ден (в 1890 г.) на новое место, где пробыл 3 года, там ничего не происходило. Когда в 1893 г. он снова был переведен в Ц., здесь вскоре снова начался беспорядок. С половиной общины он перессорился. Бургомистр жалуется первым: М. говорит в школе презрительно о воспитательнице, позволяет себе о ней выражения, которые нельзя воспроизвести, допускает, что мальчишки-школьники в его присутствии кричат ей вслед ругательства. Свои обязанности общинного писаря он также очень плохо исправляет; где он может вызвать беспорядок, он это делает, на него нельзя положиться. Вскоре присоединяется жалоба пастора: воспитание школьников достойно сожаления, деревня еще никогда не была такой разобщенной и такой взволнованной, во всем виноват учитель М. Он, например, неожиданно, в последний момент, демонстративно, из конкуренции с другими устроил рождественский праздник и не пригласил представителей власти (бургомистра, пастора и т. п.) Желанный всеми сторонами перевод вскоре состоялся. В новом круге деятельности состояние было противоположное. Всюду царила удовлетворенность, даже существовавшие прежде раздоры исчезли с прибытием нового учителя. Самые различные свидетельства со всех сторон подтверждают ему позже, что он пользовался всеобщей любовью, является верным своему долгу учителем, хорошим органистом и старательным общинным писарем, что он сверх своих обязанностей брал на себя особые работы, отличался большим усердием и непрерывной работой. Так идет без изменений целых восемь лет, с 1895 по 1903 г.
В последнее время (как далеко это отстоит по времени, было, к сожалению, не выяснить) М. был очень ревнивым. Последующие расследования жандармерии указывают (май 1903 г.): «М. был постоянно ревнивым, и его жене нельзя было разговаривать одной ни с одним мужчиной, чтобы избежать домашнего скандала. Супруга постоянно вела себя образцово». Один поденщик, который за это позже был посажен в тюрьму, сказал М. что якобы видел, как Лустиг и двое других имели половое сношение с его женой. В начале мая 1903 г. М. обвинил этого Лустига в предполагаемом прелюбодеянии с его женой. Лустиг пожаловался школьному инспектору и пригрозил жалобой на М. В тот же день — четверг — тот сам появился у инспектора, обвинил свою жену в прелюбодеянии, заявил, что он обсуждал с адвокатом возбуждение дела о разводе и лично передал прокурору иск к прелюбодею. Он рассказал среди прочего невероятную историю отравления, которая, якобы, произошла еще до 1897 г. Целью его визита было прошение о переводе. В пятницу инспектор получил письмо от пастора, что отношения между супругами превратились в невыносимые. Поэтому он сам поехал в ту же пятницу в деревню, навел справки и узнал, что жену М. нельзя ни в чем упрекнуть, что М., однако, уже долгое время ревнует и даже бил свою жену. Все были на стороне жены. М., вызванный инспектором, пообещал, что наступит перемена. Инспектор предполагал бредовые представления, в данные момент ничего не предпринимая.
Поведение М. стало все больше бросаться в глаза и возросло в ночь с субботы на воскресенье до психотического состояния. Последующие совпадающие показания свидетелей установили, что он стоял у открытого окна, точил и угрожающе поднимал топор; что он в 11 часов вечера и снова в час ночи звонил в школьный колокольчик. Его жена, которая через несколько дней должны была родить, заперлась в одной из верхних комнат. На следующий день он выгнал ее вон из дома. Ее принял бургомистр, он поручил сторожу и еще одному мужчине всю ночь оставаться у М., чтобы не произошло несчастье. Имеется срочное письмо, которое в эту ночь М. написал школьному инспектору[44]:
«Господин инспектор! Сейчас, когда я пишу эти строки, 12 часов ночи. Мне было сообщено, что сегодня вечером или утром 2 залезут в дом, чтобы меня убить.
Я писал в общинном зале. В 11 часов со стороны Лустига послышался шум.
Я отправился туда со светом и услышал, что 2 лежат внизу, они смеялись и один свистел моей жене; она должна была открыть, но не знала, что я еще пишу.
Только когда я дважды ударил в набатный колокол, эти 2 ушли прочь.
Я обвиняю бургомистра в соучастии; он должен был видеть этих 2, они остановились у его дома. Также Лустиг пришел домой и его тесть, который незадолго до того открыл дверь. Вальтер Кюн и еще один также дома. Вальтер чихнул. Целью моего письма является, подать ходатайство господину окружному директору, чтобы моя жена была отправлена в больницу для разрешения от бремени[45]. Она велела старшей девочке открыть кухонное окно, которое я незадолго до того закрыл. О попытке убийства мне было сообщено сегодня, бургомистр Вайх также занимался прелюбодеянием с моей женой, отсюда его интерес, чтобы сделать меня безопасным. Печальные дела! Я теперь всю ночь не буду спать. Извините мой почерк. С совершенным почтением Ваш покорнейший слуга Мор».
В воскресенье утром М. получил телеграмму от инспектора, которая разминулась с этим письмом. Инспектор писал, что обдумал это дело, он даст М. отпуск и приглашает его в понедельник зайти к нему и к школьному советнику в соседнем большом городе. М. до того времени регулярно вел занятия в школе. Он поехал в город. Здесь он пишет в понедельник письмо жандарму (почерк, как и в предыдущем письме, неровный, увеличивающийся и показывает чрезвычайно переменчивое положение при письме в сравнении с его обычной старательной учительской манерой письма).
«X… 18. у Мартина Лютера[46].
Глубокоуважаемый Жандарм! Я хотел, прошло 14 дней, так как после всего перенесенного, такой подлец-прелюбодей добавляет еще одно бесстыдство; меня выдают за помешанного или т. п., также пытаются замять дело. Я нижайше прошу Вас предпринять шаги в этом деле у господина прокурора, чтобы разоблачить эту низость. Само собой разумеется, я измучен. 2) Позаботьтесь о том, чтобы мои дети были удалены от этой женщины. На свет выйдут ужасные вещи, поэтому такое усердие сделать меня неопасным. Сегодня я говорил с господином главным государственным советником; предоставил себя сюда в распоряжение. Через 14 дней меня здесь примут на службу. Господин Р…! Вы и я верим, что имеет место грех. Сообщите мне срочно, где дети; В Л. распорядитесь на почте, чтобы мои письма доставлялись сюда в Мартин Лютер. 3) Позаботьтесь о том, чтобы кормили моих птиц, ухаживали за курами. Это позорно так обращаться со мной. Все выйдет на свет. Наилучшие пожелания. Мор, учитель».
М. беседовал в тот же день со школьным инспектором, на следующий день, во вторник, 19 мая появился в прокуратуре и дал показания для протокола: он живет со своей женой, начиная с прошлой недели, в состоянии бракоразводного процесса, поскольку та имела половые сношения с восьмью выявленными мужчинами, с двумя из них еще до 1895 г. «С прошлой недели я сделал открытие, что меня хотят сжить со света, а именно ядом. В прошлый четверг (14 мая), когда я лег спать, почувствовал от моего одеяла сильный запах яда. Я предположил дурное и убрал одеяло с груди. На следующее утро у меня был грязный, беловатый клейкий, вязкий приступ с рвотой и кашлем. На следующую субботу (16 мая), когда я вечером хотел поужинать, моя жена уже накрыла на стол, то есть я хочу сказать, уже положила мне на тарелку… У меня закралось подозрение, поскольку еда моих детей — это были фаршированные блины — выглядела в сравнении с моей свежей, в то время, как моя выглядела более старой и имела крапинки. После того, как я попробовал первый кусок, я заметил горький вкус, я оставил блины и съел только несколько ложек салата». В качестве злоумышленников под подозрение попали, кроме жены и прелюбодеев, еще одна прачка, которая дала жене совет, чтобы та сожгла коробочку с порошками, «что я сам услышал в воскресенье, 17 мая в 5 часов вечера». Остатки этой сожженной коробки он сохранил. Он указал место, где это находится. Распоряжения жандармерии были переданы по телеграфу, и коробочка была найдена. в указанном месте. Дело было вскоре прекращено, так как по распоряжению администрации М. был доставлен в больницу, откуда последовал перевод в психиатрическую лечебницу (20 мая 1903 г. в среду).
Как в больнице, так и при переводе он вел себя спокойно, заметил своим сопровождающим, что хочет показать, что он не сумасшедший. В лечебнице он уверял в своем здоровье, был несколько взволновал доставкой туда, грозил обратиться к министру. Он давал точные и правильные биографические сведения. Громким голосом он сразу рассказывал, не обращая внимания на присутствие больных и санитаров, о поведении своей жены, которая ему, якобы, неверна в течение многих лет.
События последних дней он привел в логическую связь. Поскольку на него за плохое отношение к жене подали жалобу его начальству (верно, см. выше), он решился со своей стороны все раскрыть и подал 15 мая иск о разводе. С тех пор его хотят убрать, чтобы не разоблачить себя. Бургомистр также продолжал прелюбодействовать с его женой, на его стороне его друг, школьный инспектор, в свою очередь, влияет на окружного врача, чтобы тот объявил его душевнобольным, поэтому он ничего не может предпринять против бургомистра. У него, однако, отобрали не только возможность судебного установления правды, но и многократно предпринимали попытку его убрать. Он рассказывает упомянутую историю отравления. Ночью на него пытались напасть, он слышал, как они вошли, подошли к окну, шумели в доме. Из-за этого преследования он вооружился.
В лечебнице он содержал себя в порядке, был рассудительным, хорошо ориетировался. Его рассказы были обстоятельными. Он останавливался на деталях, не теряя, однако, нити рассказа. В физическом отношении, кроме повышенных рефлексов, ничего нельзя было обнаружить.
Здесь я прерываю хронологическое изложение, чтобы дать обзор того, как события этих дней и показания о попытке отравления и прелюбодействии, которые теперь частично только должны быть рассказаны, позднее были использованы М. Предвосхищая это, замечу, что позже М. не нашел никаких новых точек соприкосновения для бредовых образований, что значительно больше все его мышление до настоящего времени вращается вокруг только частично законченных тогдашних событий и идей, и что далее новые психотические состояния, аналогично состоянию той многозначительной ночи, больше не возникали.