Я открыл было рот, но так ничего и не сказал. Мэри Лу теперь сидела в клетке, свесив ноги наружу. Стекла не было, и питона, совершенно точно, тоже, а лежал матрас, на котором она сидела, протирая глаза и силясь сфокусировать их на мне.
– Мэри Лу, – выговорил я наконец.
Она перестала тереть глаза и вытаращилась на меня.
– Пол? – тихо спросила она. – Это ты?
– Да.
Мэри Лу выбралась из клетки и медленно пошла ко мне. На ней была белая ночная рубашка, длинная и очень мятая, лицо – заспанное. И она шлепала по полу босыми ногами. А когда подошла ближе и глянула на меня из-под всклокоченных волос, сонно, однако с прежней внимательной пристальностью, у меня перехватило горло. Я даже не пытался заговорить.
Она оглядела меня с ног до головы, а потом сказала:
– Господи, Пол. Ты изменился.
Я молча кивнул.
Она изумленно покачала головой:
– У тебя такой вид… словно ты готов на все.
Внезапно я обрел дар речи:
– Да, это правда.
Потом шагнул вперед, обнял ее и притянул к себе, крепко-крепко. И тут же ее руки обхватили меня и притянули еще крепче. Сердце мое готово было разорваться оттого, что я прижимаю к себе ее упругое тело, вдыхаю аромат ее волос и запах мыла от белой шеи, чувствую ее груди, притиснутые к моей груди, ее живот напротив моего, ее руку, которая теперь гладила мой загривок.
Я ощутил сексуальное возбуждение, какое еще никогда не испытывал. Оно чувствовалось во всем теле. Мои руки двинулись вниз, к бедрам Мэри Лу. Я начал целовать ее шею.
– Пол, – тихо и чуть нервно сказала она, – я только что проснулась. Мне нужно умыться, причесаться…
– Не нужно, – ответил я, еще сильнее прижимая ее к себе.
Мэри Лу приложила руку к моей щеке и тихонько выговорила:
– Господи, Пол.
Я взял ее за руку и повел к большой постели, которую она устроила в питоньей клетке. Мы разделись, молча глядя друг на друга. Я чувствовал себя сильнее, увереннее, чем в наше прежнее время вместе.
Я уложил Мэри Лу на постель и начал целовать ее голое тело: руки, ложбинку между грудями, живот, бедра с внутренней стороны, пока она не закричала; сердце у меня бешено колотилось, но руки не дрожали.
Потом я медленно вошел в нее, остановился на мгновение и вошел еще глубже. Это было упоительно, невероятно; я не мог бы заговорить, даже если бы хотел.
Мы двигались вместе, глядя друг другу в глаза. Мэри Лу казалась мне все красивее и красивее, а наслаждение от того, что мы делали вместе, казалось невероятным. Это был не тот секс, который я знал и которому меня учили. Я и не подозревал, что может быть так хорошо. Оргазм ошеломил меня настолько, что я закричал и крепко прижал Мэри Лу ко мне.
Потом мы перекатились на бок, оба мокрые от пота, и стали друг на друга смотреть.
– Господи, – очень тихо проговорила Мэри Лу. – Господи, Пол.
Я долго молча на нее смотрел, приподнявшись на локте. Все казалось другим. Более чистым и светлым.
Наконец я произнес:
– Я люблю тебя, Мэри Лу.
Она кивнула и улыбнулась.
Мы долго лежали молча, потом она надела рубашку и шепнула:
– Пойду к фонтану умоюсь.
После ее ухода я еще немного полежал, чувствуя себя очень счастливым и умиротворенным, потом встал, оделся и пошел к ней.
Снаружи было темно, но тут Мэри Лу, видимо, повернула рубильник, потому что в фонтане зажегся свет и заиграла веселенькая музычка.
Я пошел по дорожке к свету, воде и музыке. Мэри Лу, нагнувшись над бассейном, сильно терла лицо руками. Я подошел уже довольно близко. Не замечая меня, она села на бортик и, задрав подол платья выше колен, стала вытирать им лицо.
Некоторое время я смотрел на нее, потом спросил:
– Хочешь мою расческу?
Мэри Лу вздрогнула и натянула платье на колени.
– Да, Пол, – ответила она, смущенно улыбаясь.
Я дал ей расческу, сел рядом на бортик фонтана и стал смотреть на нее в свете цветного прожектора из-под воды.
Сейчас, с расчесанными волосами и свежим лицом, она была ошеломляюще красива. Мне не хотелось говорить; я просто смотрел на нее и любовался.
Наконец она опустила глаза, улыбнулась и спросила неуверенно:
– Тебя выпустили из тюрьмы?
– Я сбежал.
– Ой. – Мэри Лу глянула на меня так, будто видит в первый раз. – Это было очень плохо? В смысле, в тюрьме?
– Я многому там научился. Могло быть хуже.
– Но ты сбежал.
– Я хотел вернуться к тебе, – ответил я и сам удивился силе своего голоса.
Она потупилась, но тут же снова взглянула на меня.
– Да. О господи. Я рада, что ты вернулся.
Я кивнул.
– Есть хочется. Пойду что-нибудь приготовлю, – сказал я и двинулся к дорожке.
– Ребенка не разбуди, – сказала Мэри Лу.
Я резко остановился. Она казалась немного смущенной, растерянной.
– Какого ребенка? – спросил я.
Внезапно Мэри Лу тряхнула головой и рассмеялась.
– Господи, Пол. Я забыла сказать. У меня теперь есть ребенок.
– Так я отец?
Она вскочила, сияющая, подбежала, обвила руками мою шею и по-девичьи чмокнула меня в щеку.
– Да, Пол. Ты теперь отец.
И повела меня в Дом Рептилий. А я понял, что белые куски ткани – это пеленки.
В клетке, где раньше были игуаны, спал на животе ребенок, завернутый в белую пеленку. Он был розовый, пухлый и тихонько сопел во сне, пуская пузыри. Я долго стоял и смотрел.
– Это девочка? – тихо спросил я наконец.
Мэри Лу кивнула:
– Я назвала ее Джейн. В честь жены Саймона.
Имя мне понравилось. Оно было хорошее. И мне нравилось быть отцом. Я чувствовал, что это правильно: отвечать за другого человека, за своего собственного ребенка.
Я попытался вообразить нас троих как семью из старого черно-белого фильма, но это было иначе: Дом Рептилий с пеленками на пустых клетках, где раньше были ящерицы и змеи, запах молока, тихое детское сопение. Попытался вообразить себя отцом, как воображал в тюрьме, когда бессильно мечтал о Мэри Лу, но теперь я понял, что тогда видел наших детей подросшими, вроде Роберто и Консуэлы. А ведь они принадлежали к миру дружелюбных почтальонов, кока-колы и «шевроле», а вовсе не к моему.
Однако я не хотел в тот мир почтальонов и «шевроле»; меня устраивал мой, какой ни на есть. Я радовался мысли, что пухлое теплое существо, которое лежит, прижавшись щекой к подушке, – моя дочь Джейн.
– Я могу сделать нам сэндвич с пимиентским сыром, – сказала Мэри Лу.
Я мотнул головой и вышел. Она молча последовала за мной, а на улице взяла меня под руку и сказала:
– Расскажи про свой побег.
– Позже, – ответил я. – Сейчас я приготовлю тебе яйца.
– У тебя с собой есть яйца? – изумилась она.
– Пошли, – сказал я и повел ее к мыслебусу.
Я залез внутрь, повесил керосиновую лампу под потолком, зажег вторую от тюремной зажигалки, подкрутил огонек на полную яркость и только потом позвал Мэри Лу внутрь.
Она замерла в проходе и огляделась. Я молчал.
В дальнем конце я устроил из перевернутого сиденья книжную полку, и все мои книги стояли на ней ровным рядком. На книгах, свернувшись, спала Барбоска.
Рядом с книгами висела моя новая одежда и платья, которые я взял для Мэри Лу. Посередине автобуса, напротив постели, располагался кухонный уголок: зеленая походная печка, кастрюльки, миски, коробки с едой и пять кофейных кексов, которые я испек вместе с Аннабель. Я глянул на Мэри Лу. Она молчала, но мне подумалось, что увиденное произвело на нее впечатление.
Я поставил сковородку на плиту, а пока она грелась, разбил яйца и добавил в них соуса табаско и соли. Потом я натер сыр вроде того, что Род Бален делал из козьего молока, и нарубил в него петрушки. Когда сковородка раскалилась, я вылил на нее половину яичной смеси и начал быстро мешать, двигая сковородку над огнем. Как только края подрумянились (середина еще оставалась сырой), я добавил сыра с петрушкой, дождался, чтобы сыр подплавился, и, сложив омлет пополам, сгрузил его на тарелку, которую и протянул Мэри Лу.
– Садись, – сказал я. – Вилку сейчас дам.
Она села.
Я дал ей вилку и спросил:
– Это было трудно? Рожать? И больно?
– Ох, да! – Она откусила кусочек омлета, медленно прожевала и проглотила. – Слушай, до чего же вкусно! Как это называется?
– Омлет, – ответил я, поставил на другую конфорку воду для кофе и вылил на сковородку остатки яичной смеси. – В древности женщины умирали от родов.
– Ну, я выжила. И Боб мне помогал.
– Боб? Кто такой Боб?
– Боб Споффорт, – ответила она. – Робот. Проректор. Твой бывший начальник.
Я снял свой омлет на тарелку, налил нам обоим кофе в кружки работы Аннабель и сел на матрас, лицом к Мэри Лу.
– Споффорт принимал у тебя роды?
Мне представилось, что огромный робот стоит, как Уильям С. Харт в «Полынном докторе» у постели рожающей женщины. Но я не мог представить Споффорта в ковбойской шляпе.
– Да. – Когда Мэри Лу говорила о Споффорте, на ее лице появлялось странное, немного мучительное выражение. Я чувствовал, что она мне что-то хочет сказать, но пока не готова. – Он перерезал пуповину. По крайней мере, он так сказал; я была такая одуревшая, что толком не помню. – Она мотнула головой. – Удивительно. Тогда я единственный раз в жизни действительно хотела принять таблетку, и через неделю Боб по моей просьбе прекратил их раздачу.
– Раздачу таблеток?
– Да. Грядут большие перемены. – Она улыбнулась. – У многих будет ломка.
Меня это не интересовало.
– Одуревшая? Не могу представить тебя такой.
– Не как от таблеток. Было очень больно. Но я вытерпела.
– И Споффорт тебе помогал?
– После того как он тебя забрал, Боб… Боб наблюдал за моей беременностью. А когда малышка родилась, носил мне молоко из «Бургер-шефа» и нашел на каком-то складе древнюю детскую бутылочку. Мне кажется, он про каждую вещь в Нью-Йорке знает. Пеленки. Хозяйственное мыло, чтобы их стирать. – Мэри Лу глянула в окно. – Раз он принес мне красное пальто. – Она тряхнула головой, словно прогоняя воспоминания. – Я стираю пеленки в фонтане. Теперь Джейн ест пюре из сэндвичей. И у меня для нее много молочного порошка.