– Слушай, мне кажется, нехрен тут заморачиваться. Надо просто закосить, и всё!
– В смысле закосить?
– Ну, поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся – гипс!
– Что-то не очень хочется руки ломать. А ноги тем более!
– А как у тебя с этим? Ну, с давлением?
– Не знаю. Но, наверное, нормально, если я все комиссии проходил. И в армии, и в физдиспансере. Я же в первом физкультурном на Курской на учёте состою. Как член сборной. Мы два раза в год перед первенством вузов обязательно медкомиссию проходим.
– Да… – Евгений Иванович достал из-под стола уже ополовиненную бутылку пятизвёздочного армянского коньяка, налил в стопочки и снова спрятал бутылку под стол. Даже в отсутствие жены он не решался оставлять коньяк на столе. А вдруг вернётся внезапно? Хотя вся маскировка была шита белыми нитками. Ромка не очень понимал, почему глава семьи в собственном доме прячет бутылки, но считал, что это не его ума дело. Сам он практически не пил и желания выпить почти никогда не испытывал. Но сейчас было очень хорошо. Просто замечательно! Вот же повезло ему с тестем – мировой мужик!
– Евгений Иванович, а у вас какие медкомиссии были? Говорят же, «крутили как космонавта»!
– Ой, Ром, ещё как крутили. Дни напролёт! Обвешают датчиками, как собаку Павлова, и в самом деле крутят, крутят! Но я нормально переносил. Так, голова чумная немного, но виду не подавал. В этом деле главное вида не подать, мол, всё ништяк, служу Советскому Союзу! А что там эти датчики показывают, одному богу известно. Мне кажется, эти доктора и сами до конца не въезжают, что к чему.
– Евгений Иванович, а вы в бога верите?
Тесть немного помолчал, потом поднял рюмку:
– Давай, Ром, за мир во всём мире! – Они выпили и закусили тонко нарезанным лимончиком с сахаром. Это представлялось очень аристократичным. Хотя Ромка с удовольствием навернул бы уже борща, до которого тёща была большая мастерица.
– Знаешь, мне, конечно, как члену партии, не положено. Но тебе скажу – верю! Я когда Землю с орбиты увидел, у меня аж сердце зашлось. Такая она красивая и беззащитная! А космос огромный и бездушный. Не могла она сама появиться! И мы не могли…
– Да… – Они немного посидели молча, каждый обдумывая своё. Наконец тесть встрепенулся:
– А давай мы тебе сотрясение мозга устроим!
– Это как? Я не хочу сотрясение!
– Ну, не настоящее, а так, шишку посадим на голове и скорую вызовем – вот, мол, упал, и все дела!
– Это можно. А как шишку сажать будем?
– Да вот хоть ботинком. Каблуком тебе как звездану!
Ромка с сомнением покачал головой, но за ботинком сбегал. Внимательно осмотрел и ощупал каблук. А потом встал и тщательно помыл весь ботинок и особенно подошву, после чего они вмазали ещё по пятьдесят. Ботинок блестел на столе.
Наконец наступила пора практических действий. Тесть поднялся, покрепче ухватил ботинок и решительно замахнулся. Ромка от страха закрыл глаза и съёжился. Раздался шипящий звук разрезаемого воздуха, резкий щелчок и непроизвольное «Ой!».
– Ай, хорошо! – Евгений Иванович выглядел очень довольным проделанной работой.
– Ну, ты как? – спросил он следом, участливо заглядывая Ромке в глаза.
– Не знаю. В голове звон… – Ромка отвечал с явным облегчением оттого, что экзекуция осталась позади.
Они выпили ещё, и бутылка закончилась. После чего Евгений Иванович принялся осматривать, а потом и ощупывать голову зятя. По мере ощупывания лицо его всё больше мрачнело.
– Ну как, есть?
– Да есть. Как не быть? Только я что-то никак не найду.
Шишки не было. Вот не было, и всё тут! Тесть порылся в своём ящике с инструментами, выудил оттуда ещё одну бутылку коньяка и зачем-то покачал её на ладони, будто взвешивая. Казалось, он что-то прикидывал. Ромка испуганно помотал головой.
– Не стоит! Может, ещё вырастет?
– Да. Я тоже думаю, подождать нужно.
Они выпили. Подождали. Ещё выпили. Шишки не было.
– Нет! Ну, надо довести дело до конца! Зря, что ль, ты терпел? – Евгений Иванович выглядел полным решимости. Создавалось впечатление, что он готов бить зятя по голове до победного конца. Ромка, которому алкоголь придал смелости, не хотел выглядеть трусом и чуть менее, но тоже довольно решительно поддержал.
– Я готов!
Замах, свист, щелчок.
– Ну что, есть?
– Нет пока!
Замах, свист, щелчок.
– Эх, промахнулся! Не туда немножко.
– Давай ещё! – Ромка, очумелый от коньяка и ударов ботинком по голове, забыл про субординацию и обращался к тестю на ты.
Замах, свист, щелчок.
– Это что здесь происходит? – в дверях на кухню стояла разгневанная Зинаида Алексеевна. Из-за её плеча выглядывала изумлённая Вика.
Евгений Иванович, как нашкодивший школьник при виде директора школы, непроизвольно спрятал руку с ботинком за спину, а второй попытался незаметно убрать со стола забытую там бутылку коньяка.
– Я спрашиваю, что за цирк тут происходит!
– Зиночка, это просто мы тут с Ромой разговариваем по-мужски.
– Я вижу, до чего вы уже договорились! Ну-ка пойдём, со мной теперь поговоришь по-мужски! – И она решительно направилась в спальню. Евгений Иванович обречённо последовал за ней, по дороге сунув бутылку в буфет и зачем-то туда же поставив ботинок.
– Рома, что случилось?! Ты чего-то накосячил? – в глазах у Вики продолжало плескаться недоумение и жалость к мужу.
– Тьфу ты! При чём тут накосячил? От армии косим!
Часть VI. ЗЯТЬ
Ромка с удивлением заметил, что с некоторых пор начал с интересом поглядывать на отдельных однокурсниц. У блондинки Дашки Казарновской пуговицы блузки едва сходились на груди, при этом по талии ткань струилась свободно, заставляя мужское воображение дорисовывать плавные линии, скрытые от посторонних взглядов. У Аньки Волковой родной американский Wrangler так обтягивал круглую задницу, что взгляд можно было оторвать только усилием воли под напором принятых в обществе понятий о том, что есть прилично, а что нет. За почти два года, как он встретил Вику, это происходило с ним впервые. И дело было не в том, что у Вики после родов отвисла грудь и выросла попа. Нет, она по-прежнему была очень и очень сексуально привлекательна, превратившись из скороспелой девочки в красивую молодую женщину. Дело было в чём-то другом. А в чём именно, он не понимал. Ромка, как и прежде, хотел жену. Но он начал хотеть и других женщин, злясь на себя, когда спохватывался. И одновременно понимая, что ничего с этим не может поделать. Усилием воли можно было оторвать взгляд, но не рисовать плавные изгибы в воображении – на это никакой воли не хватало.
Он начал вспоминать, как решительно вёл себя с девушками ранее, пока не женился – иногда у него появлялось по три новых подружки в неделю и никаких угрызений совести при этом. Наверное, подобной раскрепощённости немало поспособствовал опыт, приобретённый в женском общежитии Октябрьского райпищеторга, где он прожил год до армии, пока учился на вечернем и работал мясником на Ленинском проспекте. В общаге царили весьма свободные нравы, и Ромка, попавший туда, едва закончив десятый класс, в нежном возрасте прошёл ускоренный курс сексуального взросления. Двести девушек от семнадцати до двадцати трёх, начисто лишённые мужского внимания по причине ежедневной изматывающей работы и господствующей в жизни общества пуританской директивы, в частности выражающейся в строгом пропускном режиме. Они с товарищем-ровесником были единственными представителями сильного пола на двух этажах общежития и, как говорится, работали не покладая… Ну, в общем, не покладая! Благо что в семнадцать это не представляется чем-то невозможным.
За почти два года семейной жизни он практически не вспоминал тот свой опыт, а если и вспоминал, то даже с некоторой гордостью думал, что поднялся выше подобного животного поведения. Сейчас же Ромка с неприязнью ловил себя на мысли, что ему хочется заехать в ту самую общагу проведать старых подружек. Ну, просто так, поинтересоваться, как они живут. Или пригласить Дашку Казарновскую на экскурсию в свою комнату в Главном здании. Она ведь москвичка и как-то с сожалением обмолвилась, что никогда не бывала в общаге, а хотела бы. «Как там здорово, наверное! Ты сам себе хозяин, делаешь, что хочешь, и родители не жужжат в ухо постоянно: «Ты сделала уроки, ты сделала уроки?» – как будто мне не двадцать лет и я не студентка четвёртого курса МГУ!» Ну, насчёт Дашки было непонятно, пойдёт – не пойдёт. А вот Анька, что-то ему подсказывало, прибежит – только позови! Он гнал от себя подобные мысли, и они обиженно уходили. Но недалеко!
В последнее время они с Викой всё чаще ссорились. Нет, ничего серьёзного. Каждый раз из-за какой-нибудь мелочи. Но его очень задевало, что в минуты ссоры она поразительно менялась, становясь неуловимо похожей на мать, и, как ему казалось, совсем не любила его в этот момент.
– Почему ты не надел Юльке капюшон сверху?! – Ромка погулял с дочерью, и они только что вернулись, оба румяные и довольные.
– Вик, там тепло. Зато мы все лужи облазили. Она так хохотала! Я топаю, брызги во все стороны, Юлька заливается! Как мало надо человечку для счастья!
– Ты ещё и промочил её всю! Только сопли вылечили!
– Слушай, хватит, не заводись!
– Ага, не заводись! Небось, как заболеет, не ты сидеть будешь! Ботиночки начистишь, и в универ! А я сиди, расхлёбывай! – её голос становился всё более высоким и неприятным, по мере того как она распалялась. Ромка от неожиданной и незаслуженной, по его мнению, обиды мгновенно завёлся. В нём тут же проснулся дворовый пацан, который срезает все углы и идёт к сути кратчайшим путём.
– Заткнись! – в голосе столько ярости и агрессии, что Вика испуганно замолкает.
– Что это значит?! Ты почему позволяешь себе разговаривать с женой в таком тоне?! Она, между прочим, у себя дома! – неизвестно как появившаяся на месте ссоры тёща полна отваги и святой решимости постоять за родную дочь.
Ромку распирает изнутри! Вот она суть – «у себя дома», а он – так, квартирант, которого приютили из жалости и временно! Очень хочется ответить, как принято в таких случаях на улице, но он не может себе этого позволить. А потому, клокоча внутри от злости и обиды, не находит ничего лучше, как молча выскочить за дверь, благо не успел ещё раздеться. Игнорируя лифт, он скатывается вниз по лестнице, вылетает из парадного и стремительно направляется к метро!