временем чесали репу, отчего это на сорок третьем этаже ночью пробки повыбивало – вроде сварочных работ не проводилось. Но Герой Советского Союза отвёл душу!
Зато на сэкономленные суточные покупались различные шмотки или техника, супердефицитные в СССР. Привёз, например, Евгений Иванович из двухнедельной поездки в Японию видеодвойку, то есть видеомагнитофон с телевизором в одном ящике, приобретённый на вырванные из собственного желудка и совести коммуниста доллары, а Зинаида Алексеевна загнала это чудо японской техники за десять тысяч «деревянных» одной из многочисленных подруг, чей муж – директор овощебазы в Бирюлёво, наворовавший уже на пятнадцать лет с конфискацией. И все участники столь блестящей бизнес-операции – уважаемые члены высшего общества, умеющие жить и свысока поглядывать на рядовых советских людей. Таких, как Ромкина мама, к слову.
Сам Ромка отчётливо видел полный непрофессионализм родственников-бизнесменов. И везли не то, и продавали не там и не тем. Он бы выжал из подобной ситуации раза в три больше, но как объяснить это тёще? Да и надо ли? Ведь не в деньгах счастье, а в их с Викой любви.
Почти всё время они проводили вместе. Ходили в одинаковых цветных шарфах с красно-белым Микки-Маусом и всегда за ручку, гордо неся вперёд выпирающий уже живот. На них оглядывались на улице и рассматривали в общественном транспорте – такая необычная пара: молодые, красивые, яркие, устремлённые друг на друга и не замечающие больше никого вокруг. Они выделялись на общем чёрно-белом фоне хмурых взглядов и безрадостных лиц, уставших от повседневной борьбы за элементарные бытовые блага. Страна победившего социализма всё меньше могла предложить народу-победителю. На полках магазинов свободно лежали только хлеб, соль и спички. Ну, ещё молоко. За всем остальным мгновенно выстраивались очереди, где взвинченные люди легко срывались в истеричные перебранки. Что неудивительно, когда после трудового дня ты должен ещё весь вечер добывать пропитание за честно заработанные деньги. Но не все взгляды были прибито-уставшими. Всё чаще встречались агрессивно-голодные или весёло-злые и наглые – как у коротко стриженой молодёжи в широких клетчатых штанах. Да ещё на всех углах висели огромные портреты жизнерадостного щекастого генсека с пятном на лысине и верой во взоре, который чем дальше, тем сильнее раздражал народ своей неуёмной энергией и дерзкими начинаниями. Например, борьбой с зелёным змием, сопровождавшейся вырубкой виноградников. В ответ из магазинов пропал сахар, а страну захлестнуло самогоноварение. Работяги всё чаще стали травиться суррогатами.
Но Ромка с Викой не замечали происходящего вокруг. Погруженные друг в друга, они искали и находили всё больше точек соприкосновения, всё больше обнажаясь друг перед другом. У каждого человека есть потаённые места, куда он и сам по разным причинам старается заглядывать как можно реже, а уж допустить туда постороннего и вовсе табу. Для Вики болевой точкой были взаимоотношения с матерью. Властная Зинаида Алексеевна привычно доминировала в их узком семейном мирке. И если выросший в детдоме, прошедший суворовское, а потом и высшее военное училище Евгений Иванович, привыкший подчиняться всем и вся, внутренне принял это доминирование, щедро сдобренное любовью и заботой, до которых у сироты была огромная потребность, то пошедшая характером в мать Вика инстинктивно противилась её диктату. Пока она была маленькой, это купировалось бессознательным доверием к самому родному и близкому на Земле человеку. Однако по мере взросления характер постепенно начинал брать своё, росло внутреннее напряжение и сопротивление, которое, конечно, не оставалось незамеченным для Зинаиды Алексеевны. Но мать считала, что это следствие лени и нежелания трудиться, ведь она требует абсолютно правильные вещи, а именно: отлично учиться, заниматься музыкой и танцами, плюс английский дополнительно – что может быть лучше для способной девочки? Подрастёт – спасибо скажет! Однако Викин характер в подобных тисках трансформировался в ином направлении. В ней появились лживость и изворотливость. Будучи не в состоянии отстоять своё мнение в открытом диалоге, она постепенно научилась филигранно изворачиваться, тонко лгать, фактически саботируя материнские требования. Зачастую даже не потому, что ей не нравилось то или иное занятие, а просто назло матери. Ей было приятно наблюдать, как мать бесится от того, что не видит результата своих усилий, и Вика торжествовала в эти минуты, потому что брала верх над матерью, как ей казалось. Но, конечно, это оказывало пагубное влияние на несформировавшуюся и неустойчивую психику ребёнка. Также внутренне девочка понимала, что поступает неправильно, чувство вины вступало в противоречие с желанием самоутвердиться, отстоять своё право на самостоятельность, и этот внутренний конфликт внешне проявлялся в постоянной нервозности и эмоциональной неустойчивости. Состояние заторможенности, подавленности и меланхолии резко сменялось повышенным возбуждением и чрезмерной радостью без очевидного повода. В такие минуты она громко смеялась, быстро говорила, активно жестикулировала, словно пытаясь вовлечь окружающих в прекрасный сказочный мир, видимый ей одной, а потом опять – непонятная тоска и желание убежать и спрятаться. Придуманный волшебный мир был очень хрупким и привычно съёживался, стоило постороннему попытаться заглянуть в замочную скважину её фантазий.
Но Ромка не был посторонним. Она верила, что нашла свою половинку. Свою сильную половину, способную отстоять и защитить их общий сказочный мир. Мир, наполненный радостью и любовью, в котором постоянно светит солнце и радуга соединяет зелёные берега желаний. В этом мире не нужно вставать в шесть утра и по морозу тащиться в музыкалку или к репетитору, здесь она королева, её любят и носят на руках. Долой дурацкую дисциплину и ограничения. Кстати, теперь она беременна, и может есть всё, что захочет, и в любых количествах. Её Рома – взрослый мужчина, и не хуже матери знает, что ей надо. Наконец-то не нужно притворяться, она всё честно рассказывает своей половинке и даже жалуется исподволь на те детские обиды, которые до сих пор не может простить матери. Да у неё гора свалилась с плеч! Ей больше нечего скрывать, её совесть чиста, и она не чувствует себя маленькой, эгоистичной мерзавкой, из-за собственной лени не оправдывающей возложенных на неё надежд!
Ромка в отличие от Вики не делился с ней подробностями своего прошлого. Оно было весьма насыщенным и неоднозначным – зачем домашней девочке такая информация? Какие вопросы у неё возникнут? Какие ответы на них она получит? Он и сам до конца не понимал, чего больше – светлого или тёмного – было в его жизни до встречи с Викой?
Первый психологический разлом случился с ним в семнадцать лет, когда сразу после школы он оказался в Москве – один в огромном чужом городе, вынужденный одновременно работать и учиться, а самое главное, столкнувшись с очевидной реальностью – взрослый мир живёт не по писаным законам, тем, что вдалбливали на комсомольских собраниях, и по которым жили герои любимых книг. На самом деле нет белого, и нет чёрного. А всё больше серого. И не с кем было посоветоваться, и не с кем поделиться. Над его юношеской верой подсмеивались (или ему так казалось?) окружающие, всячески демонстрируя и доказывая, что человек человеку вовсе не друг, товарищ и брат. А внутреннее благородство не стоит и подковы Ланцелота, если нечем расплатиться за обед!
И тогда он закусил удила! «Вы считаете меня размазнёй, верящей в утопические идеалы! Неспособным жить как вы, как все! Вы считаете изворотливость доблестью, меркантильность добродетелью, а лицемерие благом! Вы клеймите с трибуны тех, кто просто подвернулся под руку, за пороки, которых у самих как блох на Барбоске, а потом в близком кругу двулично смеётесь над собственными словами, проявляя истинное лицо. И не стыдитесь, но гордитесь этим! Хорошо, я принимаю ваши правила, и посмотрим, кто чего стоит!» – так он долгое время рисовал, оправдывая себя, обстоятельства, при которых превратился из романтика, мечтающего устроить новую революцию, во вполне органичного члена того самого меркантильного общества.
Но правда была иной. И заключалась в том, что на самом деле он довольно легко отказался от собственных идеалов, столкнувшись с первыми же трудностями. А чтобы не было мучительно стыдно перед самим собой, принялся высмеивать эти самые идеалы, называя их донкихотством, и примерять на себя даже больший цинизм, чем требовалось по жизни. Ему понравилось новое «взрослое» мировоззрение. И как нет большего антисемита, чем полукровка, так и Ромка превратился в убеждённого сторонника принципа «кто сильней, тот и прав!», всё чаще используя его при решении любых жизненных вопросов. Ему нравилось проламывать любую ситуацию, никогда не считаясь с чужими интересами. Он даже провоцировал – где надо и не надо – подобное развитие событий, чтобы в очередной раз убедиться: опять сработало! К удивлению, окружающий мир оказался вовсе не таким жёстким, как представлялся вначале, а его собственный бэкграунд достаточен, чтобы чаще выигрывать. Большинство москвичей предпочитало не связываться с открытой агрессией, которая была нормой там, где он вырос. На душе при этом было неспокойно. Но утешала избранная позиция – я же не сам к этому пришёл. Жизнь заставила! И потом, это касается только чужих. Для близких я, как и прежде, всегда приду на помощь и ничего не пожалею.
Желание добра всему человечеству и потребность во всеобщей справедливости довольно быстро свелись к желанию добра и справедливости по отношению к себе. Это существенно упрощало планы на жизнь. И всё бы ничего, но новые принципы работали лишь до тех пор, пока не столкнулись с силой иного порядка. И это оказалась сила государственной машины. Он чудом уцелел, но оказался сильно помят и потрёпан. Новые принципы тоже. Попытался было вернуться к осмеянным прежним, но быстро оказался в армии, где они совсем не работали. Там, впрочем, вообще мало, что работало. Человеческие качества сбрасывались до базовых «заводских» настроек. Поначалу пришлось выживать, мало заботясь о том, как это выглядит изнутри. Внешнее надолго оказалось в приоритете.