накрытым ослепительно белой накрахмаленной скатертью столом в дружеских и деловых беседах.
Но мисс Гвендолен не написала ничего лишнего. Она не хотела чем-либо повредить неуклюжему, непроницательному мистеру Эбенезеру Гиппу, и не приписывала себе в заслугу новые планы, возникшие в ее прелестной головке. Она знала, что в их ответственном и довольно-таки консервативном ведомстве очень легко испортить свою деловую репутацию не бездействием или ошибками, а попытками проявить инициативу и сделать сверх того, что предусмотрено параграфами инструкций.
Она писала осторожно, выгораживая Эбенезера Гиппа. В планах своей личной жизни мисс Гвендолен уделяла ему кое-какое место в будущем, конечно, если в карьере его не произойдут нежелательные изменения. Она очень убедительно обрисовала в своем донесении опрометчивые поступки «небезызвестного» Пир Карам-шаха. Он далеко не идеальный офицер в местных условиях. Он слишком полагается на «всадников святого Георгия». Здесь он не знает удержу. Плохое знание языков и обычаев Северо-Западных провинций выдает его с головой.
Гвендолен было отлично известно, что скуповатые ее руководители в Лондоне не любят, когда легкомысленно распоряжаются пресловутыми «всадниками» — золотыми соверенами, на которых изображен святой Георгий, поражающий копьем дракона. Гвендолен знала, чем легче всего испортить репутацию мистера Пир Карам-шаха, осмелившегося пренебречь ее расположением.
ЖИВОЙ БОГ
Подобные люди овладеют влиянием лишь потому, что они умеют извлекать выгоду из той самой свободы, которую ненавидят.
Вряд ли, пускаясь в путь на поиски прокаженной девушки из Чуян-тепа, мудрец и путешественник Мирза Джалал, более известный на Востоке под именем Сахиба Джеляла, мог представить и тысячную долю того, что произойдет с ней и с ним самим. Поверни он тогда на тугайной дороге к зарафшанской переправе своего коня вспять при виде пятнистого теленочка-оборотня, он не окунулся бы в водоворот невероятных событий, а возлежал бы целыми днями на своем айване под тенистыми виноградными шикамами в своей курганче, что на Ургутской дороге. Коротал бы свой век в тиши и благорасположении духа, а теперь…
Теперь он шел с доктором Бадмой по улице Бомбея, людной, мой, пестрой, угнетающе душной, ведущей к Морскому парку, и делился с ним своими заботами:
— Я видывал многих богов, и мертвых и живых. Но вообразить дряхлого старичка Ага Хана богом, «рассыпающим жемчуг и колющим сахар», могут только невежественные дикари и тупые невежи.
— Могущество Ага Хана нельзя переоценить, — думал вслух Бадма. — Ошибаетесь в нем не один вы. Все о нем думают, старец не интересуется ничем, кроме женщин и лошадей. На самом деле он играет на людских прихотях, страстях, тщеславии. Он держит в духовной и материальной зависимости миллионы исмаилитов.
Он не невежа и не дурак. У него Оксфорд за плечами. На Востоке он по всеобщему признанию «малек ош шаора» — царь поэтов. Панисламисты не выдвинули бы ничтожество председателем Всеиндийской мусульманской лиги. И англичане не допустили бы его избрания, если б он не ладил с ними. На первом же заседании лиги объявил: «Британия защищает Индию от врагов, охраняет порядок в стране. Значит, британцы имеют право управлять индусами». А в Индии мусульман — семьдесят миллионов. Вот вам и безвредный старичок.
— Не старичок — тигр, — усмехнулся Сахиб. — И в пасть тигра попала мышка. Кто знал, что дочь углежога займет мысли властелинов мира, а нам доставит столько хлопот.
— Обстоятельства сильнее нас. Моника, хочет она или нет, оказалась на пороге мира большой политики. И нас это особенно коснется, потому что возник этот проект с Бадахшаном. Нельзя отдать мышку на съедение. Мышка на то и мышка, чтобы прогрызать норки в таких стенах, через которые не перепрыгнуть никому.
И Бадма еще добавил:
— Правда и ложь, красота и безобразие… Где одно, где другое? У исмаилитов это заповедь. Живой Бог Ага Хан ведет свою династию от халифа Алия, сына Фатимы, любимой дочери пророка Мухаммеда. Исмаилиты считают, что душа Алия переселяется в ага-ханов из поколения в поколение. Но Живой Бог не только глава секты, отколовшейся от ислама. Он капиталист, предприниматель. В его руках огромные средства. И поэтому к нему сходятся нити большой политики Востока.
Ко времени завоевания Индостана англичанами в индийских княжествах Гуджерат, Синд, Марвар общины исмаилитов приобрели все черты каст с наследственной профессией, обособленностью, своими обрядами, обычаями, скопили огромные богатства. Вражда с индусами и мусульманами помогла купцам исмаилитам найти общий язык с завоевателями. За полтора века капиталистическое предпринимательство превратилось в наследственную профессию главы исмаилитов из касты «ходжа». Их глава сумел присвоить себе титул Живого Бога и распространить свою духовную власть почти на всех исмаилитов. Но Ага Хан не только Живой Бог для миллионов своих последователей. Он бог купли и продажи, текстиля и хлопковых механизированных прессов, банков и ростовщических операций. Каста «ходжа» держит в руках крупнейшие индийские монополии «Каримбхои», «Чири», «Аладжи», «Доссани», крупнейшие байки «Тхария Топай», «Пару Илен», «Алиджа Винерам» и многие другие. Принимая поклонение своих последователей, ага-ханы не забывали мирские дела — своих индусских и европейских конкурентов с восточных рынков. Живые Боги тянулись к нефтяным полям Ирака, Аравии.
Нынешний Живой Бог — Ага Хан VI — правит всей финансово-торговой империей, опираясь на свою невидимую, не имеющую ни определенной территории, ни четких географических границ религиозную империю. Божественная личность. В ней живет мистическая душа пророков, приумножает свои капиталы, играя на биржах Европы, Азии, Америки. Будь мудрец горой разума, но если он не имеет золота, сколь ни мудр он, его никто не послушает. Ага Хан не брезгует ни подкупом, ни мошенничеством, ни шантажом, ни убийствами. Он не зависит ни от экономических кризисов, ни от биржевых спадов. За его спиной — миллионы фанатичных, одурманенных последователей, которые из года в год неизменно пополняют обязательным зякетом его казну. Он имеет огромные преимущества перед правительствами, вынужденными иметь громоздкий финансовый аппарат, чтобы держать в узде своих подданных. Исмаилиты разбросаны по странам мира. «Мне, Живому Богу, нет нужды бить и убивать, — утверждает Ага Хан. — Достаточно повесить посреди площади на столбе бич, и ему все будут повиноваться». Перед его духовным бичом все падают ниц.
С младенческих лет живет в исмаилитах вера, что Живой Бог это настоящее и будущее. Мальчику втолковывают, что быть рабом, слугой Ага Хана — высшая цель. Девочке внушается, что предел блаженства — разделить когда-то ложе с Живым Богом. Жизнь, дела, успехи члена исмаилитской общины зависят от Живого Бога.
Дехканину в неурожайный год община ссудит семена и упряжку быков. Торговцу ходжа ссудит деньги на льготных по сравнению с неисмаилитом условиях. Капиталисту страховая компания снизит проценты, даст отсрочку. Ходжу не посмеет обсчитать ни один ходжа. Ходжа посылает своих сыновей в школу, где обучают только членов его касты. Если ходжа верно служит идее Живого Бога, ему обеспечен путь наверх в прослойку, живущую в угаре чувственных наслаждений, где всегда вкусная пища, дурман гашиша, красивые женщины. Община ходжа-исмаилитов предоставляет своим членам все развлечения — от своих публичных домов до воинственных доходов, от музыки и танцев до радений-мистерий.