— Было достаточно заплатить или… — допытывалась Элинборг.
Карл и Ульрика переглянулись, и хозяйка снова ушла на кухню.
— Лотар предупредил, что, возможно, свяжется с нами позже. Понимаете? Но этого так и не случилось. Во всяком случае, сами мы не собирались что-либо предпринимать. Никогда. После возвращения из Германии я вышел из партии, больше не ходил на собрания и прочие мероприятия. Я полностью прекратил заниматься политикой. Что касается Ульрики, она никогда ею не интересовалась, у нее было отвращение к делам такого рода.
— То есть вы хотите сказать, что вас пытались завербовать? — уточнила Элинборг.
— У меня нет ни малейшего представления на этот счет, — признался Карл. — В действительности ничего из этого не вышло. Мы больше никогда не видели Лотара. Подчас, когда задумываешься о том времени, начинаешь сомневаться в самом себе, не веришь, что такое могло с тобой произойти. Это был совсем другой мир.
— Исландцы называли бредом то, что происходило в ГДР, — вклинилась в разговор вернувшаяся в гостиную Ульрика. — Мне всегда казалось, что это самое точное определение.
— У вас сохранились какие-нибудь контакты с вашими университетскими товарищами? — спросила Элинборг.
— Практически нет, — ответил Карл. — Так, иногда встречаемся на улице или на днях рождения.
— Одного из ваших товарищей ведь звали Эмиль? — продолжала свои расспросы Элинборг. — Вы что-нибудь знаете про него?
— По-моему, он так и не вернулся в Исландию, — пожал плечами Карл. — Остался жить в Германии. С тех пор я его больше и не видел… Он еще жив?
— Не знаю, — ответила Элинборг.
— Я была с ним едва знакома, — подключилась Ульрика. — Не большого полета птица.
— Эмиль предпочитал одиночество. Он мало с кем общался, и не многие водили с ним дружбу. Поговаривали, что его легко склонить на свою сторону. Но я плохо знал этого человека.
— А что еще вы можете сказать про Лотара?
— На самом деле ничего, — признался Карл.
— А у вас сохранились какие-нибудь фотографии тех лет из Лейпцига? — поинтересовалась Элинборг. — Может быть, с Лотаром или другими?
— Нет, с Лотаром точно нет, да и с Эмилем навряд ли. Но у меня сохранилась одна фотокарточка с Томасом и его подругой Илоной. Она была из Венгрии.
Карл встал и подошел к большому секретеру, достал оттуда старый фотоальбом и полистал его. Найдя нужную фотографию, он протянул ее Элинборг. Снимок был черно-белый. На нем были запечатлены юноша и девушка, держащиеся за руки. Солнце светило им в лица, и они улыбались в объектив.
— Они стоят перед собором святого Фомы, — пояснил Карл. — Снимок сделан за несколько месяцев до исчезновения Илоны.
— Я слышала эту историю, — ответила Элинборг.
— Я присутствовал при ее аресте, — проговорил Карл. — Просто ужасно. Злоба и беспощадность. Никому так и не удалось выяснить, что с ней сталось. Я думаю, что Томас так и не оправился.
— Она была очень идейной, — заметила Ульрика.
— Илона участвовала в оппозиционном движении, — объяснил Карл. — Это тогда не приветствовалось.
Эрленд постучал в дверь палаты. Завтрак только что закончился, но в столовой все еще звякали посудой. На этот раз Эрленд взял с собой Сигурда Оли. Услышав голос Харальда, доносящийся из комнаты, Эрленд открыл дверь. Харальд, как и прежде, сидел на кровати, опустив вжатую в плечи голову и уткнувшись взглядом в пол. Он постарался выпрямиться, когда полицейские вошли в палату.
— Кто это еще с тобой? — проворчал он, увидев Сигурда Оли.
— Мой коллега, — ответил Эрленд.
Харальд даже не поздоровался с Сигурдом Оли, вместо этого он бросил угрожающий взгляд в его сторону. Эрленд уселся на стул напротив старика. Сигурд Оли остался стоять, прислонившись к стене.
Дверь в палату открылась, и в щель просунулась седая голова.
— Харальд, — позвала голова, — сегодня вечером в одиннадцатой палате будут служить вечерню.
Человек не стал дожидаться ответа и тут же скрылся.
У Эрленда округлились глаза.
— Вечерня? — удивился он. — С трудом могу представить вас за вечерней молитвой.
— Вечерней мы называем тут выпивку, — прошептал Харальд. — Надеюсь, вас это не касается.
Сигурд Оли усмехнулся себе под нос. Его мысли были заняты совсем другим. Он покривил душой в утреннем разговоре с Элинборг. Бергтора ходила к врачу, и тот сказал, что еще неизвестно, как будет развиваться дальше ее беременность. Бергтора старалась бодриться, передавая ему слова врача, но он-то видел, что она готова расплакаться.
— Давай покончим с этим делом, — проскрипел Харальд. — Может быть, я и не сказал вам всю правду, но это все ж таки, с моей точки зрения, не дает вам права вот так относиться к людям. Но собственно… я хочу…
Неуверенность Харальда удивила Эрленда. Старик поднял голову, чтобы посмотреть инспектору прямо в глаза.
— У Йоуи оказалась гипоксия, — заявил Харальд, снова опустив голову. — В этом все дело. При рождении. Врачи утверждали, что все будет в порядке, ребенок будет развиваться нормально, но потом выяснилось, что он не такой, как все. Когда Йоуи подрос, он не был похож на других мальчишек.
Сигурд Оли взглянул на Эрленда и подал ему знак, что не понимает, о чем старик говорит. Эрленд пожал плечами. Что-то изменилось в поведении Харальда. Он не походил на себя самого, стал как будто мягче.
— Так мы узнали, что он со странностями, — продолжал бывший фермер. — Недоразвитый. Умственно отсталый. Йоуи был добродушным, но не мог контролировать свои действия и был необучаем, не умел читать. Мы довольно поздно осознали это, с трудом признались самим себе и не хотели смириться с его болезнью.
— Вашим родителем пришлось несладко, — заметил Эрленд после наступившего продолжительного молчания. Похоже, Харальд не собирался что-либо добавлять к сказанному.
— Когда они умерли, настал мой черед присматривать за Йоуи, — произнес в конце концов Харальд, уставившись в пол. — Мы жили на хуторе, пока не надорвались. Пришлось продать хозяйство. Землю высоко оценили, поскольку она находилась так близко от Рейкьявика. Мы держали ее в порядке. Нам удалось купить квартиру, да еще и отложить кое-что на черный день.
— Что вы хотели нам сказать? — не вытерпел Сигурд Оли. Эрленд чуть не испепелил его взглядом.
— Это мой брат снял колпак с колеса, — проговорил Харальд. — Вот и все преступление, а теперь оставьте меня в покое. Дело закрыто. Я просто не понимаю, почему вы раздули из мухи слона. Через столько лет! Он открутил колпак. Разве это преступление?
— Вы говорите о черном «Фолкэне»? — спросил Эрленд.
— Да, о черном «Фолкэне».
— То есть Леопольд приезжал к вам на хутор? Теперь вы признаете это? — подвел итог Эрленд.
Харальд кивнул.
— По-вашему, это повод, чтобы молчать столько лет? Водить всех за нос?! — разозлился инспектор.
— Только не надо мне читать мораль, — огрызнулся Харальд. — Ни к чему.
— Народ бился столько лет! — негодовал Эрленд.
— Мы ему ничего не сделали. С ним ничего не случилось.
— Вы ввели в заблуждение следствие.
— Киньте меня за решетку, — пробурчал Харальд. — От этого ничего не изменится.
— Так что же произошло? — Сигурд Оли решил вернуться к теме разговора.
— Мой брат был умственно отсталым, — повторил Харальд. — Он ничего ему не сделал, тому человеку. Йоуи никогда не проявлял никаких признаков жестокости. Ему просто понравился чертов колпак, и он его стащил. Но ведь осталось еще три колпака! Йоуи решил, что тому типу хватит и трех.
— И как же отреагировал хозяин машины? — спросил Сигурд Оли.
— Полицейские искали пропавшего человека, — заговорил снова Харальд и посмотрел на Эрленда. — Я не хотел быть замешанным в это дело. Вы, легавые, все усложнили бы, если бы я рассказал о том, что Йоуи стянул один колпак. Вы бы стали докапываться, убил ли он того парня, а он ему ничего не сделал. Но мне не поверили бы и забрали бы Йоуи.
— Что же сделал тот человек, когда ваш брат снял колпак? — повторил свой вопрос Сигурд Оли.
— Он рассвирепел.
— И что произошло потом?
— Он набросился на моего брата, — заявил Харальд. — Ему не следовало так поступать, поскольку хоть Йоуи и был слабоумным, силы у него имелось предостаточно. Йоуи сбросил его с себя как пушинку.
— И убил его, — закончил Эрленд.
Харальд медленно поднял голову над ссутуленными плечами:
— О чем я вам только что говорил?
— Почему мы должны вам верить, если вы скрывали правду все эти годы?
— Я принял решение представить дело так, будто он никогда к нам не приезжал, что мы никогда его не видели. Так было проще. Мы ему ничего не сделали. Он уехал от нас живым и невредимым.
— Почему мы должны верить вам сейчас? — настаивал Сигурд Оли.
— Йоуи никого не убивал, — повторил Харальд, отчетливо произнося каждое слово. — Никогда. Он даже мухи не обидел в своей жизни, мой Йоуи. Но вы никогда бы этому не поверили. Я попробовал уговорить брата отдать колпак, но он не хотел признаваться, куда спрятал эту штуковину. Йоуи был как сорока. Его притягивало все блестящее, а те колпаки оказались сверкающими и переливающимися. И ему захотелось взять себе один из них. Вот и все его преступление. А тот тип разбушевался не на шутку, стал угрожать мне и Йоуи и хотел наброситься на брата. Мы сцепились, и он с позором бежал. Больше мы его не видели.
— Почему я должен вам верить? — повторил Эрленд.
Харальд фыркнул.
— Мне наплевать, веришь ты мне или нет, — заявил он. — Можешь относиться к этому как хочешь.
— Почему вы не рассказали эту замечательную историю о своем братце полиции, когда велись поиски пропавшего человека?
— В полиции не проявили большого интереса к деталям, — ответил Харальд. — Они не искали никаких объяснений. Допросили меня, на том дело и кончилось.
— То есть после ссоры агент уехал от вас? — уточнил Эрленд, проклиная разгильдяйство Нильса.
— Да.
— Без колпака?
— Да, уехал без колпака.