Они давно хотели попробовать знаменитое чешское пиво. И вот как-то ранним утром, прямо к открытию, были в местной пивной. Тётка в игривом кружевном передничке и с руками как у штангиста налила им по кружке замечательного янтарного пива с хлопьями плотной белой пены сверху. Уже по одной пене, похожей на библейские облака, можно было представить, что этот напиток не идёт ни в какое сравнение с разбавленным «Жигулёвским». Ромка слизнул пену и довольно зажмурился, как кот над сливками. Они чокнулись тяжёлыми кружками и сделали по несколько крупных глотков.
В пивную нужно ходить в выходной и с утра, как в баню! Жидкий ячмень, хмельной и душистый, так легко втекает и распространяется по телу, и сразу становится хорошо и немного грустно – зачем ты бездарно проводил время прежде, вместо того чтобы сразу прийти сюда!
– Баста! – Гарька был неумолим. – Не пьём больше! Сейчас! – они как раз отпили по трети кружки, самые вкусные. Игорь достал из внутреннего кармана бутылку «Столичной», свинтил пробку и разлил бутылку по кружкам. – Теперь в самый раз!
Женька испуганно сморгнул. Но сделал глоток, как и все. А ничего… Даже очень ничего!
– Извините! Можно вопрос? – пожилой местный завсегдатай отделился от компании аборигенов из-за соседнего столика. Его речь с небольшим акцентом была плавной, как течение Влтавы, а нос сизым. – Вы русские? – вопрос риторический.
– Да, дед! А что?
– Последний раз я видел, чтоб так пили пиво, в 1968 году. Это были русские танкисты…
– Во, я как раз танкист! А в шестьдесят восьмом только родился! – Гарька развеселился. Ёрш забирал мгновенно и сразу окутывал эйфорией. – Хочешь русской водки, дедушка? – Дедушка хотел.
Они подарили ему бутылку «Московской», а соседи, сбросившись, проставились тремя кружками пива. Все остались весьма довольны друг другом. Простые люди легче находили общий язык, чем правительства. Ввод советских войск в Чехословакию в 1968 году был для чехов национальной трагедией. Но и русский народ не спрашивали, хочет ли он этого. Замордованный полувеком коммунистической диктатуры, русский человек, пожалуй, больше всех соседей хлебнул лиха во времена сталинских репрессий, да и потом. Достаточно вспомнить, что советские колхозники начали получать паспорта только с 1974 года, до этого являясь фактически крепостными, не имея права покидать свой колхоз и место жительства!
Ещё по дороге сюда, которую Ромка почти всю проспал, Гарька в поезде познакомился с симпатичной девушкой Олей. Оля ехала в Прагу с женихом. Жених был правильным мальчиком из правильной семьи. На голове у него имелся правильный пробор, и профиль тоже был правильным. И Оля выглядела правильной девушкой. А как иначе при таком-то женихе! Но правильным девушкам почему-то часто нравятся хулиганы. И Гарька понравился Оле. Он многим девушкам нравился, и правильным, и неправильным. Блондин с длинными тёмными ресницами. Смотрит мягко, с лёгкой полуулыбкой, ресницы чуть дрожат – у девушки мурашки пробегут по спине и где-то в районе копчика растворятся. А уж как начнёт сорить деньгами, тут девушка, как птичка певчая, и пропала! Гарька был щедрым.
Допив и пиво, и ерша, Игорь расстался с друзьями и отправился на центральную площадь для встречи с Олей, о которой они заблаговременно договорились. А оттуда он повёл Олю в ресторан. А из ресторана прямиком в тот самый спортзал, где они жили. И Оля осталась жить с ними в спортзале, в спальном мешке. Никогда не возите невесту в Прагу на поезде! Если, конечно, не хотите от неё избавиться.
Обратно в Москву они возвращались уже вчетвером. В их купе и компании прочно обосновалась Оля, на поверку оказавшаяся той ещё пай-девочкой! И снова Ромка завидовал Гарьке, особенно когда их с Женькой вежливо просили выйти из купе прогуляться. Эта зависть была абсолютно белой, хоть и гуляли они по коридору несколько раз за день. Иные чувства, по всей видимости, испытывал бывший жених, ехавший в этом же вагоне. Во всяком случае, именно на него пало подозрение в первую очередь, когда, вернувшись из вагона-ресторана, наша компания не обнаружила в купе Гарькиного чемодана. Он просто исчез! Дверь они не закрывали. А зачем? Больше всех, как ни странно, расстроился Ромка, поскольку в Гарькином чемодане остались подаренные им с Женькой календари. А он уже спал и видел его на стене в своей комнате! Разозлившись не на шутку, Ромка, раздувая ноздри, ввалился в купе жениха, молча одной рукой вздёрнул того за шкирку на глазах изумлённых соседей и, как нагадившего кота, потащил в тамбур!
– Где чемодан, сука?!
– Я нее знаююю… – заскулил несостоявшийся жених, и Ромка уголком сознания отметил, что Ольга сделала правильный выбор, в последний момент отказавшись выходить за него замуж. До этого он сочувствовал парню.
Одной рукой он продолжал держать того за шкирку, закрутив ворот так, что жених слегка посинел, а второй открывал дверь наружу. Жертва испуганно следила за его манипуляциями. Наконец в тамбур ворвался морозный воздух, Ромка наполовину высунул правильного мальчика, оказавшегося неправильным, наружу.
– Последний раз спрашиваю, где чемодан?!
– Я всё компенсируююю! – щёки жениха раздувало ледяным ветром, на круглых глазах мгновенно замерзали слезинки.
В этот момент в тамбур выскочили Женька с Гарькой, почувствовавшие неладное. Они мгновенно втянули жертву обратно, оттеснили Ромку и захлопнули дверь.
– Ты чё, ох@ел?! – Женька был очень зол на Ромку. Гарька улыбался. Ромка, успокоившийся ещё раньше и, конечно, не собиравшийся никого выкидывать из поезда, продолжал психологический прессинг.
– Мне пох, что ты компенсируешь! Где чемодан?!
Совсем раскисший жених, сидя попой на заплёванном полу тамбура, тихо плакал:
– Я… я его выкинул в окно…
– Вот суука! Там же остался мой календарь! – На Ромку жалко было смотреть.
Часть X. ДЕЛОВОЙ
Свершилось! Они едут в аэропорт! Раннее утро, вокруг темень и холод, и только из липкого тумана, как жёлтые паучьи глаза, начинают проявляться размытые огни Шереметьево.
Такси забито рюкзаками с товаром. На двоих – семь рюкзаков, по тридцать килограммов каждый. Они паковались всю ночь – Гарька учил его, как засунуть целую комнату самых разнообразных вещей в семь стандартных зелёных рюкзаков. Ромка поначалу не верил, что это возможно, но под утро, когда хмель выветрился и башка начала болеть от недосыпа и похмелья, оказалось, что они справились. Обычно вальяжный, склонный к сибаритству, Гарька умел собираться и становиться чётким и конкретным. Непонятно только, почему нужно было всё откладывать на последний момент и не собраться накануне.
Сейчас Гарька явно нервничал, и Ромку это напрягало, потому что, во-первых, он ещё не видел, чтобы всегда невозмутимый друг нервничал, а во-вторых, он не понимал причину. Но спрашивать было неправильно.
В аэропорту выяснилось, что они не одни такие. Кажется, весь белградский рейс ощерился рюкзаками, чемоданами и баулами. Люди, как муравьи, тащили больше собственного веса. Они влились в очередь на таможню, напоминающую цыганский табор, снимающийся с места. Теперь Ромка понял состояние друга – царственно надменные таможенники, похоже, на глаз и наугад заворачивали навьюченных:
– Куда? Назад! Норма провоза 30 килограмм на человека! Сколько повторять!
А у них двести на двоих! Почему Гарька не предупредил? Почему они не взяли хотя бы провожатого, чтобы отдать часть вещей, если не пропустят? Ромка был зол и растерян. Словно поняв его состояние, Гарька отрывисто бросил:
– По рюкзаку на брата лететь нету смысла. Не отобьёмся! Надо всё пронести…
Ромка сразу успокоился и собрался. Он понял задачу и мгновенно перестроился. Как в армии: кто хочет – находит решение, кто не хочет – ищет причину. Он хотел. Очень хотел! У него нет выбора, и он занесёт эти семь рюкзаков в самолёт, даже если придётся съесть таможенника на глазах у толпы!
Когда впередистоящая пара начала обречённо ставить свои вещи на ленту просвечивающей машины, Ромка заметил, что все четверо таможенников увлечённо роются в чужих пожитках. Неожиданно даже для самого себя он взял с тележки пару рюкзаков, закинул их за плечи и, ещё пару подхватив на руках, просто пошёл мимо таможенников. В сутолоке на него никто не обратил внимания. Гарька, недолго думая, последовал его примеру. Они были здоровые ребята. И наглые. Очередь удивлённо смотрела на двух пацанов, безнаказанно проносящих без таможенного досмотра два центнера неизвестно чего, когда за маленькую икону могли дать восемь лет! Их провожали кто завистливыми, а кто восхищёнными взглядами, пока они не затерялись в толпе на регистрацию.
Сильно сверхнормативный багаж стоил им кучу улыбок и комплиментов страшненькой девушке на стойке Аэрофлота, выписавшей в итоге совершенно безвозмездно семь багажных бирок и получившей хорошее настроение до конца смены.
Они летят. Ура! Но Ромка не расслабляется. И правильно делает. Гарька как бы невзначай замечает:
– Вывезти полдела. Надо ещё ввезти.
Удача им сопутствует. У югославов не работает сканер, таможенники со скучающим видом оглядывают прилетевших, выдёргивая из толпы лишь тех, кто везёт свой скарб на тележках – их досматривают с пристрастием. Ромка с Гарькой несут поклажу на себе. Нереально много, но Ромка не чувствует тяжести – он и больше унесёт, если потребуется.
И вот они в Белграде! Город как город, грязноватый и мрачный как любой социалистический город зимой. Холодный, промозглый ветер. Периодически мелкий дождик. Они остановились на какой-то квартире в центре. Хозяин алкоголик и сдаёт жильё посуточно, тут же пропивая выручку. На следующий день их ждёт городской рынок, где полно таких же челноков из Союза. Цены, по словам Гарьки, очень низкие, но им нужно заработать немного динар на дорогу до Дубровника. Отъезжать как можно дальше от столицы, где ещё нет соотечественников – ноу-хау Игоря с братом. Богатый туристический Дубровник – настоящий клондайк. Это название нельзя произносить вслух на рынке! В ночь они грузятся в междугородний автобус со всем своим барахлом и, едва тронувшись, проваливаются в сон на узких жёстких креслах с вертикальными спинками. Наутро Ромка не верит своим глазам – за окном солнце, море и пальмы! Кричат чайки и солёный, свежий ветер врывается в приоткрытые форточки! На улице не меньше пятнадцати тепла, и это в январе!