Ещё через какое-то время сознание вернулось к Ромке уже в общаге Главного здания МГУ. Он бесцельно бродил по этажам пока не встретил Андрея Журавлёва, своего приятеля с мехмата. И Андрюха сообщил ему грандиозную новость, что завтра женится. А прямо сейчас у него начинается мальчишник по этому поводу, и он рад видеть там Ромку. Ах, какая неудачная встреча оказалась для математика Андрюхи! Потому что Ромка с радостью принял приглашение.
В комнате находилось пять-шесть типичных математиков. То есть яйцеголовых мальчиков с неразвитой мускулатурой и умными глазами за толстыми линзами очков. Ромка ни разу не вписывался в разговор по причине того, что и говорить-то толком уже не мог. Зато мог пить! Через какое-то время его деликатно отправили в соседнюю комнату, где уложили на кровать, заботливо укрыв колючим шерстяным одеялом. И он благополучно заснул. Казалось бы – хеппи-энд! Но не тут-то было. Слишком много в водке содержится живительной энергии! Она распирает здоровый молодой организм изнутри, нашёптывая: «Вмажь ещё! Вмажь ещё!» И Ромка поднялся как сомнамбула, и двинулся навстречу могучему зову. Тем более что идти было совсем недалеко – ровно пять шагов. В соседней комнате он первым делом двинул в ухо ближайшему математику, который вместе со стулом и сопровождающим процесс грохотом уехал в угол, где и затих. Что? Зачем? Почему? Ответы на эти справедливые вопросы вряд ли когда-нибудь появятся. Не было их и в моменте. Оставшиеся божьи создания мгновенно подорвались и пытались спешно покинуть помещение. Не тут-то было! Ромка занимал стратегическую позицию у двери и скупыми одиночными ударами отправлял незадачливых математиков по разным углам. В зависимости от того, с какой руки бил, они разлетались в противоположных направлениях.
Наконец перед ним появилась знакомая и весьма встревоженная физиономия Андрюхи, которому очень не понравилось такое течение мальчишника. Они, конечно, намеревались оторваться, но как-то иначе себе это представляли!
– Рома, ты что творишь?!
Ромка осоловело смотрел на Андрюху, не понимая причинно-следственной связи между своими действиями по наитию и крайней степенью возбуждения последнего.
– А ты это! Если чё, ты только скажи, кому наварить!
– Господи! Да не надо никому наваривать, здесь все свои! Ну зачем? Зачем ты это начал?
Ромка продолжал тупо смотреть на приятеля. А тот, также под парами зелёного змия, не придумал ничего лучше, как начать воспитательный процесс прямо здесь и сейчас.
– Извинись перед Славиком. Немедленно!
В ответ тупое бессмысленное вращение глазными яблоками по весьма замысловатой траектории.
– Ты – животное! Посмотри вокруг! Что ты натворил?! – погром действительно был знатный. Стол перевёрнут, на полу осколки посуды и разноцветные пятна салатов. По углам, тихонько поскуливая, жмутся гости, не привыкшие к такому обращению.
– Лучше бы ты меня ударил! Что молчишь?! Ну, врежь! Врежь мне, герой! – это была фатальная ошибка жениха. Никогда не повторяйте её накануне бракосочетания! И непременно сопутствующей ему фотосессии, призванной сохраниться на всю жизнь. Дабы умилённо демонстрировать потом детям и внукам пожелтевшие фотографии, запечатлевшие торжественный момент, предшествующий их зачатию.
Ромка ещё какое-то время недоумённо переваривал входящую информацию и вдруг практически без замаха коротко и быстро ударил доброго приятеля, к которому никогда не питал плохих чувств. На этот раз глазомер подвёл его. И довольно сильный удар пришёлся не в челюсть, а в переносицу. К катастрофе всегда приводит совокупность ошибок, и эта была завершающей! Всем мальчишкам известны последствия удара в переносицу – знатный бланш расплывается под оба глаза. У Андрюхи он случился фиолетовый!
Ну, а наш герой, не пожелавший оставаться в густой атмосфере непонимания и более того – неприязни, отправился на поиски новых чудовищ, маскирующихся под ветряные мельницы.
И вскоре обнаружил демонов в наугад выбранной комнате. Там до его появления сидели и спокойно занимались два афроафриканца. То есть два негра из очень дружественной тогда Анголы. Один большой и очень чёрный, а второй – маленький и тоже очень чёрный. Новоявленный Ланцелот Яузский безошибочно выбрал маленького и, дурного слова не говоря, тут же двинул ему в ухо. Маленький чёрный демон, так же как и его белые собратья десять минут назад, вместе со стулом опрокинулся под стол, где благоразумно и затих. Большой чёрный демон неожиданно оказался ещё более благоразумным и чрезвычайно стремительно принялся бегать по комнате, ловко уворачиваясь от белого рыцаря, который действовал не очень расторопно, а в конце, устав гоняться за проворным оппонентом, и вовсе сел на кровать отдышаться. Воспользовавшись временной слабостью белого рыцаря, демоны спешно покинули комнату и с криками о помощи побежали по коридору общаги, отчаянно жестикулируя, апеллируя к общественности и взывая о возмездии. Общественность осталась глуха к их идущим от чистого сердца предложениям.
А рыцарь тем временем отправился дальше. Справедливости ради стоит заметить, что он был лишён расовых предрассудков, отрицательно относился к сегрегации и осуждал апартеид. Ему было всё равно, какой цвет кожи у врагов человечества, а потому, зайдя в комнату, где трое совершенно белых бывших воинов-интернационалистов в тельняшках поминали павших товарищей, он действовал по отработанному сценарию и сходу попытался зарядить крайнему десантнику. Но здесь с самого начала что-то пошло не так…
Ромка попытался открыть один глаз. Тот, что слева. Глаз не открывался. То есть он, может, и открывался, но ничего не видел. Тогда он сосредоточился на правом. Правый совершенно точно открылся, но почему-то тоже ничего не видел. Голова раскалывалась, и он закрыл бесполезный глаз в надежде, что станет хоть чуточку легче. Надежда не оправдалась. Кроме того, очень раздражал неясный гул, идущий сверху и сзади. «Сверху и сзади? Это как?» – мысль ворочалась медленно и была какой-то густой. Нет, это не мысль густая, а та каша, в которой она ворочалась. «И вовсе не густая, и не каша, а нечто желеобразное…»
– А он не опасный?
– Нет. Перешагивай! Все перешагивают. Он тут всю ночь лежит.
– А он живой?
– Конечно, живой! Видишь, дышит.
«Женские голоса. Интересно, о ком это они?» Он почувствовал какое-то движение над собой и сзади. «Опять сзади! Что же это такое? Всё-таки придётся открывать глаз. А может, перевернуться?!» – догадался он наконец. Действительность оказалась отвратительной. Ромка лежал ничком на покрытом мастикой дубовом паркете общажного коридора. И перекрывал его практически полностью. Над ним, но чуть в сторонке опасливо переминались девчонки с кухонной утварью, не решаясь перешагивать через очнувшееся тело.
«Господи, как он здесь оказался?! И как же всё-таки болит голова!» – он сделал слабую попытку подняться и охнул от боли. Болела не только голова, но всё тело. Боль делилась на первичную и вторичную. И первичная, то есть голова, перекрывала вторичную. Но это не значит, что её не было. Болели рёбра, так, что трудно было дышать, болел заплывший левый глаз, болели разбитые костяшки пальцев и почему-то распухшая правая ступня. Но больше всего болело на душе! Он силился вспомнить, что было, и боялся поверить хаотично всплывающим в памяти разрозненным картинам. Самым простым и надёжным выходом из сложившейся ситуации представлялось лечь и умереть! Тогда он сел. И так сидел, прислонившись к стене и слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Идти было некуда и незачем. Да и вообще любые действия представлялись бессмысленными. Вся его одежда оказалась густо измазана мастикой, как будто его использовали вместо половой тряпки. Ну что ж, видно, заслужил. Теперь он уже гнал от себя воспоминания, которые, как назло, принялись роиться в голове, множа как физические, так и моральные страдания. Чувство удушливого стыда и никому не нужное, но оттого не менее мучительное раскаяние доставляли большие страдания, нежели физическая боль. Вся предыдущая жизнь представлялась бессмысленной и никчёмной. Неужели он явился на свет, чтобы здесь и сейчас оказаться в подобном положении? Единственное обстоятельство, которое хоть немного облегчало участь, что в этой зоне общежития его никто не знает, а значит, есть надежда что информация не распространится и на факультете не узнают. «Нужно валить!» Легко сказать! И всё-таки он поднялся и, припадая на одну ногу и держась за стенку, побрёл, безучастный к мирскому, но в направлении столовой…
Всё вернулось на круги своя. Вещички он постирал сам, а Вика, не спавшая ночь, была счастлива услышать его голос в телефонной трубке и тут же примчалась в общагу, где они занялись долгоиграющим сексом, которому не могли помешать даже сломанные рёбра. Зинаида Алексеевна делала вид, что ничего не произошло. Только губы поджимала ещё плотнее, да в глазах мелькала неотчётливая издёвка по поводу его внешнего вида. Или ему так казалось?
Прошла весна. Началась и благополучно закончилась сессия. Наступило лето. Они по-прежнему частенько ссорились. И во время этих ссор зачем-то всуе поминали родителей. От Вики доставалось даже Роминой маме, которую она видела всего два раза в жизни, а он, чтобы не отставать и дивясь на самого себя, нелицеприятно отзывался не только о тёще, но и о тесте, которого называл подкаблучником и барышником, намекая, что тот таскает шмотки из-за границы на продажу, хотя, конечно, внутренне тестя любил и не имел ничего против подобного заработка. Разве что ассортимент поменял бы и методы реализации. Но в запале они чего только друг другу не наговорили.
Ссорились они, как и любили, – очень искренне и глубоко. А причиной, по всей видимости, было то, что оба ещё оставались детьми. Детьми, избалованными родительской любовью, привычкой, что мир вращается вокруг них; детьми, не готовыми изо дня в день поступаться собственными желаниями ради другого. Вот в огонь и в воду Ромка пошёл бы ради Вики, не задумываясь, и та, вполне возможно, сиганула бы ради любимого с балкона. Но это в момент экзальтации, когда молодые гормон