«Государыня моя! Такой худой поступок мой ничем иным извинен быть не может, как врожденным снисхождением вашему полу; я не сомневаюсь, что сколько вы прелестны, то столько сердце ваше нежно и снисходительно; припишет его, сударыня, моему удивлению, а не незнаемой мною неучтивости. Я как скоро вас увидел, то сделался неподвижен; ежели бы вы не столько были прелестны, то первое сие свидание не сделало бы так великой во мне перемены. Признаюсь вам, что красота ваша и мое удивление сделали меня бессловесным».
Известно, что такие приветствия женщины принимают с превеликим удовольствием и радостию и что они для них приятнее, нежели тот, который их выговаривает. Кто в нынешнем веке имеет этот дар, чтоб угодить модной щеголихе, тому без сомнения отворены все бесчисленные двери Венерина храма, и он всякое в свете благополучие получить может, чему ясное доказательство увидим мы и в Неоховом похождении. Владимира, так называлась пришедшая госпожа, слушая его слова, позабыла совсем маленькое неудовольствие, оказанное ей Неохом, и при сем первом случае оказала ему столь великую благосклонность, которая ни с чем сравниться не может. В чем же оная состояла, то сие ведаю я один; да сочинитель, и не только всем, но и вам того не откроет, ибо его дело не богатое, так живучи в свете, надобно быть сколько-нибудь поскромнее. Что ж Владимира поступила так ретиво в любовных упражнениях, то это произошло от того, что она была девушка светская и знала больше, нежели бы ей надобно было; читала романы и из них научилась презирать людей и передо всеми гордиться, узнала почитать за безделицу нужные вещи и пользоваться тем, что запрещает стыд и благопристойность, уразумела, как пересмехать своих сестер, да только тех, которые ее умнее, поняла, каким образом презирать свою веру и отечество, а любить чужестранных обманщиков и, словом, все то, что принадлежит до развратной щеголихи. Сверх же того Неох был как разумом, так и лицом недурен, а против такого предмета нынешняя женская добродетель, как малая трость против ветра, шатается. Много бы мы теряли, ежели бы все девушки и женщины были так застенчивы, как бывали они в старину. Стыд и благопристойность, сии два несносные варвара, хотя не всеми, однако многими совсем уже истреблены, и мы уже ныне редко имеем это несчастие, чтоб увидеть у девушки в лице краску в то время, когда мужчина изъявляет ей свое желание. Кажется мне, что природа по временам переменяется, это тягостное бремя ложится на нас потому, что мы начинаем быть стыдливее женщин. Знакомство у ретивой в любви девушки с отважным студентом в одну минуту взошло на высокую степень, и начали они столь дружно друг друга осязать, как будто бы старинный супруг с древнею сожительницею; а нынешние люди, которые обязуются браком совсем не с теми мыслями, гораздо к тому не способны и для того примером я их здесь не поставил. Что ж они в сие время говорили, того поставить здесь не рассудилось мне за благо; это бы одно составило ужасной величины книгу, которую бы за огромностию, я чаю, никто читать не стал. Сверх же того любовницы в таком случае говорят коротко, но приятно; смутно, но чувствительно; тихо, но голос сих Сирен[111] проходит во внутренность нашу и касается сердца; непонятно, но разум наш скорее всего понимает их загадки; они речей не начинают и о конце оных никогда не думают, а мы догадываемся, начинаем и оканчиваем и с таким успехом, что всегда попадаем на их мысли, чему в доказательство служит это, что между множества наук не видим мы науки любовных дел, но в оных учитель наш — сама природа, разум — переводчик сердца нашего, а глаза — истолкователи нашего желания. Следовательно, описание их разговора мало бы принесло увеселения, а может быть, подало бы случай к соблазну, чего весьма опасаюсь; оставляю оное без всякого изъяснения.
Потом вошла к ним Навера, надзирательница Владимирина, и сказала ей, что отец ее спит уже в свою волю. «Ну, так мы теперь безопасны, — говорила Владимира, — и можем целую ночь наслаждаться приятностями без всякого помешательства. Время уже нам уведомить Неоха, — продолжала она. Потом, оборотившись к нему, говорила: — Я дочь первосвященника Чернобогова, и это его дом, в котором ты находишься теперь». Сие говорила она уже без маски, а когда ее скинула, того я не видал, ибо не все в свете усмотреть можно. Неох, услышав ее слова, задрожал, сердце его окаменело, кровь застыла, и он не знал, что и отвечать. Ибо первосвященник был в то время страшнее и самого ужасного тирана; и ежели, не льстя жрецам, выговорить самую правду, то они так и поступали с народом для того, что правление оным было в руках первосвященника, который всегда казался благополучным и набожным, однако проливал столько человеческой крови, сколько Волхов приносит прибыли в то место, в которое он впадает, и можно было примолвить тут пословицу: «в тихом омуте больше черти ведутся». Владимира, приметив необычайную перемену в Неохе, узнала тотчас, сколько отец ее мил и приятен народу, и для того старалася как возможно ободрить унылого любовника. Она изъявляла то знаками, что сердечное чувствовала отвращение к своему отцу и желала, чтоб освободиться от него каким- нибудь легким и неподозрительным случаем. Она уже начинала презирать его и искала всегда своей воли, а чтоб сделаться госпожою над своими поступками, то готова была на все согласиться; ибо нет ничего приятнее женщине, как господствовать над другими, а самой ни от кого не зависеть, и от сего произошло, что «у бабы волос долог, да ум короток». В нынешнем веке нередко видим мы такие примеры; итак, вы, слушатели, должны освободиться от удивления, ежели вы до него охотники. Неох, уразумев ее желание, в пущее пришел от того помешательство; такое усердие к родителю вселило в него совсем противные прежним мысли, а Владимира подумала, что сие его смущение значит согласие, обрадовалась весьма тому и предлагала все свои сокровища ко услугам своего заблуждения; а как дело пришло к тому, чтоб принимать ему довольно оных из рук Владимириных, тогда уже находился он в полном и совершенном разуме, чему в доказательство служит это, что он не ошибся и положил их в тот карман, который свободен, был от книг и от бумаги. Первое сие свидание имело у них двойной успех: возвысили они свою любовь до такого градуса, что застенчивые и робкие любовники не могли бы и в три года сего исполнить. Другое — что сделали некоторый изрядный заговор, о котором я умолчу, чтоб не осрамить жадного к деньгам студента и малоумную красавицу. В сем согласии надзирательница была главною особою, и она давала все потребные к тому наставления двум нашим глупым любовникам, и все сие предприятие делалося по ее научению. Наконец начал уже показываться день и прекратил их увеселение и согласие. Время перестало плакать над сими неистовыми воздыхателями, и Неоха отвезли домой по обыкновению, а Владимира и Навера заплатили поутру, чем должны были они ночи.
Заглянем теперь в Университет. Что делает наш новомодный любовник? Он опять впустился опорожнивать бутылки: по этому видно, что его никакая мораль удержать от вина не может. Его окружают все те же приятели, которые и первому его подарку оказали честь с почтением. Он, как надобно думать, из того числа людей, которые вместо Сомна и Морфея употребляют Бахуса, ибо он один увеселяет лучше наши мысли, нежели те двое; студент не спал всю ночь, только и утро не принудило его успокоить свою природу. Он жертвовал равно как Афродите, так и Минерве, однако все сии божества, собравшись вместе, успокоили наконец усердного Бахуса в объятиях сладкого и крепкого сна.
На другой день Навера не умедлила ранее проснуться; она не только что была надзирательницей над Владимирою, но управляла сверх того всем домом; итак, чтоб не потерять о себе хороших мыслей, должна она была против воли бодрствовать и казаться, что ей ничто спать не мешало. Женщина сия имела вид набожной и добродетельной старухи, казалася всегда важна и постоянна, кротость и смирение написаны были на ее лице, но все наружные свойства не согласовывалися с ее сердцем, которое было к зависти склонно, коварно и готово было все неистовое предприять, только бы вышел из того какой-нибудь прибыток. Те люди весьма счастливы, которые изрядным наружным видом могут прикрывать все свои внутренние бездельства, и в них самый разумный и прозорливый человек обмануться может, ибо лица нас часто обманывают. Первосвященник хотя и всегда рассматривал внутренности жертвенного скота и узнавал по оным произволения богов, но во внутренности сего коварного скота не мог он усмотреть того яду, который готовило ему сие злобное сердце. Он столько был уверен в сей старухе, что никогда не сомневался, чтоб дочь его могла потерять честь и благопристойность под смотрением сей ехидной Горгоны[112]. Воспитание и частое обхождение с людьми весьма много делают перемены в наших нравах, а особливо когда мы еще не в совершенных летах: каков предводитель, таковы бывают и те, которые следуют его примеру. Владимира заняла от Наверы все те дурные качества, которые ее еще в молодых летах уже испортили. Как скоро она проснулась, то надзирательница начала выхвалять ее любовника с превеликим восторгом. Она описывала его такими красками, чтобы всякая добродетельная женщина согласилась на время оставить честь и благопристойность. Такие усердные надсмотрщицы великую власть имеют над девушками и своими советами на все привести их могут. «Это правда, сударыня, — говорила она Владимире, — что ты не ошиблась в своем выборе; то-то человек! Как статен, хорош, умен, и мне кажется, что час от часу я больше нахожу в нем приятности; а что довольно похвалить в нем не можно, так это то, что он в угодность женщине все в состоянии сделать. Подлинно сокровище ты получила. Я говорю чистосердечно, что я, старухою будучи, конечно бы все в его удовольствие сделала». Владимира, слушая сии слова, была в превеликом восторге и благодарила Наверу, что она помощию ее сделалась благополучною.