Свита Моники — мисс Гвендолен и мистер Эбенезер Гипп выглядели в высшей степени респектабельно. Лишь внимательный взгляд мог заметить, что мисс Гвендолен почти втолкнула принцессу в карету. Так в сказках с принцессами поступать не принято.
Всю дорогу от отеля «Сплэндид» до посольства, где предстоял прием, Моника была зажата между мисс Гвендолен и Эбенезером и слушала нотации. Мисс Гвендолен сожалела, что карцер остался далеко в Пешавере. Да, в Англо-Индийском департаменте в методу воспитания отпрысков царских претендентов входил и карцер, роль которого в бунгало выполнял самый обыкновенный чулан с пауками и крысами. Чулан воздействовал на их высочество безотказно.
Ехать пришлось далеко, и мисс Гвендолен успела привести немало доводов благоразумия. При всей своей приторной женственности Гвендолен обладала голосом, правда, нежным и мягким, но буквально подавляющим слушателя, лишавшим его воли и делавшим даже самого твердого каменного человека тряпкой. Что, же говорить о Монике — молоденькой девушке! В присутствии мисс, своей наставницы, она чувствовала себя воробышком в пасти кота-манула. И тем не менее, покорная, разбитая по всем пунктам, подавленная железной логикой, опустошенная и напуганная, она, спускаясь с подножки кареты перед посольством, проговорила:
— И все-таки я убегу!
Всерьез во французском посольстве к ней не отнеслись. В обращении к ней чувствовался оттенок чего-то фривольного. Вина лежала на мадемуазель Люси. Она успела побывать и у государственных деятелей, и у финансовых воротил, и у известных кокоток и придала приезду бухарской принцессы в Женеву несолидный, какой-то легкий характер.
Сравнительно молодой советник посольства, танцуя с Моникой, изощрялся в галантном остроумии, балансируя на острие приличий. А когда девушка попросила отвести ее к стульям, то услышала: «Всерьез играет в принцессу». А дальше последовало словечко, которое в присутствии молоденькой девушки звучит просто чудовищно.
Но едва Моника, ничего не видя от стыда, сделала несколько шагов по навощенному до блеска паркету, над ее ухом пророкотал бас:
— Моя принцесса, позвольте нам полюбоваться вами. — Обрадованная Моника узнала генерала Анри Гуро.
— О, — сказал генерал, — да мы знакомы… Здравствуйте, мадемуазель. Это вы?
Он рассыпался в комплиментах и принялся рассказывать своим собеседникам о маленькой принцессе из «Тысячи и одной ночи». Восторгался переменами, произошедшими в ней за последние полгода.
— Не знаю, что скажут политики, но поклонники красоты воскликнут — браво! — болтал генерал Гуро и все порывался отвести Монику к своей супруге. — Моя супруга упадет в обморок, едва увидит, какая вы стали блистательная.
Но девушку атаковали собеседник генерала, оказавшийся чуть ли не министром, и три господина во фраках, которые воспользовались тем, что и мисс Гвендолен и мистер Эбенезер оказались в плену у других участников приема. Возможно, — да и что невозможно в среде дипломатов, — Монику преднамеренно изолировали от ее воспитателей и покровителей.
Разговор получился серьезный и не во всем доступный для понимания молодой девушки. Значит, она жертва. Она просит у Запада заступничества. Она вопиет к мировому общественному мнению. Французы с энтузиазмом поддержат ее, ибо в нежном и стройном теле — тут все воззрились на обнаженные руки Моники и ее приоткрытую грудь — течет и французская кровь. А французы не забывают своих соотечественниц, тем более столь очаровательных.
Конечно, поддержит бухарскую принцессу-француженку шляхетская Польша, грозный страж восточных границ Европы. Эмир бухарский вызывает симпатии своими якобы прогрессивными устремлениями. Даже то, что одна из его жен француженка, роднит его духовно с поляками. Наполеон вошел в историю не только как освободитель Польши, но и как возлюбленный графини Валевской!..
Зарапортовавшегося министра перебил суровый, военного обличья пожилой господин:
— За Польшей двинется вся Малая Антанта — чехи, румыны, греки, сербы… Поднимемся и мы — патриоты России. При одном непременном условии — ваш отец, мадемуазель, даст заверения, что в Туркестане сохранится «статус кво» и старая русская администрация, а Бухарское ханство останется в границах империи.
— Генерал Миллер — глава русского офицерства, — шепнул маленький, кругленький общительный француз, бесстыдно оценивающие глаза-оливки которого заставляли краснеть Монику. Они липли, присасывались. Самые неприятные из людей — назойливые. Оливковоглазый господин напирал бесцеремонно. Он оттер в сторону всех беседующих и говорил, говорил, шумно дыша прямо в декольте Моники.
— Думаю, молоденькую девушку в ее безбурной жизни такие сложности не могут интересовать, а? И позвольте вас посвятить кое во что в популярной форме. Отношения Франции с Востоком полны романтики. Интерес к рынкам Туркестана, Памира, Гималаев у нас, французов, огромен. Золото, хлопок, каракуль. Да, золото прежде всего! Открыть через Азию прямое сообщение с нашими азиатскими колониями, с Индокитаем! Драгоценные камин, перья райских птичек для таких птичек, вроде вас, а? Романтично! Еще во времена Франциска I Франция имела влияние в Турции. О, ангорские шали! Нежнейшая шерсть так ласкает шейки француженок. А ангорские кошечки! Так приятно, когда на коленях прелестной мадемуазель ангорская кошечка с голубым бантиком, а? У нас всегда благородные замыслы. Покровительство и протекторат над восточными христианами: Ливан, Сирия, Месопотамия, Армения. Прекрасные армянки! Совсем в другом вкусе. Да, Франции необходимо, совершенно необходимо иметь свободный выход в Персидский залив. Ормузд! Кишм! Бендер Аббас! Какие названия! Музыка восточной сказки. Индийские шелка! Пряности! Аравия! Оман! Маскат! Нефть! Арабские красавицы мне не по душе: пьют верблюжье молоко, жуют финики, мажут волосы прогорклым маслом. Брр… А дальше Индийский океан… Сказочные сокровища, путь в Индокитай. Да, о чем это мы? Вы очаровательная Артемида, божественная. Но вы и представитель интересов своего отца-эмира, дипломат с персиковыми щечками. Потрясающе! Рубины Бадахшана так оттеняют атлас этой кожи! Чесуча обовьет эти совершенные формы тела. Туфельки, на маленьких китайских ножках. Вы ослепительны, мадемуазель!
Он все наступал на девушку своим тучным телом, беспардонно приближая свои быстро шевелящиеся губы к ее губам и притрагиваясь подрагивающими пальцами к ее обнаженным рукам. И девушка в отчаянии озиралась по сторонам.
На помощь пришли остальные собеседники. Кто-то осторожно заговорил о погоде и гостях, не решаясь прямо увести ее от разошедшегося толстяка.
Уже из-за спины своих друзей он послал девушке воздушный поцелуй.
— Божественная. Меня отвлекают дела. Мы еще поговорим.
Сколько раз пунцовая краска на лице Моники сменялась бледностью, сколько раз слова возмущения готовы были слететь с ее уст. Мисс Гвендолен требовала от нее полной безучастности. Она так долго лепила из нее английскую мисс, умеющую скрывать малейшие проявления естественных переживаний. И все же истинное Я, натура сказалась. Едва сдерживая возмущение, Моника проговорила с трудом:
— Как он может?
Тихий вкрадчивый голос ответил:
— Когда говорит золото, все умолкает. Вы удостоились внимания самого барона Робера Ротшильда.
Теперь Монике пришлось выслушивать разговоры в ином стиле. И лишь бесстрастность, которую требовала от нее мисс Гвендолен, позволила ей выдержать еще одно «дипломатическое наступление».
С ней заговорили на родном узбекском языке, и радость согрела ее. Она готова была открыть новому собеседнику душу.
Но когда она взглянула на говорившего, холодок сжал ей сердце. Маленький, сухонький, с землистым желтушным лицом, безликий какой-то, вкрадчивый собеседник чем-то отталкивал. Фальшивый его взгляд из-под рыжеватых бровей сверлил, колол. Но откуда Моника могла знать, что собеседник стыдится своих красно-рыжих усов и мажет их на ночь красящим ландотоном? А он рассматривал девушку и бормотал:
— Совсем еще ребенок… Выдумали еще какую-то принцессу…
Что он хотел сказать этим? Вероятно, то, что девушку нельзя принимать всерьез? А Моника недоумевала: откуда она знала, что неприятного человека зовут Усман Ходжа. Она не отдавала себе отчета, что кто-то из присутствующих представил ей весьма любезно этого пользовавшегося двусмысленной известностью в Туркестане и на Среднем Востоке деятеля из бухарских джадидов. Двуличный, изощренный интриган, он сумел пробраться на пост председателя ЦИК Бухарской Народной Республики и, вступив на путь предательства, навлек неимоверные бедствия на мирные долины Кухистана. В те дни Красная Армия громила басмачей в Каратегине и на Памире. Захваченных главарей-курбашей привезли в Душанбе на суд. Именно Усман Ходжа отпустил их, помог средствами, оружием и помог поднять новый мятеж против Бухарской Народной Республики на Памире. Когда же огромными усилиями удалось подавить его, Усман Ходжа дал возможность тем же главарям собрать силы в Кулябе и Бальджуане и устроить резню всех, кто сочувствовал советскому строю. Разгромленный в конце концов силами революции, возбудив к себе ненависть народа и вражду своих же приверженцев, Усман Ходжа бежал в 1921 году за рубеж и нашел приют у англичан.
В одно из своих посещений отеля «Сплэндид» Юсуфбай Мукумбаев рассказал Монике про Усмана Ходжу такое, что характеризовало его как зулюма — злодея. Он многократно предавал не только народ, но и самого своего хозяина — бухарского эмира. Отечески Юсуфбай Мукумбаев предостерегал Монику быть осторожнее и с Усманом Ходжой и со всеми, кто провозглашает идеи пантюркизма и панисламизма.
— Джадидская собака, младобухарский пес, дважды нарушал клятву на коране. Предал твоего высокого отца эмира Алимхана в дни злодейского мятежа бухарской голытьбы… Он же изменил Советской власти, когда Ибрагимбек держал в осаде Душанбе. Сбежав, как вор, потом он таскался по Европе и, снюхавшись с одним бухарским евреем, нажил на награбленных в Бухаре деньгах миллионы.
По рассказу Юсуфа Мукумбаева, Усман Ходжа развил в кругах Лиги Наций энергичную деятельность против бухарского эмира, широко применяя взятки и подкуп.