8. Личности представляют комплекс симптомов, сравнимый с гипоманическим: никогда не отказывающая уверенность в себе, возбудимость, склонность к гневу или к оптимизму с переходом при случае в противоположность, продолжительная деятельность, предприимчивость.
Обе эти истории болезни, очевидно, доказывают то, что часто оспаривалось, что есть случаи, к которым подходит определение Крэпелина понятия паранойи, что «медленно “развивается” устойчивая система бреда при полном сохранении разумности и упорядоченности хода мыслей». Если Зимерлинг (учебник Бинсвангера и Зимерлинга, с. 140) считает эту дефиницию неприменимой, так как в такой формулировке ей не соответствует полностью ни один случай, то наши случаи могли бы образовать эмпирическое опровержение. Но давайте сравним наши случаи с той паранойей, как ее типично представляет мания сутяжничества: сущность этой паранойи состоит в прогрессировании бредовых образований. Сутяжник никогда не довольствуется малым; там, где у него неудача, ему сразу помогают новые бредовые идеи, которые так же устойчивы и некорректируемы, как прежние, и со своей стороны образуют исходную точку для происходящего в дальнейшем. Совсем иначе в наших случаях. Бредовые идеи образованы в относительно короткое время, вероятные более поздние дополнения несущественны для вытекающих отсюда действий. После того, как, по сути дела, оправданные судебные возможности исчерпаны, наши пациенты удовлетворяются этим, хотя и внутренне возмущены и не забывают перенесенную обиду, но в своем поведении едва ли отличны от людей, которые на основе сходных действительных результатов, здесь они были бредовыми, должны были пережить сходные невзгоды. Образование бреда происходит, таким образом, не снова и снова вслед за новыми результатами реактивным образом, а в относительно короткий период жизни абсолютно эндогенно, не обусловленно никаким переживанием как реакцией.
Общим с бредом сутяжничества у наших случаев является внутренняя связь образования бреда, понятная логика, «метод». Если бредовые идеи так уж невероятны, все же они всегда включаются в последовательную связь. После того, как они однажды образованы, между ними негде вклиниться чему-либо совсем чуждому, несвязанному, непонятному. Следствием этого является то, что как у сутяжников, так и у наших параноиков, дилетант на первый взгляд может быть склонен принять все за правду и отклонить предположение душевной болезни.
И особое сравнение с бредом сутяжничества мы не хотим прежде всего развивать дальше, а чтобы сначала подвести своеобразие случаев по возможности под несколько четких понятий, разрешим себе некоторые логические рассуждения.
Мы расчленяем психические явления, с одной стороны, на «элементы», с другой стороны, обобщаем их в «единства» большей или меньшей сложности под разными ушами зрения, так что, таким образом, элементы и понятия единств, не располагаются в ряд, а распадаются в зависимости от точек зрения на различные ряды. Такое единство связи в явлениях самих или только в форме мы подразумеваем под такими понятиями, как «бредовое состояние», «развитие личности», «форма течения», «процесс», «реакция» и т. д. Кроме этих чисто психологических понятий единств, мы образуем этиологические — к примеру, если мы обобщим все, что является или может быть следствием для жизни души введенного в организм алкоголя — и другие «единства». Самые обширные понятия единств при всех обстоятельствах — это наши единства болезней, в идеальной форме которых этиология, симптоматология, форма течения, исход и состояние мозга должны соединиться определенным, закономерным образом.
С этими самыми большими понятиями единств мы не имеем здесь дела. Мы хотим попытаться выделить понятийно по возможности ясно только некоторые простые, повседневно находящиеся в психиатрическом употреблении, как они нам служат при рассмотрении наших случаев. Речь идет о понятиях «развитие личности» и «процесс», употребление которых принято в подобных случаях.
Когда мы рассматриваем жизнь души, у нас есть два пути: мы представляем себя на месте другого, проникаем в его внутренний мир, «понимаем», если мы рассматриваем отдельные элемента явлений (которые, впрочем, сами по себе как психологические снова и снова рассматриваются также одновременно «изнутри») в их связи и последовательности как данные, без того, чтобы «понимать» Э1у связь как внутреннюю, через представления себя на месте другого. Мы «понимаем» только так, как мы понимаем связи физического мира, представляя себе объективный лежащий в основе процесс, «физический» или «неосознанный», в чьей сути лежит причина того, что мы не можем представить себя на месте другого. Оба эти пути мы должны проследить теперь точнее. Первый дает нам понятие развитая личности, второй — понятие процесса.
В первом случае, представлении себя на месте другого, мы можем опять же «понимать» двояким образом. Если мы, к примеру, знаем цель человека и знаем, какими он обладал знаниями необходимых для ее достижения средств, мы можем его действия, к примеру, в судебном процессе, насколько они по уровню его знаний были целесообразными, «рационально» понять по этой цели. Упомянутое лицо должно было действовать так не по психологическим законам природы, а при знании определенных причинных отношений со своей стороны по логическим нормам, если он хотел достичь своей цели. Это поведение мы понимаем полностью как рациональное. Где мы имеем такую связь представлений, решений, поступков, там перед нами единство особого рода, которое, естественно, при данных болезненных предпосылках является как целесообразное при всех обстоятельствах «здоровым». Это единство, которое также при всех логических выводах выводится из здоровых или болезненных предпосылок, мы называем в дальнейшем «рациональной связью». От этого нужно отличать второй вид представления себя на месте другого и понимания. Если, к примеру, кто-нибудь узнает, что возлюбленная неверна, и после этого теряет самообладание, впадает в беспомощное отчаяние, думает о самоубийстве, то мы имеем не рациональную связь. Ни одна цель не должна быть достигнута, ни одно средство не привлекается для этого разумно, и все же мы все понимаем благодаря проникновению во внутренний мир этого человека. При определенных обстоятельствах мы можем до мельчайших нюансов следить за мимикой и чувствами, и, если мы «пробежимся» по этим бесчисленным качествам, ни одно из них не будет нам непонятным. Все собираются в единство, которое в таких случаях, вероятно, называется реакцией, но у которого здесь его корень и удерживающая вместе связь содержатся в одном чувстве обманутой любви с его разветвленными отношениями и частично обусловливающими, частично побуждающими инстинктами. Это единство определимо не целью и средствами, также объяснимо не ссыпкой на любовь и «реакцией», а описываемо и неисчерпаемо, в особенности для каждого отдельного случая. Весь вид таких единств очень характерен для личности. Мы обычно подводим их под типы, не имея права хвастаться, что имеем какие-то более точные понятия таких типов. Для наших психопатологических целей нам нужно описать такие единства по обстоятельствам существенных пунктов по большей части всегда как-то индивидуально. Мы хотим такие единства прочувствованного вида назвать «психологическими связями» или «прочувствованными связями».
Дефинированным здесь двум видам «понимания» через представление себя на месте другого мы противопоставили «постижение» связей аналогично причинным связям природы. Если, например, при развитии душевной жизни, душевном росте, в определенные периоды происходит ускоренное, в другие — медленное движение вперед, то оно так же мало выводимо прочувствованно, как вообще при последовательности стадий развития последующее выводимо из предыдущего. Там, где это для нас возможно, перед нами не подразумевающийся душевный рост, а психологические связи, которые, как единства, могут быть знаком определенного периода развития, но не самим душевным ростом в предполагаемом смысле. Таких связей, для которых душевный рост является примером, психология открыла много. Я напоминаю о правилах обретения и утраты следов в памяти, явлениях утомления и т. д. И здесь мы имеем единства, или причинные ряды, что редко, или регулярно возвращающиеся относительно замкнутые в себе последствия явлений. Такие единства мы хотим назвать «объективированными психологическими связями». В то время, как при рациональных связях, так же, как и при психологических связях, мы имели дело с представлением самого себя на месте другого, здесь мы все время имеем только явления, «симптомы» задуманного как основополагающей причинной связи, имеется ли в виду она как физическая или неосознанно психическая, или как и то, и другое. Противопоставление можно также выразить так, что объективированные психические связи мы «объясняем», но не «понимаем», другие можем только «понимать», «объяснять» только в лучшем случае в существовании их общей связи вообще. Для объясняющей психопатологии понимаемые единства можно бы в этом отношении рассматривать как «элементы».
В психических заболеваниях обычно понимаемые элементы ограничены в пользу нуждающихся в объективировании непонятных психических связей. Будь то, когда число прочувствованных психических связей уменьшается (тип параноика) или когда рациональные исчезают, прочувствованные еще в большем количестве проявляются (тип душевнобольного) и т. д.
Во-вторых, при психических заболеваниях объективированные психические связи нормальной жизни обычно претерпевают глубокое преобразование. У нормального человека мы, предполагая законченное знание его жизни и его нрава, «понимаем» всегда только отдельные связи, стремления, склонности, эмоции должны быть приняты как нечто данное, из чего мы затем выводим соответствующие связи прочувствованно или рационально. Принятой нами как данная и только объясняемой, не понимаемой, является также по большей части последовательность явлений на протяжении всей жизни, появление склонностей и способностей, их расхождение, исчезновение. Мы имеем в определенной мере «объективированную связь», в которую уложены в большом количестве «понимаемые единства». По меньшей мере до этого только доходят наши понятия. В непосредственном восприятии индивидуума мы, однако, идем дальше, и поскольку мы используем это психиатрически, несмотря на отсутствие понятия, на это нужно указать. Мы воспринимаем всего человека, его сущность, его развитие и его гибель как «личность», мы воспринимаем в ней при точном знании человека единство, которое мы не дефинируем, а можем только пережить. Там, где мы находим эту личность, это единство, она является для нас существенным признаком, который позволяет нам выявить индивида из узкой группы психозов. При таких сл