шись! А что было-то? Да, ничего – сначала надежды и мечты, а потом гарнизоны и быт! Ну, не совсем так. Не только гарнизоны. Но как-то всё неярко, невыразительно. Ничего такого, чтобы дух захватывало! Никакого итальянского кино! Она хорошо понимает дочь, её стремление жить яркой насыщенной жизнью, все эти предложения петь, сниматься в кино да просто красоваться с мужем на различных мероприятиях! Но как это сочетается с кропотливым повседневным трудом быть матерью и женой? Ведь у всего есть оборотная сторона. Как в басне Крылова «Стрекоза и муравей». Кто из этих артисток-вертихвосток по-настоящему счастлив? Да никто! Уж ей ли не знать? Вот она выбрала свою женскую стезю быть хранительницей семейного очага и идёт по ней прямо и не сворачивая. Стал бы Женька без неё героем, известным на всю страну человеком? Да никогда на свете! А кто-то знает, какую роль в этом сыграла она, сколько труда вложила, от чего отказалась, чем пожертвовала? Никто! И вот дочь стоит перед тем же выбором, сама не понимая этого. Точнее, выбор уже сделан, вон он в кроватке посапывает. Да вот только достоин ли такого самоотречения её благоверный, оценит ли жертву, добьётся ли, в свою очередь, успеха, останется ли верным, если добьётся? Господи, сколько вопросов, на которые нет готовых ответов. А им лишь бы развлекаться – мама отпусти туда, отпусти сюда! А она что? В сорок лет бабушка, и собственная жизнь закончена, так и не начавшись!»
Как-то в этой логике концы не сходились с концами. Она сама это чувствовала, и расстраивалась, и раздражалась ещё больше. И хочется счастья собственной дочери, и почему-то раздражает, когда она так безапелляционно к этому счастью стремится, не думая о матери, не будучи ей благодарной. «А ещё этот зятёк свалился на всё готовенькое! Ишь, какой шустрый! С утра начистит ботиночки и – в университет, красоваться! А она тут с его дочерью нянькайся! И главное, воспринимает всё как должное! Как же, ему карьеру делать! Уж и не сомневается, что в Западную Европу полетит! И всё у него будет в ажуре! И получается, что и она, и её дочь жизнь положат, чтобы этот выскочка из Пензы человеком стал. А он уже сейчас ничего не ценит и в рот ей не смотрит, на всё у него своё мнение имеется! Её Женька хоть место знает, понимает, кому всем обязан! А этот не таков! Это не его сделают человеком. Это он сам себя сделает! Ох, Вика – простушка! Ещё не осознаёт, как оно в жизни-то всё повернуться может! И ведь объясняешь, не верит: «Нет, мой Рома не такой, он хороший!» Любит его, а мать побоку! А мать жизнь прожила и видит всех насквозь! Ну, ничего, капля камень точит, прозреет, даст бог – поначалу вообще был только Ромочка и самый лучший! Сейчас пригубила, каково это – быть женой и матерью, пусть полной ложкой похлебает. А то Италию ей подавай! Не понимает, дурёха, что вокруг одни проходимцы и шарлатаны. Нет уж, вышла замуж – сиди дома, ребёнка расти. Вот поумнеешь, научишься в людях разбираться мал-мала, тогда посмотрим…» – и Зинаида Алексеевна тяжело вздохнула.
Время шло. В стране происходили необычные события. В принципе, необычным было уже то, что вообще что-то происходило. А не тянулось нудно и сонно, как это всегда было на памяти целого поколения. Был принят закон «О кооперации в СССР». Они его подробно изучали в рамках спецкурса, и Ромка с удивлением отмечал, что закон косвенно разрешал то, за что его чуть не посадили четыре года назад. И чего он до сих пор боялся как огня! В газетах открыто писали, что в стране существует организованная преступность. И не только чисто уголовная, но и экономическая. В том числе так называемые цеховики, создавшие полноценные производственно-сбытовые цепочки, являющиеся гораздо более успешными и конкурентоспособными, нежели государственные предприятия.
Ромка отложил газету и уставился на голую ветку берёзы за окном читалки. «То есть если сейчас Фаик – и память тут же нарисовала вёрткого услужливого торговца с Даниловского рынка – зарегистрирует производственно-потребительский кооператив, куда войдут только он, его папа и братья, и продолжит свою деятельность по выращиванию, доставке и продаже цветов или фруктов, то его деятельность отныне станет абсолютно легальной. То есть законной! Но Фаик может пойти гораздо дальше и, как в своё время Резо, – в памяти всплыло уже другое лицо, тяжёлое и с квадратным подбородком, – не заморачиваться с земледелием, а просто скупать у соседей на корню и за копейки выращенное ими. В законе это называется закупкой кооперативом у населения и опять-таки теперь абсолютно легально, в то время как Резо за подобную деятельность оттарабанил семерик в Коми АССР. После чего Фаик грузит всё в собственный КАМАЗ и прямиком в Москву! И тоже легально – в законе прямо сказано, что кооператив может владеть автотранспортом! А государственные предприятия отныне имеют право продавать свою продукцию кооперативам по договорным ценам! В способности Фаика договориться с директором госпредприятия Ромка не сомневался ни на секунду. А денег у семьи Нисановых уже сейчас хватит не на один КАМАЗ. Особенно если договариваться будет Фаик! И с человеком, для которого этот КАМАЗ ни разу не его собственность! Дальше в Москве Фаик ставит за легально арендованный прилавок официально нанятого человека – в законе это прямо разрешается и называется работник кооператива, а сам каждый вечер просто собирает выручку. Причём не обязательно только на Даниловском рынке. Кто ему теперь мешает иметь точки ещё и на Черёмушкинском, и на Дорогомиловском. Да где угодно! А почему только на рынке? Закон разрешает кооперативам даже здания арендовать или иметь в собственности! А что такое кооператив? Кооператив – это ты, его учредитель! А зачем самому возить? Найми ещё одного работника. А зачем скупать у соседей, если и их можно нанять, а землю арендовать! Вот и вернулись на семьдесят лет назад – кулаки и батраки!» – Ромка потёр переносицу.
«Гладко было на бумаге, да забыли про овраги!» – и память неохотно воспроизвела простодушную, на первый взгляд, физиономию теперь уже подполковника Кирпичникова. Сергей Иванович доверительно улыбался и мягким отеческим тоном убеждал несовершеннолетнего Ромку: «Да ты пойми, Романов, подпишешь бумагу, и всё будет хорошо. Как раньше. Даже лучше! Товар будешь прямо с оптовых баз получать, я дам концы. Агентов мы по закону не обязаны раскрывать никому, даже старшим товарищам с Лубянки. А так, извини, мы оба рискуем. Думаешь, за нами не следят? А не подпишешь, пеняй на себя! Через неделю тебе стукнет восемнадцать и, как говорится, я буду иметь право по всей строгости закона. Со всей социалистической ненавистью! Материала у меня достаточно. И не думай, что получится пасть раскрыть! Так что иди и думай! Через неделю жду с ответом. С правильным ответом!»
Следом из глубин сознания всплыло круглое и, на первый взгляд, тоже совсем нестрашное лицо Дато Сухумского. Тот тоже всегда говорил мягким, вкрадчивым голосом, но почему-то в его присутствии всегда хотелось встать, если сидишь, и вытянуться, если стоишь: «И запомни, Фартовый, если что-то пойдёт не так, тебе Москва со спичечный коробок покажется».
Он верил обоим. Небогатый опыт подсказывал, что эти двое не шутят. И хоть методы у них были разные, результат всегда выходил один – печальный. Он верил и потому интуитивно предпочёл соскочить с налаженной темы и, бросив или отдав всё, пересидеть в армии. За два года о нём забыли.
И вот теперь, вчитываясь в строчки закона, крутя их в голове и так и сяк, он не мог поверить, что в СССР на самом деле разрешили легально заниматься бизнесом и делать деньги. Да, вот в этом абзаце оговорочка, что государство может регулировать отпускные цены кооперативов, а Советы народных депутатов имеют право устанавливать предельные уровни цен (тарифов). Нет, невозможно представить, что закон заработает так, как написан. Сколько раз уже в истории страны было, что наступает оттепель, первые подснежники только поднимут головки, а по ним раз – косой! Чтоб другим неповадно было!
Всё, пора бежать домой, а то Зинаида Алексеевна в последнее время всегда недовольна, если он задерживается. И ведь никогда не скажет прямо, что ей не нравится. Но он уже научился распознавать её настроение. Зато, когда угодишь, она прямо расцветает! И тогда во всём доме сразу становится тепло и уютно.
Они сидели на кухне, втихаря распивали бутылочку и разговаривали. Как два мужика. Зинаида Алексеевна с Викой и Юлькой ушли в гости к дедушке с бабушкой. Ромка делился с тестем проблемой. Уже наступила весна, и летом после сессии ему предстояло ехать на полтора месяца на армейские сборы, дабы закончить военную кафедру и получить звание лейтенанта запаса. А ему, старшему сержанту запаса, оно было нужно как зайцу тормоза. В армию он больше не собирался, а всё лето – коту под хвост. Тесть, сам подполковник запаса, был с ним полностью согласен.
– На хрена тебе эти сборы! Лучше с Викой в санаторий в Ялту рванёте, Юльку в море накупаете и сами отдохнёте. Я пробью путёвку. Фёдору Никитичу позвоню. А лучше заеду с коньячком. Мировой мужик, не откажет. Мы с ним летали вместе, а теперь видишь, как его судьба забросила…
– Евгений Иванович, да я и сам не хочу. Это ж просто потеря времени. Я уже намаршировался за два года. И на кой ляд мне эти звёздочки – лишний повод дёргать потом на офицерские сборы для всяких переаттестаций. Это же только неслужившим надо, чтобы в армию после универа не загреметь. А нет возможности как-то отмазать меня? Как служившего. Это же не западло по жизни. Не стыдно обратиться, все поймут.
– Да понять-то поймут. Только я даже не представляю, к кому обращаться. Если бы у вас войсковая часть была, не вопрос. Или райвоенкомат. Я военкома, кстати, лично знаю. А так – военная кафедра в Университете. Даже не понятно, кому они подчиняются. Ты сам не знаешь?
– Не-а. Но могу узнать. У меня с преподом хорошие отношения. Я же старшина курса. Можно ему пузырь принести и потолковать начистоту. Хотя, по-моему, это от них вообще не зависит.