[61].
К анализу ложных восприятий(достоверность и суждение о реальности)
В 1895 г. Кандинский выделил из истинных галлюцинаций группу феноменов, которые он объявил патологической разновидностью чувственных представлений, воспоминаний и фантазий. Он назвал эти прежде особо не выделяемые патологические представления «собственно псевдогаллюцинациями»[62].
В противоположность представлениям они имеют несравнимо большую чувственную определенность. Перед внутренним взором во всех подробностях разом встает совершенно отчетливо целая картина. «Внутренний таз» смотрит на никогда не виденные ландшафты и помещения, животных и людей, физиономии и многое другое. Совершенно независимо от воли эти предметы появляются и исчезают. Сознание по отношению к ним находится в состоянии рецептивности и пассивности. Только переключая внимание на внешние восприятия или при закрытых глазах на черном внутреннем фоне, субъект может заставить эти предметы исчезнуть, при направлении внимания в пустое пространство они тотчас возникают заново. Пространство, в котором они появляются, — это внутреннее представляемое пространство, то самое, в котором всплывают картины наших воспоминаний. Они возникают не в черном внутреннем фоне, как некоторые субъективные световые видения и объемные картины, тем более не в пространстве восприятия. Для краткости Кандинский противопоставляет «объективное пространство» «субъективному пространству». Между описанными, выраженными псевдогаллюцинациями и нормальными представлениями существует ряд феноменов, которые образуют переходы между обеими сторонами.
Напротив, между псевдогаллюцинациями и истинными галлюцинациями лежит огромная пропасть. Псевдогаллюцинации имеют всегда еще нечто такое, что выделяет их принадлежность к представлениям. Напротив, только истинные галлюцинации обладают той достоверностью, тем личным присутствием, какое свойственно объектам восприятия. Истинные галлюцинации носят характер объективности, псевдогаллюцинации могут быть в высшей степени яркими, отчетливыми, интенсивными, но они никогда не станут достоверными. Но самая бледная, нечеткая, неопределенная галлюцинация сохраняет характер объективности[63]. Кандинский попытался дать такой ответ, выдвинув теорию, о которой много спорили и спорят: необходимым условием объективного характера должно быть раздражение субкортикальных ганглиев.
Первым, кажется, начал подробно изучать фундаментальные исследования Кандинского Штерринг[64]. Понятие объективного характера испытало у него некоторые изменения. Объективный характер не остался для него чем-то данным, иксом. Штерринг полагал обнаружить, что характер объективности зависит от включения в объективное пространство, а также заданной этим самым соотнесенностью с движениями глаза и всего тела. Сам Штерринг противопоставляет эту зависимость известной зависимости, например, пространственного представления вообще от двигательных ощущений мускулов глаза. Последняя экспериментально установлена, но для субъекта она неосознанна и поэтому психологически непонятна. Первая, напротив, осознанна и психологически понятна. Обобщающее определение Штерринга гласит: «Объективный характер зрительных восприятий в противоположность субъективному характеру псевдогаллюцинаций — можем сказать сразу, и представлений — зависит от того, что содержание восприятий кажется индивиду включенным в воспринимаемое в данный момент пространство и обнаруживает постоянную, ставшую ему известной из опыта зависимость от движений органа чувств и всего тела».
В этом высказывании уже содержится некоторая неточность, вследствие чего Гольдштейн[65] в дальнейшем дал неверное суждение: он пугает характер объективности и оценку реальности. Гольдштейн рассматривает отличие галлюцинаций от псевдогаллюцинаций, сделанное Кандинским, как различие между галлюцинациями с признанием реальности и галлюцинациями без признания реальности и приходит к неожиданному выводу в отношении зрительных галлюцинаций: «Оптических субъективных восприятий, за которыми субъект признает характер реальности, при неомраченном сознании вообще не бывает, в этом смысле все оптические галлюцинации собственно и являются псевдогаллюцинациями».
Здесь, нам кажется, имеет место недооценка мнения Кандинского, что ставит под удар основание для различных галлюцинаций и псевдогаллюцинаций. Мы должны будем показать, что характер объективности присущ восприятиям, которые все же не считаются реальными, и сможем обосновать, что характер объективности и оценку реальности нужно принципиально разграничить. Когда мы установим это дескриптивное отличие, мы увидим, что вопрос о генезисе обоих феноменов должен быть решен совершенно различными методами.
Сам Кандинский не смешивал понятие объективного характера и оценки реальности, но едва ли подчеркнул это различие и тем самым содействовал тому, что его интерпретаторы допустили эту путаницу. В его книге есть, правда, отдельные места, еще он скорее упоминает об этом отличии. Например, на с. 136 он говорит о больном, испытывавшем зрительные галлюцинации, что «он отдавал себе отчет о субъективном происхождении галлюцинаторных зрительных образов, что, впрочем, не мешало последним заявлять о своем объективном характере, на с. 137 он подчеркивает, что одинаковая значимость чувственных восприятий и галлюцинаций, а также достоверность последних, «существуют для сознания (не для суждения или разума).
Мы хотим предпринять попытку развить эти идеи Кандинского. Чтобы ответить на вопрос о разнице характера объективности и оценки реальности и на вопросы, которые в свою очередь ставит каждый из этих феноменов, мы попытаемся сперва проанализировать нормальное восприятие как данное нам законченное целое, а затем провести предварительный анализ суждений о реальности. Анализ восприятия представляет собой краткое резюме определенных психологических воззрений, обоснование которых мы не ставим своей задачей и которые мы должны принять для наших целей. Таким образом, эту часть нужно рассматривать не как предваряющую нижеизложенное, а только как подготовку к нему.
Мы анализируем восприятие. Что в данном случае подразумевается под анализом? Это не значит, что мы ищем в восприятии элементы, из которых оно состоит. Фактически мы не можем разложить восприятие на такие элементы или обнаружить отдельные элементы, соединение которых даст нам восприятие. Никогда нам не будут даны эти элементы по отдельности, прежде всего дано целое готовое восприятие. Ощущение, пространственный фактор мы знаем фактически только как составные части восприятия.
Конечно, мы можем задать себе вопрос о возникновении данного нам восприятия. Тогда мы объясним его осуществление. Это объяснение целиком и полностью отлично от анализа. Оно работает с внесознательными теоретическими процессами. Оно работает с элементами, которые либо полностью внесознательны и раскрыты, либо могли бы быть обнаружены в результате анализа данного восприятия как составные части или стороны. Для целей объяснения это безразлично. Наконец, объяснение ведет всегда через теоретические внесознательные процессы. Психофизические эксперименты являются единственными средствами, на которые может опереться подобное объяснение.
Совсем иные цели преследует анализ. Так как восприятие дано нам как целое, а не в отдельных элементах, метод состоит в том, что обнаруживает в различных восприятиях одинаковые элементы. Основанием для анализа является тот факт, что восприятия варьируются во всех частях кроме одной. На этом пути он описательно обнаруживает ряд элементов. Целью анализа является описание, а не объяснение. Но тут же допускается фундаментальная ошибка, если дескриптивные элементы рассматриваются как реальные, изолированные элементы. Образования, которые разбирает анализ, возникали не из составных частей, на которые они были разложены. Их элементы имеют целью более четко охарактеризовать и точнее распознать психические процессы такими, как они есть. Их описания, хотя и могут служить основанием постановки вопросов для объяснений, но не должны быть приняты за объяснения. Их элементы не являются реальными изолированными сущностями, а их разбор — генезисом. Эксперимент не имеет для подобного анализа такого решающего значения, как для объяснений, хотя это может во многом облегчить наблюдение.
Следующий анализ восприятия — это по необходимости очень краткое черновое изложение тех психологических результатов, которые нам кажутся правильными. Значение обоснований здесь, конечно, состоит только в том, чтобы сделать утверждаемое понятным[66].
Первым напрашивается известный старый вывод, что каждое восприятие можно разложить на элементы, которые называют ощущениями. Например, восприятие лежащей перед нами книги — это комплекс зрительных ощущений различных цвета и яркости. О таких ощущениях и свойствах восприятия, которые выводятся из ощущений, говорит экспериментально очень подробно обоснованная наука, учение об ощущениях. Во-вторых, при анализе восприятия мы обнаруживаем репродуцируемые элементы, например, при зрительном восприятии книги пробуждаются вместе с тем, сменяя друг друга, осязательные ощущения шероховатости или гладкости, обонятельные ощущения старой бумаги или также зрительные ощущения, соответствующие обратной стороне обложки, повернутой от нас. Эти оба вида элементов, ощущения и репродуцируемые элементы, при непосредственном рассмотрении мы можем осознать, как нечто разное. Они должны быть разделены «феноменологически».
В первой группе ощущений генетическое исследование может снова выделить два принципиально разных вида: ощущения, которые возникли в результате воздействия внешнего раздражителя (первичные ощущения), и такие, которые присоединяются субъективным путем без внешнего раздражителя (вторичные ощущения). Примером этому могут послужить все иллюзии, дополняющие неполные восприятия. Вундт, который подчеркивает частоту этого дополнения вторичными элементами, называет процесс объединения обоих этих генетически разных, но феноменологически одинаковых видов ощущений ассимиляцией.